Изрыгая клубы порохового дыма, заговорила многочисленная турецкая артиллерия.
Штурм был страшен. Первыми пошли на приступ немецкие полки со стенобитными машинами, а за ними устремились свирепые янычары — краса и гордость османского войска. По стенам стреляли, не давая защитникам высунуть головы, немцы прорвались к воротам и пытались взломать их топорами и ломами, янычары приставили лестницы, карабкались по ним на стены и башни.
В ответ загремели казачьи пушки, заряженные дробью и мелкими железными осколками. Янычары проваливались в заранее вырытые донцами западни и гибли под смертоносным огнем, но на место убитых тут же вставали новые. Уже громадное алое знамя с золотым полумесяцем взвилось над стеной крепости, и турки, как муравьи, облепили бастионы, но казаки сумели скинуть их обратно в ров. И рядом с мужьями сражались казачьи жены!..
Только к следующему утру затихла ужасная битва: атаки не прекращались весь день и большую часть ночи. Летописи свидетельствуют, что за эти сутки были убиты шесть янычарских начальников, два немецких полковника, около шести тысяч наемных немецких солдат, а трупы погибших турок лежали широким валом вокруг стен всего города, и вал этот был выше пояса рослого человека! Тучи воронья, закрывая солнце, слетались к Азову. От жары тела убитых разлагались, стало нечем дышать.
Под вечер к городу подъехал турецкий парламентер с переводчиком и попросил разрешения убрать трупы, предлагая за каждого убитого янычара по золотому, а за их начальников и полковников-немцев — по сто серебряных рублей. Казаки отказались от денег.
— Мы не торгуем мертвыми, — ответил атаман. — Нам не дорого ваше серебро и злато, а дорога слава наша вечная!
Два дня турки хоронили убитых. Печаль царила в их пестром лагере. На третий день они приступили к планомерной осаде крепости. За короткое время тысячи пригнанных ими рабочих насыпали земляные валы выше азовских стен.
И тогда свершилось небывалое! Все слышали о подвиге трехсот спартанцев во главе с царем Леонидом, но многие ли знают, что с ними были еще семь сотен союзников. И держали они оборону в узком ущелье против нескольких тысяч! А здесь из осажденной крепости вышли все пять тысяч ее защитников и в голой степи остановили турок, общее число которых достигало трехсот тысяч. Один — против шестидесяти!
— С нами Бог! — кричали казаки. — Разумейте языцы и покоряйтесь, с нами Бог!
История не знает других примеров такой дерзости и отчаянной храбрости, какими прославили себя во все века русские воины. Атака казаков была столь стремительна и неожиданна, что турецкие полки не выдержали и… побежали!
В этой вылазке донцы взяли несколько знамен и двадцать восемь бочек с порохом, которыми тут же подорвали выстроенный турками вал. Но радоваться было еще рано. Турки отошли, окопались и начали насыпать новый вал — дальше от города, но зато выше прежнего. Этот вал тянулся на пять верст и возвышался подобно горе. На него втянули тяжелые пушки.
Ужасающая бомбардировка продолжалась шестнадцать дней и шестнадцать ночей, не прерываясь ни на минуту! Турецкие ядра ломали стены, разбивали дома, валили башни. Земля тряслась от грома орудий, и, как писали потом казаки, «дым топился до небес». Город быстро превратился в руины, но казаки затаились в них, прорыли, как кроты, под турецкий лагерь двадцать восемь подземных ходов и делали смелые вылазки. За разрушенными стенами они неустанно насыпали земляные валы — во время осады их построили четыре! Турки тоже начали рыть ходы, и пошла отчаянная война под землей.
Потом вдруг стрельба из пушек прекратилась, и двадцать четыре дня подряд османы кидались на приступ, пытаясь взять уже не стены, а насыпанные донцами валы. Однако все приступы были отбиты горстью оставшихся в живых защитников Азова. Нигде в мире нет таких храбрецов! Склони голову, читатель, перед их светлой памятью.
