- Первого заместителя ко мне.
- Есть, - отвечает аппарат.
- Садись, - устало говорит Командир. Сам он сидит за столом. Левая рука
на столе. Правая в ящике стола. Так там и застыла. Я сзади кресла, на
котором теперь Младший лидер сидит. Рука Навигатора в ящике стола уже все
сказала Младшему лидеру. А мое присутствие сказало ему, что это я его
как-то проверял и на чем-то застукал. Он тянется всем телом до хруста в
костях. Затем спокойно заводит руки за спинку кресла. Он знает правила
игры. Я щелкаю наручниками. Я осторожно поднимаю рукав его пиджака,
расстегиваю золотую запонку и открываю его руку. Тонкую белую салфетку (для
чистки оптики) я смачиваю джином из зеленой бутылки. Салфеткой я протираю
кожу, куда сейчас войдет игла. Тонким штырьком я пробиваю мембрану
шприцтюбика, не касаясь пальцами иглы. Затем, подняв шприц на уровень глаз,
нежно двумя пальцами жму на прозрачные стенки флакончика с прозрачной, чуть
мутной жидкостью. Иглу под кожу нужно вводить аккуратно, а содержимое
тюбика выдавливать плавно. Затем, не разжимая пальцев (тюбик, как насос,
может втянуть всю жидкость в себя снова), я извлекаю иглу и вновь растираю
кожу салфеткой с джином.
Кивком головы Лукавый дает мне знак выйти. Я выхожу из кабинета и,
закрывая дверь, слышу его лишенный всяких переживаний голос:
- Рассказывай...
4.
Мне плохо.
Мне совсем плохо.
Со мной подобного никогда не случалось. Плохо себя чувствуют только
слабые люди. Это они придумали себе тысячи болезней и предаются им, попусту
теряя время. Это слабые люди придумали для себя головную боль, приступы
слабости, обмороки, угрызения совести. Ничего этого нет. Все эти беды -
только в воображении слабых. Я себя к сильным не отношу, Я - нормальный. А
нормальный человек не имеет ни головных болей, ни сердечных приступов, ни
нервных расстройств. Я никогда не болел, никогда не скулил и никогда не
просил ничьей помощи.
Но сегодня мне плохо. Тоска невыносимая. Смертная тоска. Человечка бы
зарезать!
Я сижу в маленькой пивной. В углу. Как волк затравленный. Скатерть, на
которой лежат мои локти, клетчатая, красная с белым. Чистая скатерть.
Кружка пивная - большая. Точеная. Пиво по цвету коньяку сродни. Наверное, и
вкуса несравненного. Но не чувствую я вкуса. На граненом боку пивной кружки
два льва на задних лапках стоят, передними - щит держат. Красивый щит и
львы красивые. Язычки розовые - наружу. Я всяких кошек люблю, и леопардов,
и пантер, и домашних котов, черных и сереньких. И тех львов, что на пивных
кружках, я тоже люблю. Красивый зверь кот. Даже домашний. Чистый. Сильный.
От собаки кот независимостью отличается. А сколько в котах гибкости! Отчего
люди котам не поклоняются?
Люди в зале веселые. Они, наверное, все друг друга знают. Все друг другу
улыбаются. Напротив меня четверо здоровенных мужиков: шляпы с перышками,
штаны кожаные по колено на лямочках. Мужики зело здоровы. Бороды рыжие.
Кружкам пустым на их столе уже и места нет. Смеются. Чего зубы скалите? Так
бы кружкой и запустил в смеющееся рыло. Хрен с ним, что четверо вас, что
кулачищи у вас почти как у моего командира полка - как пивные кружки
кулачищи.
Может, броситься на них? Да пусть они меня тут и убьют. Пусть проломят
мне череп табуреткой дубовой или австрийской кружкой резной. Так ведь не
убьют же. Выкинут из зала и полицию вызовут. А может, на полицейского
броситься? Или Брежнев скоро в Вену приезжает с Картером наивным
встречаться. Может, на Брежнева броситься? Тут уж точно убьют.
Только разве интересно умирать от руки полицейского или от рук тайных
брежневских охранников? Другое дело, когда тебя убивают добрые и сильные
люди, как эти напротив.
А они все смеются.
