Торгую. Из-за прилавка не выхожу.
Стесняюсь. Ноги босые, а в городе никто так не ходит.
Торгую, судьбу проклинаю. Еще меня никто и резать не собирается, а жизнь
уж в моих глазах меркнет. Арбузы у меня отменные. Очередь у прилавка
огромная. Все кричат, как на колхозном собрании. А я считаю. Цена моим
арбузам - 17 копеек за килограмм. Это государственная цена, отклониться от
нее - в тюрьму посадят. Считаю. Математику я любил. Но ничего у меня не
получается. Весит, допустим, арбуз 4 кг 870 граммов, если по 17 копеек за
килограмм брать, то сколько такой арбуз стоит? Если б толпа не шумела, если
б та баба жирная меня за волосья ухватить не норовила, то я мигом бы
сосчитал. А так ни черта не получается. Ни карандаша, ни бумажки с собой
нет. Откуда знать было, что потребуется?
Толстые женщины в очереди злятся на медлительность, напирают на прилавок.
Те, что уже купили, в сторонке сдачу подсчитывают, снова к прилавку
подбегают, кричат, милицию вызвать грозятся. А арбузы самые разные, и вес у
них разный, и цена разная, а копейка на доли не делится. Вспомнил я слова
мужиков на собрании: просчитаешься, потом с колхозом своими деньгами
расплачиваться будешь. А откуда у меня свои деньги? Ни черта у меня не
получается. Я толпе кричу, что закрываю торговлю. Тут меня чуть не
разорвали. Уж больно арбузы хорошие.
А напротив меня в лавочке старый еврей с косматыми белыми бровями сидит.
Шнурками торгует. Смотрит он на меня, морщится, как от зубной боли.
Невыносимо ему на эту коммерцию смотреть. То отвернется, то глаза к небу
закатит, то на пол плюнет.
Долго он так сидел, мучился. Не выдержал. Закрыл лоточек свой, встал со
мной рядом и давай торговать. Я ему арбузы кидаю, на которые он длинным
костлявым пальцем указывает, и пока успеваю я арбуз из кучи выхватить, он
предыдущий на лету ловит, взвешивает, подает, деньги принимает, сдачу
отсчитывает, мне на следующий пальцем тычет, да еще и улыбаться всем
успевает. Да и тычет не на всякий арбуз, а с понятием: то меня на самый
верх кучи гонит, то к основанию, то с другой стороны кучи забежать мне
приходится, то обратно вернуться. А он всем улыбается. Ему все улыбаются,
Все его знают. Все ему кланяются. "Спасибо, дядя Миша", - говорят.
За час он всю очередь пропустил. А куча наполовину уменьшилась. Только мы
с очередью управились, он мне кучу денег вывалил: трешки мятые, рубли
рваные, коегде и пятерки попадаются. Мелочь звенящую он отдельной кучкой
сложил, сдачу чтоб давать.
- Вот, - говорит, - выручка твоя. В правый карман ее положи, тут
достаточно, чтобы с твоим колхозом за сегодня рассчитаться. А все, что
сегодня еще выручишь, смело в свой левый карман клади.
- Ну, дядя Миша, - говорю, - век не забуду!
- Это не все, - говорит. - Это я только практику преподал, а теперь
теорию слушай.
Принес он лист бумаги. Написал цены на нем: 1 кг-
17 копеек, 2 кг-34... и так до десяти. Но с килограмма-
ми у меня проблемы не было, с граммами проблема. Вот
и их он отдельным столбиком пишет: 50, 100, 150...
- Копейка на доли не делится, поэтому за 50 граммов можно ничего не
взять, а можно взять целую копейку. И так правильно, и так. За сто граммов
можешь взять одну копейку, а можешь две копейки взять. С хорошего человека
всегда бери минимум, а с нормального человека всегда бери максимум.
Быстро он мне цены пишет... 750 - минимум 12 копеек, максимум-13.
- Как же вы, дядя Миша, так считаете быстро?
- А я не считаю, я просто цены знаю.
- Черт побери, - говорю, - цены же меняются!
- Ну и что, - говорит, - если завтра тебе по 18 копеек прикажут
продавать, значит, например за 5 килограммов 920 граммов можно взять
минимум рубль и шесть копеек, а максимум - рубль и восемь копеек. Граммы
тоже округлять нужно для хорошего человека в сторону минимума, а для
нормального-в сторону максимума. Хорошему человеку хороший арбуз давай.
Нормальному человеку - нормальный.
