Кто? Кто? Кто? Отвечай, сука! Правдивые ответы ГРУ
вырывать умеет. Ответ из любого вырвут. Это я вам гарантирую. ГРУ
обязательно найдет того, кто добровольцу помог. И снова следствие начнется:
а тебе, падло, кто эти буквы сказал? Где ты их услышал? Долго ли, коротко
ли - но найдут и первоисточник. Им окажется тот, кому тайна доверена, но у
кого язык превышает установленные стандарты. О, ГРУ умеет такие языки
вырывать. ГРУ такие языки вместе с головами отрывает. И каждый попавший в
ГРУ знает об этом. Каждый попавший в ГРУ бережет свою голову, а сберечь ее
можно только сберегая язык. О ГРУ можно говорить только внутри ГРУ.
Говорить можно так, чтобы голос твой не услышали за прозрачными стенами
величественного здания на Ходынке. Каждый попавший в ГРУ свято чтит закон
Аквариума: "Все, о чем мы говорим внутри, пусть внутри и останется. Пусть
ни одно наше слово не выйдет за прозрачные стены". И оттого, что такой
порядок существует, мало кто за стеклянными стенами знает о том, что
происходит внутри. А тот, кто знает, тот молчит, потому что все знающие
молчат. Лично я о ГРУ никогда ничего не слышал.
Был я ротным командиром. После "освободительного" похода в Чехословакию
ураган перемещений подхватил меня и бросил в 318-ю мотострелковую дивизию
13-й Армии Прикарпатского военного округа. Под командование я получил
вторую танковую роту в танковом батальоне 910-го мотострелкового полка.
Рота моя не блистала, но и в отстающих не числилась. Жизнь свою я видел на
много лет вперед: после роты - начальником штаба батальона, после этого
надо будет прорваться в Бронетанковую академию им. маршала Малиновского, а
потом будет батальон, полк, может быть, что и повыше. Отклонения могли быть
только в скорости движения, но не в направлении. Направление я выбрал себе
однажды на всю жизнь и менять его не собирался. Но судьба распорядилась
иначе.
13 апреля 1969 года в 4 часа 10 минут взял меня осторожно за плечо мой
посыльный:
- Вставайте, старший лейтенант, вас ждут великие дела. - Тут же он
сообразил, что спросонья я к шуткам не расположен, и потому, сменив тон,
коротко объявил:
- Боевая тревога!
Собрался я за три с половиной минуты: одеяло в сторону, брюки, носки,
сапоги. Гимнастерку - на себя, не застегивая, - это на ходу сделать можно.
Теперь портупею на самые последние дырочки затянуть, командирскую сумку
через плечо и фуражку на голову. Ребром ладони - по Козырьку: совпадает ли
кокарда с линией носа. Вот и все сборы. И бегом вперед. Мой пистолет при
входе в полк я из огромного сейфа схвачу. А мой вещмешок, шинель,
комбинезон и шлем всегда в танке хранятся. Бегом по лестнице вниз. "Эх, в
душ бы сейчас да щеки бритвой поскоблить. Но не время. Боевая тревога!"
Тупорылый ГАЗ-66 уже почти полон. Все молодые офицерики да их посыльные,
которые и того моложе.
А в небе уже звезды тают. Они уходят тихо, не прощаясь, как уходят из
нашей жизни люди, воспоминания о которых сладкой болью тревожат наши
черствые души.
2.
Гремит парк, ревет парк боевых машин сотнями двигателей. Серая мгла
кругом да копоть солярная. Рычат потревоженные танки. По грязной бетонной
дороге ползут серо-зеленые коробки, выстраиваются в нескончаемую очередь.
Впереди широкогрудые плавающие танки разведывательной роты, вслед за ними
бронетранспортеры штаба и роты связи, а за ними танковый батальон, а дальше
за поворотом три мотострелковых батальона вытягивают колонны, а за ними
артиллерия полковая, зенитная да противотанковая батареи, саперы, химики,
ремонтники. А тыловым подразделениям и места нет в громадном парке. Они
свои колонны вытягивать начнут, когда головные подразделения далеко вперед
уйдут.