Никогда никому не завидовал. А тут вдруг зависть черная гадюкой
подколодной в душу тихонько заползла. Ах, мне бы такие штаны по колено да
шляпу с пером. А кружка с пивом у меня уже есть. Что еще человеку для
полного счастья надо?
А они хохочут, закатываются. Один закашлялся, а хохот его так и душит.
Другой встает, кружка полная в руке, пена через край. Тоже хохочет. А я ему
в глаза смотрю.
Что в моих глазах - не знаю, только, встретившись взглядом со мной,
здоровенный австрияк, всей компании голова, смолк сразу, улыбку погасил.
Мне тоже в глаза смотрит. Пристально и внимательно. Глаза у него ясные.
Чистые глаза. Смотрит на меня. Губы сжал. Голову набок наклонил.
То ли от моего взгляда холодом смертельным веяло, то ли сообразил он, что
я хороню себя сейчас. Что он про меня думал, не знаю. Но, встретившись
взглядом со мной, этот матерый мужичище потускнел как-то. Хохочут все
вокруг него. Хмель в счастливых головах играет, а он угрюмый сидит, в пол
смотрит. Мне его даже жалко стало. Зачем я человеку своим взглядом весь
вечер испортил?
Долго ли, коротко ли, встали они, к выходу идут. Тот, который самый
большой, последним. У самой двери останавливается, исподлобья на меня
смотрит, а потом вдруг всей тушей своей гигантской к моему столу двинулся.
Грозный, как разгневанный танк. Челюсть моя так и заныла в предчувствии
зубодробительного удара. Страха во мне никакого. Бей, австрияк, вечер я
тебе крепко испортил. У нас за это неизменно по морде бьют. Традиция такая.
Подходит. Весь свет мне исполинским своим животом загородил. Бей, австрияк!
Я сопротивляться не буду. Бей, не милуй! Рука его тяжелая, пудовая, на мое
плечо левое легла и слегка сжала его. И по той руке вроде как человеческое
участие потекло. Своей правой рукой стиснул я руку его. Сжал благодарно. В
глаза ему не смотрю. Не знаю почему. Я голову над столом склонил. А он к
выходу пошел, неуклюжий, не оборачиваясь. Чужой человек. Другой планеты
существо.
А ведь тоже человек. Добрый. Добрее меня. Стократ добрее.
5.
Что происходит со мной? Что за перемены? Что за скачки? Лучше мне. От
пива, наверное. А может, от широкой мозолистой лапы, что меня по плечу
потрепала, на краю пропасти удержала. Однако что же со мной было? Отчего
свет белый для меня померк? Может, это было то, что слабые люди угрызениями
совести называют? Нет, конечно. Нет во мне совести, не мучает она меня. И
чего мучить? С какой стати? Младшего лидера я предал? Хороший он человек.
Но не я его, так он бы меня на конвейер поставил. Работа у нас такая. Выдав
Младшего лидера, я ГРУ от всяких случайностей оградил. За такие вещи в
Центральном Комитете Кир спасибо говорит. Увезут Младшего лидера, нового
пришлют. Стоит ли из-за этого расстраиваться? Если бы каждый волю своим
чувствам давал, система давно бы рухнула. А так она стоит и крепнет. И
сильна она тем, что избавляется немедленно от любого расслабившегося. От
любого, кто своим чувствам волю дает.
Однако расслабился ли я? Несомненно. А видел ли кто меня? Возможно. Можно
ли было со стороны мои переживания увидеть? Конечно. Если поза горемыки,
если руки плетями, если взгляд погас, это могли обнаружить. Если австрияк
понял, что плохо мне, то опытный разведчик, который мог следить за мной, и
подавно понял.
После эвакуации Младшего лидера Навигатор вполне мог за мной слежку
поставить: как Сорок Первый себя ведет? Не расслабился ли?
Что-то случилось со мной, и на несколько часов я потерял контроль над
собой. Если Навигатор об этом узнает, то ночью меня ждет эвакуация.
Очередной самолет будет только через три дня. Эти дни я в фотолаборатории в
темноте проведу. Но сегодня ночью меня обязательно в эту темноту уволокут.
Даже обыкновенный самолет, у которого иногда приборы управления
отключаются, к полетам не допускают. А разведчика и подавно. Разведчик,
теряющий контроль над собой, опасен. Его убирают немедленно.
