Первые два дня он проверял меня примерно каждые два часа. Я скопировал все документы по делу Блейков. Не ставя его в известность, одну копию сделал для собственных нужд и в конце второго дня унес ее домой, ловко укрыв в своем блестящем новом атташе-кейсе, подарке Принса.
Следуя указаниям Барри, я набросал довольно суровое письмо «Дару жизни», в котором изложил все относящиеся к Делу факты, упомянул обо всех наглых поступках с их стороны. Когда секретарша Барри закончила его перепечатывать, он пробежал письмо глазами. Затем буквально проделал над текстом хирургическую операцию и снова отослал меня в мой УГОЛ. Он очень работящ и очень гордится своей способностью сконцентрировать на чем-то все внимание и мобилизовать все ресурсы.
На третий день во время перерыва я наконец собрался с духом и спросил секретаршу относительно документов, касающихся моего приема на работу. Она была занята, но обещала посмотреть.
К концу третьего дня мы с Барри вместе покинули его кабинет после девяти. Мы закончили письмо в «Дар жизни», трехстраничный шедевр, который должен был быть отослан заказной почтой с уведомлением о вручении. За стенами офиса Барри никогда не говорит о житье-бытье. Я предложил пойти выпить пива, но он быстро поставил меня на место.
Я поехал в «Йогис», чтобы закусить на ночь. Там было полно упившихся собратьев по колледжу, и Принс сам работал в баре, не очень довольный этим обстоятельством. Я его заменил и посоветовал пойти навести порядок и выставить за дверь особенно злостных нарушителей, отчего он пришел в восторг.
Однако вместо этого он направился к своему любимому столику, за которым уже сидел его адвокат Брюзер Стоун. Тот без передышки курил «Кэмел» и ставил на боксеров, которых показывали по телевизору. Этим утром имя Брюзера опять фигурировало в газетах. В интервью он начисто отрицал, что ему хоть что-нибудь известно насчет одного убийства. Два года назад полицейские нашли мертвое тело на заброшенной свалке позади безымянной дешевой забегаловки. Погибший был местным головорезом, который владел частью порнобизнеса в городе и, очевидно, хотел еще глубже проникнуть в процветающую отрасль торговли женскими грудями и попками. Но он ступил на опасную почву и завязал отношения не так и не с теми людьми, за что был обезглавлен. Брюзер, конечно, не стал бы совершать подобных поступков, но полицейские, по-видимому, имели причины подозревать, что он знает, и очень точно, кто это сделал.
Брюзер часто последнее время бывает здесь, много и тяжко пьет и шепчется о чем-то с Принсом.
Слава Богу, что у меня теперь есть настоящая работа. А я уж почти смирился с тем, что придется просить место в фирме у Брюзера.
Сегодня пятница, мой четвертый день работы в фирме Лейка. Я уже рассказал кое-кому, что принят сюда, и было очень приятно произносить сами слова, они так ловко соскальзывали с языка. В них звучало удовлетворение. Фирма Лейка.
Никому не требовалось наводить справки, что это за фирма такая. Достаточно упомянуть имя, и люди мысленно представляли величественный старый склад и знали, что это обитель великого Джонатана Лейка и его команды ретивых адвокатов.
Букер чуть не заплакал от радости. Он купил бифштексы и бутылку безалкогольного вина. Чарлин зажарила бифштексы, и мы праздновали до полуночи.
Я не планировал вставать сегодня утром до семи, но около двери слышится громкий стук. Это мисс Берди. Вот она с шумом поворачивает входную ручку и возглашает:
- Руди, Руди!
Я открываю засов, и она впархивает ко мне.
- Руди? Вы уже не спите?
Я стою в маленькой кухне, и она внимательно оглядывает меня. На мне гимнастические трусы и тенниска, так что вид вполне приличный. Но я только-только продрал глаза, и волосы у меня торчат во все стороны. Да, я проснулся, хотя и не совсем.
Солнце едва встало, но передник мисс Берди уже испачкан землей, туфли в грязи.
- Доброе утро, - говорю я, изо всех сил стараясь не показать раздражения.
Она серо-желто улыбается.
- Я вас разбудила? - чирикает она.
- Нет, я как раз вставал.
- Ну и хорошо. А то надо поработать.