Как хороший арбуз от нормального отличить - я знаю. У хорошего арбуза
хвостик засушен, а на боку желтая лысинка. А вот как хороших людей от
обычных отличить? Если спрошу, ведь он смеяться будет. Вздохнул я, но ведь
и мне когда-то ума набираться надо, - и спросил его...
От этого вопроса он аж присел. Долго вздыхал он., головой качал, глупости
моей удивлялся.
- Заприметь хозяек из окрестных домов, тех, которые у тебя каждый день
покупают. Вот им и давай лучшие арбузы да по минимальной цене. Их немного,
но они о тебе славу разносят, рекламу тебе делают, мол, честный, точный и
арбузы сладкие. Они тебе очередь формируют. Раз две-три возле тебя стоят,
значит, десять других вслед им пристроются. Но это уже покупатели
одноразовые. Им-то и давай обычные арбузы похуже, а бери максимум с них.
Понял?
Картон с ценами он над моей головой приладил. Со стороны не видно, но
стоит мне голову вверх задрать, вроде цену вычисляя, - все цены передо
мной.
Так и пошла торговля. Быстро да с доходом. Хороши арбузы! Ах, хороши!
Подходи, налетай! Через день окрестные домохозяйки меня узнавать стали.
Улыбаются. Я им арбузы по минимальной цене - улыбаюсь. Всем остальным - по
максимальной, тоже улыбаюсь.
С одного покупателя - доли копеечки. С другого тоже. Вдруг я понял
выражение, что деньги к деньгам липнут. Не обманывал я людей, просто доли
копейки в свою пользу округлял, но появились в моем левом кармане трешки
мятые, рубли рваные, иногда и пятерки.
Подсчитаю доход - все лишние деньги у меня. Сдам колхозу выручку, а в
моем собственном кармане все прибывает. Появилась в кармане хрустящая
десятка. Пошел я к дяде Мише, протягиваю.
- Спасибо, дядя Миша, - говорю. - Научил, как жить.
- Дурак, - говорит дядя Миша, - вон милиционер стоит. Ему дай. А у меня и
своих достаточно.
- Зачем же милиционеру? - дивлюсь я.
- Просто так. Подойди и дай. От тебя не убудет. А милиционеру приятно.
- Я же преступления не совершаю. Зачем ему давать?
- Дай, говорю, - дядя Миша сердится. - Да когда давать будешь, не болтай.
Просто сунь в карман и отойди.
Пошел я к милиционеру. Суровый стоит. Рубаха на нем серая, шея потная,
глаза оловянные. Подошел к нему прямо вплотную. Аж страшно. А он и не
шевелится. В нагрудный карманчик ему ту десятку, трубочкой свернутую,
сунул. А он и не заметил. Стоит, как статуя, глазом не моргнет. Не
шелохнется. Пропали, думаю, мои денежки. Он и не почувствовал, как я ему
сунул.
На следующее утро тот милиционер снова на посту: "Здравствуй, Витя", -
говорит.
Удивляюсь я. Откуда б ему имя мое знать?
- Здравствуйте, гражданин начальник, - отвечаю.
А каждый вечер машина из колхоза приезжала. Отвалят мужики две-три тонны
арбузов на новый день, а я за прошедший день отчет держу: было ровно две
тонны; продал 1816 кг, остальные не проданы - битые и мятые, их 184 кг. Вот
выручка - 308 рублей 72 копейки.
Взвесят мужики брак, в бумагу запишут, и домой поехали. А я битые арбузы
корзиной через весь базар на свалку таскаю. За этим занятием меня дядя Миша
застал. Охает, кряхтит, моей тупости дивится. Отчего, говорит, ты тяжелую
грязную работу делаешь, да еще и без всякой для себя прибыли?
- Какая от них польза? - удивляюсь я. - Кто же их, гнилые да битые,
купит?
Опять он сокрушается, глаза к небу закатывает. Продавать, говорит, их не
надо. Но и таскать их на свалку тоже не надо. Оставь их, сохрани. Придет
завтра контроль, а ты их и покажи второй раз, да вместе с теми, что завтра
битыми окажутся. Продашь ты завтра допустим 1800 кг, а говори, что только
1650. А еще через день снова продашь 1800, но показывай все битые арбузы,
что за три дня скопились, и говори, что удалось продать только 1500
килограммов. Так и пошло.
- Не увлекайся, - дядя Миша учит. - Жадность фраера губит.
Это я и сам понимаю. Не увлекаюсь. Если 150 кг в день у меня битых, я
только 300 кг показываю, но не больше. А ведь мог бы и полтонны показать.
