Я вытянул свои уставшие ноги под столом. Мне хорошо. Тут так тихо и
уютно. Как бы не уснуть. Я устал. Тихая мелодия. Седой пианист. Он,
несомненно, великий музыкант. Он устал, как и я. Он закрыл глаза, а его
длинные гибкие пальцы виртуоза привычно танцуют по клавишам огромного
рояля. Несомненно, его место в лучшем оркестре Вены. Но он почему-то играет
в венском кафе "Шварценберг". Вы бывали в "Шварценберге"? Настоятельно
советую. Если у вас тяжелая, изматывающая работа, если у вас красные глаза
и уставшие ноги, если нервы взвинчены - приходите в "Шварценберг", закажите
чашку кофе и садитесь в уголок. Можно, конечно, сидеть и на свежем воздухе,
за маленьким беленьким столиком. Но это не для меня. Я всегда захожу
внутрь, поворачиваю направо и сажусь в углу у огромного окна, закрытого
полупрозрачными белыми шторами. Когда в Вене жарко, все сидят, конечно, на
свежем воздухе. Там хорошо, но тогда кто-то может наблюдать за мной
издалека. Я не люблю, чтобы меня кто-то мог видеть издалека. Поэтому я
всегда внутри. Из своего уголка я вижу любого, кто входит в зал. Из-за
прозрачной занавески я иногда посматриваю и наружу, на Шварценбергплац.
Кажется, что за мной сейчас никто не смотрит. И мне хорошо быть одному в
этом уюте. Зеркала. Абстрактные шедевры. Роскошные ковры. Темно-коричневые
стены - полированный дуб. Тихая мелодия. Пьянящий аромат кофе: одновременно
возбуждающий и успокаивающий. Если бы у меня был свой замок, я непременно
заказал бы себе такие стены, на них бы развесил эти декадентские зеркала и
картины, в углу поставил бы огромный рояль, пригласил бы этого
старика-пианиста, а перед собой поставил бы чашку кофе и сидел, вытянув
ноги и подперев щеку кулаком. Мне кажется, что эту мелодию я уже когда-то
давно слышал. Мне кажется, что я видел где-то эти картины на дубовых стенах
и эти маленькие столики. Конечно, все это я видел раньше. Конечно, я помню
и этот нежный аромат, и эту чарующую мелодию. Да. Все это я уже видел
раньше. Это было давно. Несколько лет назад. Был огромный прекрасный город.
Была тихая площадь с трамвайными рельсами. Огромные окна кафе. Был этот
незабываемый запах и эта спокойная мелодия. Только тогда на площади у кафе,
у белых столиков стояли три грязных уставших танка с широкими белыми
полосами. Они стояли тихо и не мешали чудесной мелодии. Было жаркое лето.
Огромные окна кафе были открыты, и прекрасная музыка тихо и спокойно, как
лесной ручей, струилась через окно. Я почему-то совершенно отчетливо
представил себе три грязных танка с белыми полосами на Шварценбергплац. У
танка совершенно необычный запах. Его нельзя спутать ни с чем. Вы любите
запах танка? Я тоже люблю. Запах танка - это запах металла, это запах
сверхмощных двигателей, это запах полевых дорог. Танк приходит в город из
лесов и полей, и он хранит запах листьев и свежей травы. Запах танка - это
запах простора и мощи. Этот запах пьянит, как запах вина и крови. Я
чувствую этот запах в тихом венском кафе. Я совершенно отчетливо могу себе
представить тысячи грязных танков на улице Вены. Город бурлит. Город
охвачен страхом и негодованием, а по его улицам гремят бесконечные колонны
танков. Из узких улочек из-за поворота появляются все новые и новые
бронированные динозавры. Водители переключают передачи, и в этот момент
двигатель извергает из себя черный густой дым вперемешку с брызгами
несгоревшего топлива и хлопьями сажи. Скрежет и гром. Искры изпод гусениц.
Черные от копоти и пыли лица солдат. Танки на мостах. Танки у роскошных
дворцов. Танки на широких бульварах и в узких улочках. Танки везде. Старик
с лохматой белой бородой что-то кричит и машет кулаком. Но кто его услышит?