- Поработать? Но…
- Да, Руди. Вы уже забыли об иголках? Время приниматься за дело, они сгниют, если мы не поспешим.
Я хлопаю со сна глазами.
- Но сегодня пятница, - бормочу я не очень уверенно.
- Нет. Суббота! - отрезает она.
Мы несколько секунд молча глазеем друг на друга. Я смотрю на часы - привычка, которую уже приобрел за три дня работы.
- Сегодня пятница, мисс Берди. Пятница. И мне надо на работу.
- Сегодня суббота, - повторяет она упрямо. Мы опять молча глазеем друг на друга. Она смотрит на мои трусы. Я изучаю ее грязные туфли.
- Послушайте, мисс Берди, - говорю я дружелюбно. - Я точно знаю, что сегодня пятница и через полтора часа я должен быть на работе, где меня очень ждут. Мы займемся иголками в уик-энд. - Конечно, я стараюсь ее задобрить, потому что планирую завтра утром восседать на своем рабочем месте.
- Они сгниют.
- Но не сегодня же. - А вообще могут ли иголки сгнить, если они в мешке? Вряд ли.
- Но завтра я хотела заняться розами.
- Хорошо, но почему бы вам не заняться розами сегодня, пока я в офисе, а завтра мы займемся иголками?
С минуту она пережевывает услышанное, и вдруг мне становится жалко ее. Плечи у нее опущены, лицо печальное. Трудно сказать, смущена ли она.
- Но вы обещаете? - спрашивает она кротко.
- Обещаю.
- Вы говорили, что будете работать во дворе, если я снижу квартирную плату.
- Да, конечно. - Разве можно это забыть? Она уже раз десять мне напоминала.
- Ну что ж, ладно, - говорит она так, словно только затем и пришла, чтобы услышать отказ. Она выходит и спускается вниз, что-то бурча под нос. Я спокойно закрываю дверь и думаю, когда же завтра утром она придет и вытащит меня из постели.
Я одеваюсь и еду в офис, около которого припарковано уже с полдюжины машин. В некоторых окнах горит свет, а еще нет и семи утра. Я жду в автомобиле, пока еще один служащий не подъезжает к парковке, и, совершенно точно рассчитав, нагоняю у самой входной двери мужчину средних лет.
В руке у него портфель и высокий бумажный стаканчик с кофе, который он старается удержать, пока другой рукой нащупывает в кармане ключи.
Он вздрагивает, увидев меня. Это, конечно, не самый криминальный район Мемфиса, но все же его центральная часть, и люди здесь нервные.
- Доброе утро, - говорю я приветливо.
- Утро, - ворчит он в ответ, - вам что-нибудь надо?
- Да, сэр. Я новый помощник Барри Ланкастера, только что принятый на работу.
- Имя?
- Руди Бейлор.
Руки его на минуту останавливаются, он сильно хмурится.
Нижняя губа искривляется и выпячивается вперед, он качает головой:
- Не выдумывайте. Я здесь управляющий делами. Мне о вас никто не говорил.
- Честное слово, он нанял меня, но всего четыре дня назад.
Он вставляет ключ в замок, опасливо оглядываясь через плечо. Этот парень думает, что я вор или убийца, но я в костюме и в галстуке и выгляжу очень симпатично.
- Извините. Но у мистера Лейка очень строгие правила безопасности. Никто не может войти до начала и после конца рабочего дня, если человек не значится в платежной ведомости. - Он почти впрыгивает в дверь. - Передайте Барри, чтобы утром мне позвонил. - И захлопывает дверь прямо перед моим носом.
Я не собираюсь сшиваться на ступеньках, словно нищий, пока не появится еще какая-нибудь персона, чье имя значится в ведомости. Поэтому проезжаю несколько кварталов до ближайшего дешевого кафе, где покупаю утреннюю газету, рожок и кофе. Я убиваю час, дыша сигаретным дымом и слушая чужую болтовню, затем возвращаюсь на парковку, где теперь еще больше машин. Хороших машин. Элегантных немецких и других импортных сверкающих лаком машин. Я осторожно выбираю свободное местечко возле «шевроле».
Дежурная у первого поста уже несколько раз видела, как я прихожу и ухожу, но делает вид, что я здесь чужак и незнакомец. Я, однако, не намерен сообщать ей, что служу здесь, как она. Дежурная звонит Барри, и он дает мне зеленый свет на вход в лабиринт.