На этих битых арбузах в день я по 25 рублей в свой левый карман клал. В
колхозе я и в месяц по стольку не зарабатывал. Да от долей тех копеечных в
карманах оседало. Да еще несколько секретов дядя Миша шепнул.
В последний вечер захватил я шесть бутылок коньяка, надел новые туфли
лакированные, пошел к дяде Мише.
- Дурак, - говорит дядя Миша. - Ты, - говорит,- эти бутылки своему
председателю отдай, чтоб он и на следующее лето твою кандидатуру на
собрании выдвинул.
- Нет, - говорю, - у тебя, может, и своих много, но возьми и мои тоже.
Возьми их от меня на память. Если не нравятся - разбей об стенку. Но я тебе
их принес и обратно не заберу.
Взял он их.
- Я, - говорю, - две недели торговал. А вы сколько?
- Мне, - отвечает, - семьдесят три сейчас, а вошел я в коммерцию с шести
лет. При Государе Николае Александровиче.
- Вы за свою жизнь, наверное, всем торговали?
- Нет, - отвечает,- только шнурками.
- А если б золотом пришлось торговать, сумели бы?
- Сумел бы. Но не думай, что на золоте проще деньги делать, чем на других
вещах. Вдобавок все наперед знают, что ты миллионер подпольный. На шнурках
больше заработать можно и спокойнее с ними.
- А чем тяжелее всего торговать?
- Спичками. Наука - исключительной сложности. Но если овладеть ею, то
миллион за год сколотить можно.
- Вы, дядя Миша, если бы в капиталистическом мире жили, то давно
миллионером были...
На это он промолчал.
- А у нас-то в социализме не развернешься, быстро расстреляют.
- Нет, - не соглашается дядя Миша, - и при социализме не всех миллионеров
расстреливают. Нужно только десятку трубочкой свернуть - и милиционеру в
кармашек. Тогда не расстреляют.
А еще говорил дядя Миша, что деньги собирать не надо. Их тратить надо.
Ради них на преступление идти не стоит и рисковать из-за них незачем. Не
стоят они того. Другое дело, если они сами к рукам липнут - тут уж судьбе
противиться не нужно. Бери их и наслаждайся. А на земле нет такого места,
нет такого человека, к которому бы миллион сам в руки не шел. Правда,
многие этих возможностей просто не видят, не используют. И, сказав это, он
трижды повторил, что счастье не в деньгах. А в чем счастье, он мне не
сказал.
Редко дядя Миша мне снится. Трудно сказать почему, но в те ночи, когда
добрый старик приходит ко мне на пыльный базар, я плачу во сне. В жизни я
редко плакал, даже и в детстве. А во сне - только когда его вижу. Шепчет
дядя Миша на ухо мудрость жизни, а я все запоминаю и радуюсь, что ничего не
упустил. И все им сказанное в уме стараюсь удержать до пробуждения. Все
просто, истины - прописные. Но просыпаюсь - и не помню ничего.
Разбудил меня лучик яркого света. Потянулся я и улыбнулся мыслям своим.
Долго вспоминал, что мне дядя Миша на ухо шептал. Нет, ничего не помню. А
было что-то важное, чего никак забывать нельзя. Из тысячи правил только
самый маленький кусочек остался: людям улыбаться надо.
ГЛАВА III
1.
Главный элемент снаряжения диверсанта - обувь, После парашюта, конечно.
Матерый диверсант со шрамом на щеке выдал мне со склада пару ботинок, и я
их с интересом разглядываю. Обувь эта - не то что ботинки, но и не сапоги.
Нечто среднее. Гибрид, сочетающий в себе лучшие качества и сапога и
ботинка. В ведомости эта обувь числится под названием Бэ-Пэ-Ботинки
Прыжковые. Так их и будем называть.
Сделаны эти ботинки из толстой мягкой воловьей кожи и весят гораздо
меньше, чем это кажется по их виду. Ремней и пряжек на каждом ботинке
много: два ремня вокруг пятки, один широкий вокруг ступни, два - вокруг
голени. Ремни тоже очень мягкие. Каждый ботинок - это опыт тысячелетий.
Ведь так ходили в походы наши предки: обернув ногу мягкой кожей и затянув
ее ремнями. Мои сапоги именно так и сделаны: мягкая кожа да ремни.
Но вот таких подошв наши предки не знали. Подошвы толстые, широкие и
мягкие. Мягкие, конечно, не значит, что непрочные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54