Бегу я вдоль колонны машин к своей роте. А командир полка материт кого-то
от всей души. Начальник штаба полка с командирами батальонов ругается,
криком сотни двигателей перекрывает. Бегу я. И другие офицеры бегут.
Скорее, скорее. Вот она, рота моя. Три танка - первый взвод, три - второй,
еще три - третий. А командирский мой танк впереди. Вся десятка на месте. И
уж слышу я все свои десять двигателей. Из общего рева их выделяю. У каждого
двигателя свой нрав, свой характер, свой голос. И не фальшивит ни один.
Для начала неплохо. Я уже перед своим танком. Резко прыгаю и по
наклонному лобовому броневому листу взбегаю к башне. Мой люк открыт, и
радист протягивает мой шлем, уже подключенный к внутренней связи. Шлем из
мира грохота и рева переносит меня в мир тишины и спокойствия. Но наушники
оживают мгновенно, разрушая зыбкую иллюзию тишины. Сидящий рядом радист по
внутренней связи (иначе пришлось бы орать на ухо) докладывает последние
указания. Все о пустяках. Я его главным вопросом обрываю: "Война или
учения?" - "Хрен его знает", - жмет он плечами.
Как бы то ни было, моя рота к бою готова, и ее надо немедленно выводить
из парка, - таков закон. Скопление сотен машин в парке - цель, о которой
наши враги мечтают. Я вперед смотрю. А разве увидишь что? Первая танковая
рота впереди меня стоит. Наверное, командир еще не прибыл. Все остальные
впереди тоже ждут. Я на крышу башни вскакиваю. Так виднее. Похоже на то,
что в разведывательной роте танк заглох, загородив дорогу всему полку. Я на
часы смотрю. Восемь минут нашему командиру полка осталось, бате нашему.
Если через восемь минут колонны полка не тронутся - с командира полка
погоны сорвут и выгонят из армии без пенсии, как старого пса. А к голове
колонны ни один тягач из ремонтной роты сейчас не пробьется: вся
центральная дорога, стиснутая серыми угрюмыми гаражами, эабита танками от
края до края. Я на запасные ворота смотрю. Дорога к ним глубоким рвом
перерезана: там кабель какой-то или трубу начали прокладывать.
Я в люк прыгаю и водителю во всю глотку: "Влево, вперед!" И тут же всей
роте: "Делай, как я!" А влево ворот нет никаких. Влево - стенка кирпичная
между длинными блоками ремонтных мастерских. В командирском танке - лучший
в роте водитель. Так установлено задолго до меня, и во всей армии. Я ему по
внутренней связи кричу: "Ты в роте лучший! Я тебя, прохвоста, выбрал. Я
тебя, проходимца, высшей чести удостоил - командирскую машину беречь да
ласкать. Не посрами выбора командирского! Сокрушу, сгною!"
А водителю моему отвечать некогда: совсем на коротком отрезке разгоняет
он броневого динозавра, перебрасывая передачи выше да выше. Страшен удар
танком по стене кирпичней. Дрогнуло все у нас в танке, зазвенело, заныло.
Кирпич битый лавиной на броню обрушился, ломая фары, антенны, срывая ящики
с инструментами, калеча внешние топливные баки. Но взревел мой танк и,
окутанный паутиной колючей проволоки, вырвался из кирпичной пыли на сонную
улочку тихого украинского городка. А я в задний триплекс смотрю: танки роты
моей пошли в пролом весело да хулиганисто. К пролому дежурный по парку
бежит. Руками машет. Кричит чтото. Рот разинут широко. Да разве услышишь,
что он там кричит. Как в немом кино, по мимике догадываться приходится.
Полагаю, что матерится дежурный. Шибко матерная мимика. Не спутаешь.
Когда десятый танк моей роты через пролом выходил, там уж регулировщики
появились: форма черная, портупеи и шлемы белые. Эти порядок наведут. Эти
знают, кого первым выпускать. Разведку - вот кого. В каждом полку есть
особая разведрота с особой техникой, с особыми солдатами и офицерами. Но
кроме нее в каждом мотострелковом и танковом батальоне полка подготовлено
еще по одной роте, которые ни особой техники, ни особых солдат не имеют, но
и они могут использоваться для ведения разведки.