Барри должен быть в суде ровно в девять утра по делу о доброкачественности продуктов, поэтому очень спешит. Я твердо решил поговорить с ним, чтобы мое имя тоже включили в платежную ведомость, но время сейчас неподходящее. Мое дело может и подождать день-другой. Барри засовывает папки в объемистый портфель, и с минуту я надеюсь, что он и меня возьмет как помощника на судебное заседание. Но у него другие планы.
- Хочу, чтобы вы поехали к Блейкам и вернулись назад с уже подписанным контрактом. Это необходимо провернуть теперь же. - Он прямо-таки подчеркивает слово «теперь», так что я уже не сомневаюсь насчет своего местоназначения.
Он подает мне тоненькую папку.
- Здесь контракт. Я приготовил его прошлой ночью. Просмотрите его. Нужны подписи всех троих Блейков - Дот, Бадди и Донни Рея, так как он уже взрослый.
Я решительно киваю головой, но предпочел бы, чтобы меня вздули, чем ехать к Блейкам и провести у них все утро. Наконец мне придется встретиться с Донни Реем, а я бы эту встречу отсрочил навсегда.
- А что потом? - спрашиваю я.
- Я пробуду в суде весь день. Приезжайте и отыщите меня в зале заседания у судьи Андерсена. - Звонит телефон, Барри взмахом руки отсылает меня - мое время кончилось.
Мысль собрать всех Блейков вокруг кухонного стола для подписания договора не очень меня привлекает. Придется сидеть и смотреть, как Дот ковыляет через задний двор к разбитому «ферлейну», ругаясь на ходу и проклиная все на свете, а потом улещивает и выманивает Бадди из машины, отрывая от его котов и джина. Нет, она, наверное, вытащит его за ухо. Скверная будет картина. А мне потом придется сидеть и нервничать, пока она удалится в задние комнаты, чтобы привести Донни Рея, и я должен буду, замерев от страха, спокойно встретить его, когда он выйдет познакомиться со мной, своим адвокатом.
Чтобы по возможности облегчить задачу, я останавливаю машину у платного телефона-автомата на Галф-стейшн и звоню Дот. Вот уж парадокс! Лейковская фирма располагает самой совершенной электронной связью, а я вынужден пользоваться телефоном-автоматом. Слава Богу, Дот берет трубку. Я не представляю себе телефонной беседы с Бадди. И сомневаюсь, что у него в «ферлейне» есть аппарат.
Как обычно, она все воспринимает с подозрением, но согласна встретиться со мной. Я не слишком настаиваю на том, чтобы увидеться со всеми домочадцами, но подчеркиваю, что расписаться в контракте должны все. И разумеется, сообщаю, что очень, очень тороплюсь. Сразу же надо будет, понимаете, передать бумаги в суд. Судьи уже ждут.
Те же собаки рычат на меня с соседской лужайки, когда я паркуюсь на подъездной дорожке. Дот стоит на обшарпанном пороге. Сигарета, догоревшая до фильтра, зажата в уголке рта почти у самых губ, и голубоватый туман лениво плывет над ее головой в сторону лужайки. Она уже давненько ждет и курит.
Я насильно улыбаюсь широкой, лицемерной улыбкой и рассыпаюсь в приветствиях. Морщины, собравшиеся у рта Дот, едва заметно разглаживаются. Я иду за ней по запущенному, душному дому, мимо дырявого дивана под коллекцией старых фотографий когда-то счастливого блейковского семейства, по вытертому, когда-то ворсистому ковру, по которому разбросаны маленькие половички, чтобы скрыть прорехи, прямо в кухню, где никого нет.
- Кофе? - спрашивает она, показывая на мое место за кухонным столом.
- Нет, спасибо. Просто немного воды.
Она наполняет пластиковый стакан водой из-под крана, без кубиков льда, и ставит передо мной. Мы оба медленно устремляем взгляд в окно.
- Я не смогла заставить его прийти, - говорит она, очевидно, нисколько не обеспокоенная; догадываюсь, что иногда Бадди желает выйти, а иногда нет.
- А почему? - спрашиваю я, как будто его поведение поддается логическому осмыслению.
Она только пожимает плечами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93