- Продолжайте, мистер Бейлор, - предлагает судья, открывая второй день процесса.
- Мы бы хотели снова пригласить Эверетта Лафкина, - говорю я.
Лафкина вызывают из комнаты для свидетелей, и он занимает уже привычное место. После вчерашнего позора ему никто не поверит. Драммонд, наверное, пытал его до самой полуночи. Выглядит вице-президент довольно помятым. Я вручаю ему заверенную копию документов, поступивших из руководимого им отдела, и спрашиваю, узнает ли он их.
- Да, это компьютерная распечатка официальных статистических данных из отдела заявлений.
- Данные взяты из компьютеров компании «Прекрасный дар жизни»?
- Да.
- Когда?
- Вчера вечером.
- И вы, как вице-президент, отвечаете за них?
- Да, наверное.
- Очень хорошо. Ответьте теперь, мистер Лафкин, сколько всего полисов по страхованию здоровья выдала компания «Прекрасный дар жизни» в 1991 году?
После некоторого замешательства Лафкин начинает шуршать страницами распечатки. Мы терпеливо ждем. В зале стоит тишина, нарушает которую только шелест бумаги.
«Вывалить документы всем скопом» - излюбленный тактический ход страховых компаний и их адвокатов. Они выжидают до последней минуты, а потом выгружают на порог конторы адвоката истца четыре контейнера, битком набитых всевозможной документацией. Мне удалось этого избежать исключительно благодаря покровительству Тайрона Киплера.
Я лишь пробую на зубок то, что другим приходится разжевывать, глотать и переваривать. И на что, интересно знать, рассчитывали эти недоумки, вручив мне семьдесят страниц этой галиматьи?
- Трудно сказать, - отвечает наконец Лафкин; голос его звучит еле слышно. - Нужно время, чтобы разобраться.
- У вас было целых два месяца, - сурово напоминает Киплер; микрофон превосходно передает его голосовые модуляции. Его честь вне себя от возмущения. - Отвечайте на вопрос. - На адвокатов из «Трень-Брень» больно смотреть.
- Меня интересуют три вопроса, мистер Лафкин, - говорю я. - Общее количество полисов по страхованию здоровья, количество заявлений на оплату страховки и количество отказов в выплате страховых премий. Только за 1991 год. Прошу вас.
Вновь шелест страниц. Затем:
- Если я правильно припоминаю, то в этом году у нас было около девяноста семи тысяч полисов.
- Вы не можете свериться с документами и уточнить?
Совершенно очевидно, что Лафкин не может. Он притворяется, что слишком поглощен изучением чисел и не слышит вопрос.
- Вы и в самом деле занимаете пост вице-президента по заявлениям? - поддразниваю я.
- Да! - рычит Лафкин.
- Тогда позвольте мне спросить у вас вот что. Насколько вы можете судить, затребованные мной сведения в этих распечатках имеются. Да?
- Да.
- Так что вопрос только в том, чтобы их отыскать.
- Если вы заткнетесь хотя бы на минуту, то я их найду! - огрызается он. Словно загнанный в угол зверь.
- Мне не положено затыкаться, мистер Лафкин.
Драммонд встает со своего места и в знак протеста выразительно воздымает руки.
- Ваша честь, свидетель делает все возможное, чтобы отыскать нужные цифры.
- Мистер Драммонд, в распоряжении свидетеля было целых два месяца на то, чтобы их отыскать. Вдобавок он вице-президент по заявлениям, и должен разбираться в собственных статистических выкладках. Протест отклонен.
- Мистер Лафкин, давайте на минуту оставим эту распечатку в покое, - предлагаю я. - Скажите, каково в среднем бывает отношение числа страховых полисов к количеству заявлений о выплате страховки? В процентах.
- В среднем, количество заявлений составляет восемь-десять процентов от общего числа выданных полисов.
- А в скольких случаях вы отказываете в выплате страховой премии? Примерно.
- Приблизительно в десяти процентах, - отвечает Лафкин. Ответы он почему-то знает, но особенно счастливым от этого не выглядит.
- А какова средняя сумма, указанная в заявлении, независимо от того, удовлетворено или нет?
Долгое молчание, Лафкин напряженно думает. Похоже, он уже готов сдаться на милость победителя. Ему хочется, чтобы кошмар этот закончился побыстрее, и он мог унести из Мемфиса ноги.
