Мертвой хваткой я вцепился в
рулевое колесо, как летчик-смертник в штурвал своего самолета. Живым они
меня не возьмут. Дх, расшибу любого, кто поперек пути встанет. А на крайний
случай у меня отвертка огромная в запасе. Эх, кому-то я ее в горло всажу по
самую рукоятку. Жизнь продаю! Подходи, налетай! Но дорого уступлю!
Звоню в британское правительство. Попытка вторая и последняя. Я редко
кого дважды просил. А трижды никогда. И никогда впредь. Впрочем, немного
мне осталось...
Я обещал позвонить через пятнадцать минут. Но вышло только через сорок
три: у намеченного мной телефона людно было.
- Британское посольство?
- Да. - Но изменилось решительно все. Короткий ответ звучит резко и
четко, как военная команда. Тот же мужской голос: - У вас все хорошо? Мы
волновались. Вы так долго не звонили...
- Мое послание...
- Мы передали ваше послание в Лондон. Это очень важное сообщение. Мы уже
получили ответ. Вас ждут. Вы готовы?
- Да.
- Адрес на карточке - это место, где вас надо встретить?
- Да.
- На карточке не указано время. Это означает, что вас надо встретить как
можно быстрее?
- Да.
- Мы так и думали. Наши официальные представители уже там.
- Спасибо. - Это слово я почему-то произнес порусски. Не знаю, понял ли
он меня.
МОГ ЛИ Я КУПИТЬ ЛЮБОВЬ?
Толпа нажала еще и продвинулась вперед сантиметров на пять.
Соответственно и полицейский заслон был сдвинут на эти самые пять
сантиметров. Толпа нажала на полицейских, они - на меня. И я должен был
сдвинуться на пять сантиметров назад. Но позади была несокрушимая стена.
Гранит. Полированный. Так я оказался на грани бессмертия - еще чуть-чуть,
еще один легкий натиск, и в центре Варшавы появилась бы новая мемориальная
доска: "Здесь 23 мая 1992 года влип в стену и навеки в ней остался В.
Суворов..."
Но в самый последний момент я взвизгнул и, видимо, жалобно. Начальник
полицейского заслона истолковал мой сигнал как нежелание уходить на данном
историческом отрезке в бессмертие и решительными действиями меня туда не
отпустил. Крикнул он своим ребятам, замахали они резиновыми дубинками на
любителей автографов. И только один огромный человечище тянет мне
исполинскую лапу через заслон, не обращая внимания на усердие моих
защитников.
Тянется лапа ко мне, а я еще от пережитого страха перед бессмертием не
отошел. Думаю, протяну ему руку, а он мне кисть и расплющит, чем тогда
книжки писать буду? Но жалко человека стало - тянет он руку и под палочными
ударами не гнется, прямо держится, как гренадер под картечью. Дотянулся я
до его руки, сжал он мою ладонь деликатно, явно без намерения раздавить. И
понесло его водоворотом человеческим в другую сторону, и сквозь рев толпы
он кричит: "Витя, ты меня никогда не видел... Но может слышал обо мне...
- Тадеуш Маркович!
Тут меня и озарило: "Так это же он!" Кричу ему, чтобы вернулся. Кричу
полицейским, чтобы его ко мне пропустили. Но поздно. Его оттеснили. Меня в
зал уже потащили.
Попросил я прощения у почтеннейшей публики за пиджак перемятый, за
оторванные пуговицы (не до пуговиц было... перед бессмертием), прокашлялся,
как принято, и начал речь. Говорю, а сам все думаю, пробился Тадеуш в зал
или не пробился? И решил: "Конечно, пробился! Такой где угодно дорогу себе
проломает. Натура у него ледокольная".
Завершил речь, и вопросы посыпались. Хорошо в зале, весело, смеются люди.
И я смеюсь. Хорошо когда контакт с публикой установлен. Вдруг в задних
рядах поднимается тип. И уже по ухмылке определяю, что задаст он сейчас
один из двух проклятых вопросов, на которые мне никак не удается ответить
так, чтобы мне сразу поверили. Эти два вопроса коммунистические прихвостни
задают уже десяток лет. Я отвечаю. Мне и верят - и не верят. А вот и
вопрос:
- Ты вот все книжки пишешь, миллионами они продаются, басни нам тут
рассказываешь, а как знать, что тебя не заслали к нам со спецзаданием?