Из пивной я к своей машине бреду. Если хочешь обнаружить слежку -
побольше равнодушия. Почаще под ноги смотри. Успокой следящих. Тогда их и
увидишь. Ибо, успокоившись, они ошибаются. Уже много лет я, как
летчик-истребитель, все в заднее стекло машины смотрю. Назад смотрю больше,
чем вперед. Профессия такая. Но не сейчас. Сейчас я даю возможность тем,
кто, возможно, следит за мной, успокоиться и потерять бдительность. Машина
моя идет ровно. Никаких фокусов. Никаких попыток уйти в переулки.
По берегу Дуная, через мост, опять вдоль берега. Я не спешу, не делаю
рывков, не стараюсь уйти куданибудь к железнодорожному полотну. (Хорошо
проверяться у железнодорожного полотна.) Я обхожу центр города. Я иду по
широким улицам в потоке машин. Хорошо для тех, кто следит. И совершенно
плохо для того, кто под слежкой. От Schwedenplats я иду в направлении
Aspernplats. Но вот резко ухожу в первый переулок налево к Hauptpost и
вновь резко вправо. Тут меня светофор остановит. Это я знаю. А знает ли про
этот светофор тот, кто следит за мной?
Если кто-то следит, то он должен выскочить следом или потерять меня. А
обойти меня тут невозможно по параллельным улицам. Тут я все знаю. Я все
тротуары тут истоптал.
Я под светофором. Один. Улочка узкая да извилистая. А ну-ка, кто из-за
поворота выскочит? Еще секунда, и будет зеленый свет. Из-за поворота
вылетает серый побитый "форд". Тормозами скрипит, молод водитель. Не знал,
что светофор за углом. Не думал, что я под светофором стоять могу, его
поджидая. А я уже плавно трогаюсь. Зеленый свет. Его лицо очкастое я одним
взглядом накрываю - в автомобильное зеркальце. Да, брат. Знаю я твою
очкастую рожу. Номер на твоей машине не дипломатический. Но ты - советский
дипломат. Я тебя видел в делегации по сокращению вооружений в Европе. Не
думал, что ты из нашей своры. Я думал, что ты чистый. Но зачем чистому
дипломату в рабочее время по городу шнырять? Зачем из-за поворота на
бешеной скорости выскакивать, штрафуют же!
Теперь я не спешу. Лицо свое я равнодушием умыл. Не замечаю ничего, не
реагирую ни на что. "Форд" больше не появляется. А может, и появлялся, да я
не пытаюсь его обнаружить вновь. Для меня и одного раза достаточно. Мне
ясно, за мной следят. Ни капли сомнения в этом.
Водитель "форда" сейчас мучается, наверное: увидел я его или нет, узнал
ли? Он, конечно, успокаивает себя, что рассеянный я, что совсем назад не
смотрю, что не мог я его заметить.
Интересно, сколько за мной машин Лукавый поставил следить? Ясно, что не
одну. Если бы только одна машина в слежке была, то в машине по меньшей мере
два человека сидели. Если один человек в машине, значит, машин несколько.
Это каждому ясно. Слежка может завершиться только эвакуацией.
И нужно понять командование ГРУ. Если человек теряет контроль над собой
после пустякового происшествия, значит, он и в будущем может потерять
контроль над собой. В самый ответственный момент. А может, он в прошлом уже
терял над собой контроль? Может, враждебные организации воспользовались
этим?
Заберут меня сегодня ночью. И если бы я был на месте Навигатора, то
поступил бы точно так же: вопервых, немедленно после случившегося поставил
слежку, во-вторых, убедившись в неблагополучии, - отдал приказ об
эвакуации.
Я не еду в посольство. Посольство - это наручники и укол. Я еду домой.
Мне нужно подготовиться к неизбежному. И встретить удар судьбы с
достоинством.
6.
Дверь своей квартиры я запер изнутри, а окно чуть приоткрыл. Если мне не
хватит мужества встретить их лицом к лицу, я прыгну в окно. Ниже меня -
семь этажей. Хватит вполне. Путь через окно - это легкий путь, но и его я
обдумываю. Это путь для малодушных. Для тех, кто боится конвейера. Если в
последний момент я испугаюсь, то воспользуюсь этим путем. Недавно гордый
варяг из ГРУ ушел от конвейера именно так - прямо в центре Парижа бросился
из окна на камни. Другой варяг ГРУ, из Лондона, работал в очень важном
обеспечении в Швейцарии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54