- В среднем, около пяти тысяч долларов, - мычит он.
- Но ведь встречаются и заявления о выплате всего нескольких сот долларов, верно?
- Да.
- Тогда как некоторые заявления стоят сотни тысяч, да?
- Да.
- Так что среднюю цифру определить довольно сложно, не правда ли?
- Да.
- Тогда скажите, те средние показатели, которые вы только что привели - они типичны для страховой отрасли или уникальны для «Прекрасного дара жизни»?
- Мне трудно судить обо всей страховой отрасли.
- То есть, вы не знаете точного ответа?
- Этого я не говорил.
- Значит ответ вам известен? Тогда отвечайте.
Лафкин сутулится и вжимает голову в плечи. Вице-президент мечтает лишь об одном: раствориться в воздухе.
- Да, это средние показатели для всех.
- Спасибо. - Я многозначительно умолкаю, несколько секунд изучаю свои записи, подмигиваю Деку, который бочком выползает из зала и меняю тактику. - Еще несколько вопросов, мистер Лафкин. Не говорили ли вы Джеки Леманчик, что ей следует уволиться?
- Нет.
- А как вы оцениваете её профессиональный уровень?
- Как очень средний.
- Известно ли вам, по какой причине её понизили в должности?
- Насколько я могу вспомнить, это имело какое-то отношение к её работе с клиентами.
- Ей было выплачено выходное пособие?
- Нет. Она уволилась по собственному желанию.
- И никакую денежную компенсацию она не получила?
- Нет.
- Спасибо. У меня все, ваша честь.
Драммонд поставлен перед выбором. Он может допросить Лафкина сейчас, не задавая наводящих вопросов, либо может приберечь его на потом. Спасти положение и поддержать моральный дух этого свидетеля сейчас немыслимо, и я уверен, что Драммонд постарается избавиться от него как можно быстрее.
- Ваша честь, мы откладываем допрос мистера Лафкина на более позднее время, - говорит Драммонд. Все правильно. Голову на отсечение даю: присяжные видят Лафкина в последний раз.
- Хорошо. Мистер Бейлор, пригласите своего следующего свидетеля.
Я оглушительно ору:
- Пристав, вызовите Джеки Леманчик!
И быстро поворачиваюсь - поглазеть на Андерхолла с Олди. Они перешептываются, склонившись друг к другу, но, услышав её имя, застывают как каменные изваяния. Глаза вылезают из орбит, а челюсти дружно отвисают.
Бедняга Лафкин слышит это кошмарное имя уже на полпути к двустворчатым дверям. Он замирает как вкопанный, смотрит, дико вращая глазами, на стол защиты, и вдруг быстро-быстро перебирая ногами, семенит вон.
Драммондовцы, охваченные смятением, жмутся к своему предводителю. Драммонд встает.
- Ваша честь, мне необходимо проконсультироваться с вами и с господином Бейлором.
Киплер жестом подзывает нас зайти сбоку, чтобы быть подальше от микрофона. Мой оппонент прикидывается разгневанным. Я не сомневаюсь, что он ошеломлен, но упрекнуть меня не в чем. Грудь Драммонда судорожно вздымается. - Ваша честь, для нас это полная неожиданность! - шипит он еле слышно. Нельзя, чтобы присяжные слышали его слова и видели, насколько он ошеломлен.
- Почему? - с невинным видом осведомляюсь я. - Она внесена в список свидетелей, которых я могу вызвать.
- Вы должны были предупредить нас. Когда вы её нашли?
- А я вовсе не подозревал, что она пропала.
- Защита имеет право это знать, мистер Бейлор, - произносит судья, сдвинув брови и - впервые! - сурово взирая на меня.
Я недоуменно улыбаюсь и развожу руками. Мол, что вы от меня хотите - я ведь ещё мальчишка, и в этих интригах ни уха, ни рыла не смыслю.
- Она числится в списке возможных свидетелей, - настаиваю я. Мне терять нечего - мы все трое прекрасно понимаем, что Джеки Леманчик сейчас даст свои показания. Возможно, мне и в самом деле следовало накануне известить судью, что она уже в Мемфисе, но чего от меня ждать - это мой первый процесс.