Вот эти роты и нужно выпускать вперед. Нас, белые шлемы, выпускайте! Нам
сейчас далеко вперед вырваться надо.
3.
Смотришь на роты в дивизии или в полку - все они одинаковы постороннему
взгляду. Ан нет! В каждом батальоне первая рота и есть первая. Какие ни
есть плохие солдаты в батальоне, а все, что есть лучшего, комбат в первую
роту собирает. И если нехватка офицеров, то свежее офицерское пополнение
обязательно первой роте отдадут. Потому как первая рота по главной оси
батальона всегда идет. Она первая с врагами лбами сшибается. А от завязки
боя и его исход во многом зависит.
Вторая рота в любом батальоне - средняя. Офицеры во вторых ротах без
особых отличий, вроде меня, и солдаты тоже. Зато каждая вторая рота имеет
дополнительную разведывательную подготовку. У нее вроде как и смежная
профессия есть. Прежде всего она тоже боевая рота, но если потребуется, то
она может вести разведку в интересах своего батальона, а может и в
интересах полка работать, заменяя собой или дополняя особую полковую
разведроту.
В Советской Армии 2400 мотострелковых танковых батальонов. И в каждом из
них третья рота - не только по номеру. В третьих ротах обычно служат те,
кто ни в первые, ни во вторые роты не попал: совсем молодые, неопытные
офицеры или перезрелые, бесперспективные. Солдат в третьих ротах всегда не
хватает. Более того, на территории Союза третьи роты, в подавляющем
большинстве, вообще солдат не имеют. Техника их боевая постоянно на
консервации стоит. Война начнется - тысячи этих рот дополнят резервистами и
быстро поднимут до уровня обычных боевых подразделений. В этой
системе-глубокий смысл: добавить в дивизию резервистов-это в тысячу раз
лучше, чем формировать новые дивизии целиком из резервистов.
Моя вторая танковая рота стремительно уходит вперед. На повороте я
оглядываюсь и считаю танки. Пока скорость выдерживают все. Прямо за
последним танком моей роты, выбивая искры из бетона, не отставая, идет
гусеничный бронетранспортер с белым флажком.
И у меня от сердца отлегло. Маленький белый флажок означает присутствие
посредников. А их присутствие, в свою очередь, означает учения, но не
войну. Значит, поживем еще.
А надо мною вертолет-стрекоза. Вниз скользит. Разворачивается и заходит
прямо против ветра, чтоб не снесло его. С правого борта завис. Я на крыше
башни. Рука правая над головой. Пилот рыжий совсем. Лицо, как сорочиное
яйцо, веснушками изукрашено. А зубы - снег. Смеется. Знает он, вертолетный
человек, что тем ротным, кому он сейчас приказы развез, денек выпал не из
лучших. Вертолет тут же вверх поднимается и в сторону уходит. Только видно,
как смеется на прощание рыжий белозубый пилот.
4.
Танк мой грудастый вселенную пополам режет, и то, что единым было
впереди, распадается надвое. И летят перелески справа и слева. Грохот
внутри - адов. Карта на коленях. И многое становится ясно. Дивизию в прорыв
бросили, и идет она стремительно на Запад. Только где противник - не ясно.
Ничего об этом карта не говорит. И оттого впереди дивизии рвутся два
десятка рот, и моя - в их числе. Роты эти - как растопыренные пальцы одной
ладони. Их задача - нащупать самое уязвимое место в обороне противника, на
которое командир дивизии обрушит свой тысячетонный кулак. Уязвимое место
противника ищут на огромных пространствах, и поэтому каждая из высланных
вперед рот идет в полном одиночестве. Знаю я, что идут где-то рядом такие
же роты лихо и стремительно, но обходя очаги сопротивления, - деревни и
города. И моя рота тоже в изнурительные стычки не ввязывается: встретил
противника, сообщил в штаб и отходи. Скорее отходи и снова вперед. А где-то
вдали главные силы, как ревущий поток, прорвавший плотину. "Вперед, ребята,
вперед на Запад!"