Разве можно заглушить рев танковых дизелей? Поздно, старик. Слишком поздно
ты начал кричать. Нужно было раньше кричать. Когда по тротуарам загремели
кованые сапоги, когда вокруг стоит рев и скрежет бесчисленных танков -
кричать поздно. Нужно или стрелять или молчать. Город бурлит. Город в дыму.
Где-то стреляют. Где-то кричат. Запах горелой резины. Запах кофе. Запах
крови. Запах танков.
Наверное, я схожу с ума. Есть другая возможность: все давно сошли с ума,
а я один - исключение. Есть и третья возможность; все давно сошли с ума.
Все без исключения. Те, которые появляются на грязных танках в прекрасных
мирных городах, - вне всякого сомнения шизофреники. Те, которые живут в
прекрасных городах, знают, что однажды, рано или поздно, эти танки появятся
на Шварценбергплац, и ничего не делают, чтобы это предотвратить - тоже
шизофреники. Черт побери, а мое место где? Я уже был в числе освободителей.
Это не так приятно, как может показаться со стороны. Я больше не хочу
оказаться в этой роли. Что же мне делать? Убежать? Прекрасная идея. Я буду
жить в этом удивительном мире наивных и беззаботных людей. Я буду сидеть в
кафе, вытянув ноги и подперев щеку Кулаком. Я буду слушать эту чарующую
мелодию. Когда придут грязные танки с белыми полосами, я буду стоять в
толпе, кричать и махать кулаками.
Плохо быть гражданином страны, по дорогам которой со скрежетом и лязгом
идут броневые колонны освободителей. А разве лучше быть в числе
освободителей?
6.
Считается, что молодой шпион, который выдает себя за дипломата,
журналиста, коммерсанта, - не может быть активным в первые месяцы своей
работы. Ему нужно вжиться в роль: изучить город и страну, в которой он
работает, законы, обычаи, порядки. Молодые разведчики многих разведок
именно так себя и ведут в первые месяцы - они готовятся к ответственным
операциям. В это время на них мало внимания обращает местная полиция: у
местной полиции проблем хватает и с опытными шпионами. Но ГРУ - это особая
разведка. Она не похожа на другие разведки. Раз в первые месяцы за тобой не
следят, так и пользуйся этим!
В первый месяц моей работы я закладывал какой-то пакет в тайник, в
течение недели контролировал место, где должен был появиться сигнал от
кого-то, ночью в лесу принимал какие-то ящики и доставлял их в посольство,
снимал с операции наших офицеров, когда группа радиоконтроля обнаруживала
высокую активность полицейских радиостанций в районах наших операций. Все,
что я делаю, - это обеспечение чьих-то операций, помощь кому-то, участие в
операциях, назначения и цели которых я не знаю. Из сорока добывающих
офицеров ГРУ нашей резидентуры - больше половины делают ту же работу. Это
называется "прикрывать хвост". Тех, кто делает это, именуют презрительно
"борзой". Борзой-охотничий пес, которого не нужно много кормить, но можно
гонять по полям и лесам за лисами да зайчишками. Можно и против крупных
зверей пускать, но не одного, а в своре. Борзой - это длинные ноги и
маленькая голова.
В мире все относительно. Я - офицер Генерального штаба. По отношению к
миллиону других офицеров Советской Армии я - офицер высшей элиты. Внутри
Генерального штаба - я офицер ГРУ, то есть высший класс по отношению к
десяткам тысяч других офицеров Генерального штаба. Внутри ГРУ - я выездной
офицер. Офицер, которого можно выпускать на работу за рубеж. Выездные
офицеры - это гораздо более высокий класс, чем просто офицеры ГРУ, которых
за рубеж не пускают. Среди выездных офицеров ГРУ я тоже отношусь к высшей
касте: я добывающий офицер, это гораздо выше, чем наша охрана, механики,
техники, служба радиосвязи и радиоперехвата. Но вот внутри этой самой
высшей элиты - я плебей. Добывающие офицеры ГРУ делятся на два класса -
борзые и варяги.