Джеки Леманчик входит в зал вместе с Деком. Андерхолл с Олди отводят взгляды. Пятеро соляных столбов из «Трень-Брень», напротив, пожирают её глазами. Джеки выглядит куда лучше, чем вчера. Просторное синее платье, чуть выше колена, висит, подчеркивая худобу женщины. Лицо Джеки накрашено и смотрится приятнее, нежели накануне. Она приносит присягу, усаживается в свидетельское кресло, выстреливает ненавидящим взглядом в сторону бывших боссов из «Прекрасного дара жизни» и готовится дать показания.
Интересно, входят ли Андерхолл или Олди в число её любовников? Вчера вечером она упомянула, что кроме Лафкина, ею пользовался кто-то еще, но я не уверен, что круг её партнеров ограничен только двумя фамилиями.
Мы быстро справляемся с обязательной частью и переходим к разоблачениям.
- Сколько времени вы проработали в компании «Прекрасный дар жизни»?
- Шесть лет.
- А когда оставили службу?
- Третьего октября.
- Как это случилось?
- Меня уволили.
- Вы не сами об этом просили?
- Нет. Меня уволили.
- Кто?
- Это был целый заговор. Его участники - Эверетт Лафкин, Кермит Олди, Джек Андерхолл и ещё несколько человек. - Она кивает на виновников, и головы присяжных, как по команде, поворачиваются в сторону представителей «Прекрасного дара жизни».
Я приближаюсь к свидетельнице и вручаю ей копию подписанного ею заявления на увольнение. - Вы это узнаете?
- Да, это заявление которое я сама отпечатала и собственноручно подписала.
- Здесь сказано, что вы просите уволить вас по собственному желанию.
- Все здесь - полная ложь, от начала и до конца. Меня уволили, потому что через меня проходило дело Донни Рэя Блейка, по которому пятого октября меня должны были допросить. И меня уволили, чтобы к тому времени я больше не работала в этой страховой компании.
- Кто заставил вас подать на увольнение?
- Те, кого я только что назвала. Это был настоящий преступный сговор.
- Объясните, пожалуйста, что вы под этим подразумеваете?
Джеки Леманчик впервые смотрит на присяжных, а те в свою очередь глазеют на нее. Она проглатывает комок в горле и начинает рассказывать:
- Меня вызвали к начальнику в субботу, за несколько дней до назначенного допроса. Там уже сидел Джек Андерхолл - вон тот, в сером костюме. Он - один из юрисконсультов компании. Он заявил, что я должна немедленно уволиться, но у меня есть право выбора. Либо меня увольняет администрация - и тогда я ухожу с пустыми руками. Либо я прошу уволить меня по собственному желанию, и тогда руководство выделит мне десять тысяч долларов наличными, чтобы я держала язык на привязи. Но решение я должна принять сию же минуту, в его присутствии.
Накануне вечером она рассказывала мне об этом сухо и без эмоций, но выступление перед судом - совсем иное дело. Джеки закусывает губу, почти с минуту борется с собой, потом наконец продолжает: - Я мать-одиночка, воспитываю двоих детей, и долгов у меня тьма-тьмущая. Выбора у меня не было. В одночасье я лишилась работы. Я подписала заявление, взяла деньги и подписала обязательство о неразглашении любых сведений, касающихся каких-либо страховых дел.
- Включая дело Блейков?
- Дело Блейков стояло особняком.
- Если вы взяли деньги и подписали это обязательство, то почему согласились выступить свидетелем на этом процессе?
- Немного придя в себя, я посоветовалась с адвокатом. Это замечательный адвокат. И он сказал, что меня незаконно вынудили подписать это обязательство.
- У вас сохранилась его копия?
- Нет. Мистер Андерхолл не позволил мне оставить её у себя. Можете его сами спросить. Держу пари, что оригинал до сих пор у него хранится. - Я медленно поворачиваюсь и, наряду со всеми присутствующими, устремляю пристальный взгляд на Джека Андерхолла. Внимание юрисконсульта мгновенно переключается на внезапно развязавшиеся шнурки, и он начинает возиться с ними, делая вид, что не слышит, о чем идет речь.
Я перевожу взгляд на Лео Драммонда и впервые за все время вижу - адвокат совершенно сломлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93