Этот вопрос мне задавали в разных вариантах. Например, в Швеции: "Если ты
не заслан к нам со спецзаданием, почему же они тебя еще не убили?"
Ответить легко: "Они не то что меня, они всю власть свою коммунистическую
прохлопали!" С этим соглашаются, но вопрос остается. Я говорю, мол, книжки
мои читайте - не мог этого написать специально засланный.
А мне в ответ: "Книги-то правильные, но так тебе и положено себя вести,
чтобы в доверие втереться... А потом начнешь нас дурачить..."
Ну что на это скажешь?
И вот снова на этот вопрос отвечать надо.
Разница в том, что здесь в Варшаве, я первый раз открыто стоял перед
народом и вопрос этот задан не со страницы газетки, финансируемой
коммунистами, а в лоб, в присутствии многих тысяч. И три телекамеры на меня
направлены - как пулеметы. Прямо в душу.
А мне крыть нечем. Знал наперед, что будет такой вопрос, но все ответы
разом забыл. Бывает такое-пересохнет гортань и слова не скажешь. Бывает
такоевыпадут из головы все аргументы... как из карманов мелочь.
А зал затих и эдак нехорошо насторожился.
И тут вспомнил огромного парня, который мне руку крепко жал...
- Граждане паны, - говорю. - В этом зале сейчас должен быть мой друг,
которого я впервые встретил час назад. Зовут его Тадеуш Маркович. Когда в
Польше правили коммунисты, он подпольно издавал "Аквариум", который, сами
знаете, у вас был бестселлером самиздата.
Люди рисковали своей свободой, но переводили, печатали, распространяли.
Среди них - мой подпольный издатель Тадеуш. Но какая-то... (тут я сказал
слово, которое переводчик переводить не стал, но братья-славяне меня
поняли), одним словом, какая-то нехорошая личность заложила Тадеуша, и он
сел. Сидел достойно. Так вот я прошу прощения у него и у всех, кто
пострадал за мои книги. И не только в Польше сажали за мои книги, но и в
других странах. А это и есть доказательство того, что я не сука, извините
за выражение, что не заслан к вам со спецзаданием.
И если вы живете сейчас не под контролем ГБ, то спасибо Тадеушу Марковичу
и таким ребятам, как он. И если коммунистов в нашей стране от власти слегка
отодвинули, то в этом есть и моя малая заслуга. К этому делу я тоже руку
приложил.
Тут зал одобряюще взревел.
- Тадеуш, ты где? Ты же должен быть в этом зале. Отзовись!
- Вот я, - отзывается.
- Ну так иди ко мне сюда на сцену. Садись на мое место. Без тебя, без
Анджея Миетковского, без тысяч таких, как вы, не видать Польше свободы.
"Аквариум", изданный в коммунистической Польше на оберточной бумаге, мне
дороже любой премии. А ну, паны, пропустим Тадеуша!
Протолкался он к сцене, протиснулся. На сцену его уже на руках поднимали.
А зал ему аплодировал так, что дребезжали стекла. Обнялись мы с ним.
Телекамеры уже не пулеметными стволами смотрят.
И операторы жестами сигналят: так, Витя, и крой! Матюками в прямой эфир.
На тебя вся Польша смотрит и тебя прощает. Не стесняйся!
А разве я стеснялся когда-нибудь? Нахал от природы. Усадил Тадеуша, а сам
решил что-то обидное сказать тому, который с наглой ухмылкой вопрос
непотребный задавал. Но вижу, и там в задних рядах у меня почитатели
обнаружились - в порыве ярости благородной вышибли нахала из зала, чтоб
впредь никому не повадно было таких вопросов задавать.
И случилось чудо: в тот день я нашел ответ на первый проклятый вопрос. И
мне его перестали задавать.
Понятно, в тот вечер второй проклятый вопрос мне никто не задал. Может,
кто и имел намерение, но не осмелился. А ночью я спать не мог, все думал,
как же мне отвечать на второй вопрос. Совсем простой: "А кто это за тебя,
Витя, книжки пишет?"