Борзые - угнетенное, бесправное большинство в высшей касте добывающих
офицеров. Каждый из нас работает под полным контролем одного из
заместителей резидента, почти никогда не встречая самого резидента. Мы
охотимся за секретами, вернее, за людьми, которые этими секретами владеют.
Это основная работа. Но, кроме того, нас беспощадно используют для
обеспечения секретных операций, об истинном значении которых мы можем
только догадываться.
Выше слоя борзых стоят варяги. Варяг - на языке древних славян -
непрошеный заморский гость. Коварный, свирепый, задиристый, веселый и
дерзкий. Варяги работают под личным контролем резидента; уважая его
заместителей, но работая в большинстве случаев самостоятельно. Самые
успешные из варягов становятся заместителями резидента. Они работают уже не
в одиночку, а получают в полное распоряжение группу борзых.
Первый заместитель резидента - Младший лидер - контролирует всех. Он сам
очень активный и успешный добывающий офицер, но, кроме своей работы по
добыванию и руководству собственной группой борзых, он контролирует группу
радиоперехвата, он отвечает за охрану резидентуры и ее безопасность, за
работу всех офицеров, в том числе технических и оперативно-технических..
Ему не подчинены только шифровальщики. Ими командует резидент лично.
Резидент, он же командир, он же папа, он же Навигатор, отвечает за всех. У
него практически неограниченные полномочия. Он, например, своей властью
может убить любого из подчиненных ему офицеров, включая и первого
заместителя, в случаях, когда под угрозу будет поставлена безопасность
резидентуры, а эвакуация офицера, который эту угрозу создает, невозможна.
Право убивать офицеров ГРУ, кроме резидента, имеет только Верховный суд, да
и то если на то будет воля Центрального Комитета. Так что в некоторых
вопросах наш папа сильнее Верховного суда, он не нуждается ни в чьих
советах и консультациях, ему не нужно голосование или поддержка прессы. Он
принимает решения сам и имеет достаточно власти и сил, чтобы свои решения
претворять в жизнь, вернее, в смерть. Наш Навигатор подчинен начальнику
5-го направления 1-го Управления ГРУ. Но по ряду вопросов он подчинен
только начальнику ГРУ. Кроме того, в случаях несогласия с руководством ГРУ
в экстраординарных обстоятельствах он имеет праве связаться с Центральным
Комитетом. Необъятная мощь резидента уравновешивается только существованием
такой же могущественной, независимой и враждебной резидентуры КГБ. Оба
резидента не подчинены послу. Посол придуман для того, чтобы только
маскировать существование двух ударных групп в составе советской колонии.
Конечно, на людях оба резидента демонстрируют послу некоторое уважение, ибо
оба резидента - дипломаты высокого ранга и своим непочтением к послу они бы
выделялись на фоне других. На этом почтении и кончается вся зависимость от
посла. Каждая резидентура имеет в посольстве свою территорию, обороняемую
от чужих, как неприступную крепость.
Дверь резидентуры - как дверка хорошего сейфа. Какой-то шутник очень
давно привез из Союза железную табличку с мачты линии высокого напряжения:
"Не влезай! Убьет!" Ну и, соответственно, над надписью череп с косточками.
Эту табличку приварили к нашей зеленой двери, и она вот уже много лет
хранит нашу крепость от посторонних.
7.
- Обрати внимание на то, что во время войны в нашей авиации существовало
две категории летчиков: одни (меньшинство) - с десятками сбитых самолетов
на счету, другие (большинство) - почти ни с чем. Первые - вся грудь в
орденах, вторые - с одной-двумя медальками. Первые пережили войну в
большинстве, вторые - гибли тысячами и десятками тысяч. Статистика войны
суровая. Десять часов в воздухе для большинства - смерть. В среднем
летчик-истребитель погибал в пятом боевом вылете. А в первой категории,
наоборот - у них сотни боевых вылетов и тысячи часов в воздухе у каждого...
Мой собеседник, Герой Советского Союза, генерал-майор авиации Кучумов,
был асом во время войны и одним из самых свирепых волков советской военной
разведки - после нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54