А бронетранспортер с белым флагом не отстает. Он, проклятый, вдвое легче
танка, а силищи в нем почти столько же. Пару раз пытался я оторваться: мол,
высокие скорости - залог победы. Но не выгорело. Когда взводом командовал,
то такие вещи вполне проходили, но с ротой не пройдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
вырывать умеет. Ответ из любого вырвут. Это я вам гарантирую. ГРУ
обязательно найдет того, кто добровольцу помог. И снова следствие начнется:
а тебе, падло, кто эти буквы сказал? Где ты их услышал? Долго ли, коротко
ли - но найдут и первоисточник. Им окажется тот, кому тайна доверена, но у
кого язык превышает установленные стандарты. О, ГРУ умеет такие языки
вырывать. ГРУ такие языки вместе с головами отрывает. И каждый попавший в
ГРУ знает об этом. Каждый попавший в ГРУ бережет свою голову, а сберечь ее
можно только сберегая язык. О ГРУ можно говорить только внутри ГРУ.
Говорить можно так, чтобы голос твой не услышали за прозрачными стенами
величественного здания на Ходынке. Каждый попавший в ГРУ свято чтит закон
Аквариума: "Все, о чем мы говорим внутри, пусть внутри и останется. Пусть
ни одно наше слово не выйдет за прозрачные стены". И оттого, что такой
порядок существует, мало кто за стеклянными стенами знает о том, что
происходит внутри. А тот, кто знает, тот молчит, потому что все знающие
молчат. Лично я о ГРУ никогда ничего не слышал.
Был я ротным командиром. После "освободительного" похода в Чехословакию
ураган перемещений подхватил меня и бросил в 318-ю мотострелковую дивизию
13-й Армии Прикарпатского военного округа. Под командование я получил
вторую танковую роту в танковом батальоне 910-го мотострелкового полка.
Рота моя не блистала, но и в отстающих не числилась. Жизнь свою я видел на
много лет вперед: после роты - начальником штаба батальона, после этого
надо будет прорваться в Бронетанковую академию им. маршала Малиновского, а
потом будет батальон, полк, может быть, что и повыше. Отклонения могли быть
только в скорости движения, но не в направлении. Направление я выбрал себе
однажды на всю жизнь и менять его не собирался. Но судьба распорядилась
иначе.
13 апреля 1969 года в 4 часа 10 минут взял меня осторожно за плечо мой
посыльный:
- Вставайте, старший лейтенант, вас ждут великие дела. - Тут же он
сообразил, что спросонья я к шуткам не расположен, и потому, сменив тон,
коротко объявил:
- Боевая тревога!
Собрался я за три с половиной минуты: одеяло в сторону, брюки, носки,
сапоги. Гимнастерку - на себя, не застегивая, - это на ходу сделать можно.
Теперь портупею на самые последние дырочки затянуть, командирскую сумку
через плечо и фуражку на голову. Ребром ладони - по Козырьку: совпадает ли
кокарда с линией носа. Вот и все сборы. И бегом вперед. Мой пистолет при
входе в полк я из огромного сейфа схвачу. А мой вещмешок, шинель,
комбинезон и шлем всегда в танке хранятся. Бегом по лестнице вниз. "Эх, в
душ бы сейчас да щеки бритвой поскоблить. Но не время. Боевая тревога!"
Тупорылый ГАЗ-66 уже почти полон. Все молодые офицерики да их посыльные,
которые и того моложе.
А в небе уже звезды тают. Они уходят тихо, не прощаясь, как уходят из
нашей жизни люди, воспоминания о которых сладкой болью тревожат наши
черствые души.
2.
Гремит парк, ревет парк боевых машин сотнями двигателей. Серая мгла
кругом да копоть солярная. Рычат потревоженные танки. По грязной бетонной
дороге ползут серо-зеленые коробки, выстраиваются в нескончаемую очередь.
Впереди широкогрудые плавающие танки разведывательной роты, вслед за ними
бронетранспортеры штаба и роты связи, а за ними танковый батальон, а дальше
за поворотом три мотострелковых батальона вытягивают колонны, а за ними
артиллерия полковая, зенитная да противотанковая батареи, саперы, химики,
ремонтники. А тыловым подразделениям и места нет в громадном парке. Они
свои колонны вытягивать начнут, когда головные подразделения далеко вперед
уйдут.
Бегу я вдоль колонны машин к своей роте. А командир полка материт кого-то
от всей души. Начальник штаба полка с командирами батальонов ругается,
криком сотни двигателей перекрывает. Бегу я. И другие офицеры бегут.