В первый раз этот вопрос мне задал много лет назад знакомый японский
журналист. Он долго крутил вокруг да около, а потом спрашивает:
- Виться-сан, ты японские газеты, наверное, не очень внимательно читаешь?
Тут я и признал, что газеты японские действительно читаю не регулярно и
не очень внимательно. По простой причине: не знаю ни одного японского
иероглифа.
Долго он сокрушенно головой качал, а потом объяснил, что в японских
газетах мои книги хвалят, особенно "Аквариум", только говорят, что русский
такую книгу написать не мог. Русский просто рассказал свою историю, ему
нашли знаменитого японского писателя, который превратил короткий рассказ в
шедевр японской литературы.
Над этим я посмеялся. Но вскоре книга вышла на английском языке, и
история повторилась: конечно, русский не мог такую книгу написать, но ему
нашли знаменитого английского писателя, нашли переводчиков и редакторов,
которые превратили рассказ в шедевр британской литературы. И во Франции:
русский такую книгу написать не мог, это каждому ясно, но ему нашли... И
так про все мои книги: русский такого написать не мог-это группа экспертов,
это ему наняли помощников...
Тут я начал злиться: "Кто нашел переводчиков? Кто нашел редакторов? Кому
все это нужно? На Запад бежали люди, имена которых становились известны
всему миру. Люди улетали на самых быстрых в мире истребителях, люди уходили
с высших постов ООН, уезжали люди, у которых отцы занимали посты в
Политбюро.
И прежде всего писателей-невидимок надо приставлять к людям с именами -
красиво написанную историю пристегивать к знаменитому имени или событию.
А я уходил без шума, в прессу не полез, от сенсации уклонился и даже
скрыл свое настоящее имя, прикрывшись шуточным псевдонимом. Почему же мне
"нашли знаменитого писателя", а людям с именами не нашли?
Есть в этом мире писатели-невидимки, но ни у кого ничего хорошего из
этого пока не получилось: писатель-невидимка, продающий свое мастерство, из
мастера быстро переходит в разряд ремесленника. Не верю тем, кто продает
себя, и знаю, что ничего хорошего от совместной работы с ними получиться не
может. И потому свои книги я решил писать сам. Потому решил не корчить из
себя писателя, а писать так, как умею: ясно и просто - и чем проще, тем
лучше. От одной книги к другой техника письма (на мой взгляд) становится
лучше. Свою первую книгу "Рассказы освободителя" я бы писал сейчас совсем
не так, а может, не писал бы вовсе.
Редакторы с переводчиками мне попадались не лучшие а обыкновенные, за
исключением Польши - там переводил мой хороший друг, боец польского
антикоммунистического подполья Анджей Миетковский. Перевел (сужу по реакции
читателей) с любовью. А в других странах переводчики и редакторы резали мои
книги беспощадно.
В английских, американских и многих других изданиях отсутствует,
например, глава про арбузы и дядю Мишу. Для меня дядя Миша-центральная
фигура "Аквариума", а они никак не могли понять, зачем в книгу введен этот
персонаж, и вырезали его. Спорил с редакторами, спорил с переводчиками - не
переспорил. И шутки мои переводу не поддавались, и потому их просто
выбрасывали из текста. Но книги и после этого читались на всех языках.
Я обращал внимание критиков: если на любом языке при любом переводе любая
из семи моих книг все равно хорошо читается, так, наверное, это не только
заслуга переводчиков и редакторов. Не могут же с плохих книг получаться
только хорошие переводы? И хотелось кричать: вы мои книги на русском языке
читайте...
Но на русском-то как раз издать их было невозможно. Каждая из моих книг
была бестселлером на многих языках, но на русском языке на Западе удалось
опубликовать только две и, по-моему, не самые сильные: "Рассказы
освободителя" и "Аквариум". Их быстро расхватали. По законам рынка
следовало публиковать больше, если есть спрос, но не публиковали.
А моя борьба за публикацию "Ледокола" на русском языке продолжалась более
десяти лет.
Но на Западе ни один издатель русских книг так и не решился публиковать
"Ледокол" отдельной книгой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54