Скорее, скорее. Вот она, рота моя. Три танка - первый взвод, три - второй,
еще три - третий. А командирский мой танк впереди. Вся десятка на месте. И
уж слышу я все свои десять двигателей. Из общего рева их выделяю. У каждого
двигателя свой нрав, свой характер, свой голос. И не фальшивит ни один.
Для начала неплохо. Я уже перед своим танком. Резко прыгаю и по
наклонному лобовому броневому листу взбегаю к башне. Мой люк открыт, и
радист протягивает мой шлем, уже подключенный к внутренней связи. Шлем из
мира грохота и рева переносит меня в мир тишины и спокойствия. Но наушники
оживают мгновенно, разрушая зыбкую иллюзию тишины. Сидящий рядом радист по
внутренней связи (иначе пришлось бы орать на ухо) докладывает последние
указания. Все о пустяках. Я его главным вопросом обрываю: "Война или
учения?" - "Хрен его знает", - жмет он плечами.
Как бы то ни было, моя рота к бою готова, и ее надо немедленно выводить
из парка, - таков закон. Скопление сотен машин в парке - цель, о которой
наши враги мечтают. Я вперед смотрю. А разве увидишь что? Первая танковая
рота впереди меня стоит. Наверное, командир еще не прибыл. Все остальные
впереди тоже ждут. Я на крышу башни вскакиваю. Так виднее. Похоже на то,
что в разведывательной роте танк заглох, загородив дорогу всему полку. Я на
часы смотрю. Восемь минут нашему командиру полка осталось, бате нашему.
Если через восемь минут колонны полка не тронутся - с командира полка
погоны сорвут и выгонят из армии без пенсии, как старого пса. А к голове
колонны ни один тягач из ремонтной роты сейчас не пробьется: вся
центральная дорога, стиснутая серыми угрюмыми гаражами, эабита танками от
края до края. Я на запасные ворота смотрю. Дорога к ним глубоким рвом
перерезана: там кабель какой-то или трубу начали прокладывать.
Я в люк прыгаю и водителю во всю глотку: "Влево, вперед!" И тут же всей
роте: "Делай, как я!" А влево ворот нет никаких. Влево - стенка кирпичная
между длинными блоками ремонтных мастерских. В командирском танке - лучший
в роте водитель. Так установлено задолго до меня, и во всей армии. Я ему по
внутренней связи кричу: "Ты в роте лучший! Я тебя, прохвоста, выбрал. Я
тебя, проходимца, высшей чести удостоил - командирскую машину беречь да
ласкать. Не посрами выбора командирского! Сокрушу, сгною!"
А водителю моему отвечать некогда: совсем на коротком отрезке разгоняет
он броневого динозавра, перебрасывая передачи выше да выше. Страшен удар
танком по стене кирпичней. Дрогнуло все у нас в танке, зазвенело, заныло.
Кирпич битый лавиной на броню обрушился, ломая фары, антенны, срывая ящики
с инструментами, калеча внешние топливные баки. Но взревел мой танк и,
окутанный паутиной колючей проволоки, вырвался из кирпичной пыли на сонную
улочку тихого украинского городка. А я в задний триплекс смотрю: танки роты
моей пошли в пролом весело да хулиганисто. К пролому дежурный по парку
бежит. Руками машет. Кричит чтото. Рот разинут широко. Да разве услышишь,
что он там кричит. Как в немом кино, по мимике догадываться приходится.
Полагаю, что матерится дежурный. Шибко матерная мимика. Не спутаешь.
Когда десятый танк моей роты через пролом выходил, там уж регулировщики
появились: форма черная, портупеи и шлемы белые. Эти порядок наведут. Эти
знают, кого первым выпускать. Разведку - вот кого. В каждом полку есть
особая разведрота с особой техникой, с особыми солдатами и офицерами. Но
кроме нее в каждом мотострелковом и танковом батальоне полка подготовлено
еще по одной роте, которые ни особой техники, ни особых солдат не имеют, но
и они могут использоваться для ведения разведки.
Вот эти роты и нужно выпускать вперед. Нас, белые шлемы, выпускайте! Нам
сейчас далеко вперед вырваться надо.
3.
Смотришь на роты в дивизии или в полку - все они одинаковы постороннему
взгляду. Ан нет! В каждом батальоне первая рота и есть первая. Какие ни
есть плохие солдаты в батальоне, а все, что есть лучшего, комбат в первую
роту собирает. И если нехватка офицеров, то свежее офицерское пополнение
обязательно первой роте отдадут. Потому как первая рота по главной оси
батальона всегда идет. Она первая с врагами лбами сшибается. А от завязки
боя и его исход во многом зависит.
Вторая рота в любом батальоне - средняя. Офицеры во вторых ротах без
особых отличий, вроде меня, и солдаты тоже. Зато каждая вторая рота имеет
дополнительную разведывательную подготовку. У нее вроде как и смежная
профессия есть. Прежде всего она тоже боевая рота, но если потребуется, то
она может вести разведку в интересах своего батальона, а может и в
интересах полка работать, заменяя собой или дополняя особую полковую
разведроту.
В Советской Армии 2400 мотострелковых танковых батальонов. И в каждом из
них третья рота - не только по номеру. В третьих ротах обычно служат те,
кто ни в первые, ни во вторые роты не попал: совсем молодые, неопытные
офицеры или перезрелые, бесперспективные. Солдат в третьих ротах всегда не
хватает. Более того, на территории Союза третьи роты, в подавляющем
большинстве, вообще солдат не имеют. Техника их боевая постоянно на
консервации стоит. Война начнется - тысячи этих рот дополнят резервистами и
быстро поднимут до уровня обычных боевых подразделений. В этой
системе-глубокий смысл: добавить в дивизию резервистов-это в тысячу раз
лучше, чем формировать новые дивизии целиком из резервистов.
Моя вторая танковая рота стремительно уходит вперед. На повороте я
оглядываюсь и считаю танки. Пока скорость выдерживают все. Прямо за
последним танком моей роты, выбивая искры из бетона, не отставая, идет
гусеничный бронетранспортер с белым флажком.
И у меня от сердца отлегло. Маленький белый флажок означает присутствие
посредников. А их присутствие, в свою очередь, означает учения, но не
войну. Значит, поживем еще.
А надо мною вертолет-стрекоза. Вниз скользит. Разворачивается и заходит
прямо против ветра, чтоб не снесло его. С правого борта завис. Я на крыше
башни. Рука правая над головой. Пилот рыжий совсем. Лицо, как сорочиное
яйцо, веснушками изукрашено. А зубы - снег. Смеется. Знает он, вертолетный
человек, что тем ротным, кому он сейчас приказы развез, денек выпал не из
лучших. Вертолет тут же вверх поднимается и в сторону уходит. Только видно,
как смеется на прощание рыжий белозубый пилот.
4.
Танк мой грудастый вселенную пополам режет, и то, что единым было
впереди, распадается надвое. И летят перелески справа и слева. Грохот
внутри - адов. Карта на коленях. И многое становится ясно. Дивизию в прорыв
бросили, и идет она стремительно на Запад. Только где противник - не ясно.
Ничего об этом карта не говорит. И оттого впереди дивизии рвутся два
десятка рот, и моя - в их числе. Роты эти - как растопыренные пальцы одной
ладони. Их задача - нащупать самое уязвимое место в обороне противника, на
которое командир дивизии обрушит свой тысячетонный кулак. Уязвимое место
противника ищут на огромных пространствах, и поэтому каждая из высланных
вперед рот идет в полном одиночестве. Знаю я, что идут где-то рядом такие
же роты лихо и стремительно, но обходя очаги сопротивления, - деревни и
города. И моя рота тоже в изнурительные стычки не ввязывается: встретил
противника, сообщил в штаб и отходи. Скорее отходи и снова вперед. А где-то
вдали главные силы, как ревущий поток, прорвавший плотину. "Вперед, ребята,
вперед на Запад!"
А бронетранспортер с белым флагом не отстает. Он, проклятый, вдвое легче
танка, а силищи в нем почти столько же. Пару раз пытался я оторваться: мол,
высокие скорости - залог победы. Но не выгорело. Когда взводом командовал,
то такие вещи вполне проходили, но с ротой не пройдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54