Донцы уже изнемогали. Однако и туркам приходилось нелегко. Они ничего не знали об осажденной крепости: перебежчиков среди казаков не было, а от пленных не могли добиться ни слова даже под чудовищными пытками. Плохо закопанные трупы людей и лошадей разлагались на жаре, удушающий смрад стоял над степью. Не хватало воды и продовольствия. Начались болезни, раненые умирали без помощи и ухода. Наконец паша решился обратиться к падишаху с просьбой отложить взятие Азова до следующей весны.
«Паша! Возьми Азов или отдай свою голову!» — ответил ему султан Ибрагим.
В сентябре сераскир-паша задумал одолеть защитников крепости измором. Две недели подряд он каждый день посылал на штурм по десять тысяч солдат, бомбардировку продолжал днем и ночью. Вот что писали впоследствии об этом времени защитники Азова: «Ноги под нами подогнулись, и руки наши уже служить замертвели. А уста наши не глаголют от беспрестанной стрельбы пушечной и пищальной. Глаза наши, по ним, поганым, стреляючи, порохом выжгло…»
— Мертвые сраму не имут, — сказали атаманы, и казаки решили все, как один, выйти из разрушенного до основания города. Напасть на турок, лечь костьми в степи, но избежать позора сдачи города и плена.
Уже не люди, а тени защитников сходились ночью 26 сентября к руинам церкви Николая Чудотворца и прощались друг с другом. Четыре месяца они держали оборону против врага, превосходящего их численностью более чем в шестьдесят раз!
На рассвете 27 сентября они вышли из Азова и двинулись к лагерю турок, намереваясь дорого продать свою жизнь, и… турки побежали, стали спешно грузиться на корабли. А донцы из последних сил атаковали их и успели взять еще семь малых знамен и одно большое!
Так закончилась оборона Азова под руководством атаманов Наума Васильева и Осипа Петрова. Казаки потеряли три тысячи человек убитыми, а оставшиеся в живых были изранены и изнурены до невозможности.
В 1867 году на месте Монастырского яра — потом его называли Монастырским городком — на средства всего Войска Донского был поставлен памятник-часовня «в честь и вечную славу» донских героев, покорителей и защитников Азова. И долгие годы в субботу, предшествующую первому октября, там служили панихиды, пели вечную память и салютовали залпами из орудий и ружей.
Новое время родило новых героев, и нас заставили забыть о подвиге защитников Азова, закрывших собою Русь от страшного разорения. Давно перестали служить панихиды, не слышно больше оружейных салютов, да и сохранился ли памятник-часовня?
А все-таки что-то роковое таится в числе «четыре». Четыре года сидели казаки в Азове, четыре месяца обороняли его, четыре вала построили вместо стен, и даже число бочонков пороха и дней бомбардировки кратно четырем. Поневоле задумаешься…
Что же случилось потом?
* * *
28 октября 1641 года атаман Осип Петров отправил в Москву атамана Наума Васильева, есаула Федора Порошина в сопровождении двадцати четырех казаков с подробным донесением об обороне и новой челобитной государю принять Азов. Донцы прекрасно понимали: город нужен России!
Царь пожаловал казаков грамотой, послал им жалованье пять тысяч рублей, а весной обещал сплавить по реке хлеб, порох, свинец и сукно, а также направить людей для осмотра разрушенных укреплений.
3 января 1642 года собрался Великий Земский Собор. Ему царь и предложил решать: принять Азов от казаков и начать за него войну с султаном или вернуть город туркам.
— Пущай казаки его сами обороняют! Коли взяли донцы, им и владеть! — стучали в пол посохами, украшенными рыбьим зубом, думные бояре.
— Надо кликнуть на оборону охочих людей, — поддержали их богатые дворяне. — Если государь повелит, мы готовы воевать с Ибрагимкой, но ведь государю нашему ведомо, как мы обнищали! Все смуты да недороды. — И слезно плакались на разорение, выпрашивая новых подачек из казны,
— Грех будет на нас, если отдадим христианский город басурманам! Надо всей землей крепко встать за Азов, — настаивали представители торгового Новгорода и Костромы, городовые дворяне и боярские дети . Их поддержали купцы и представители низших сословий.
Долго продолжались споры — быть России на море или не быть?! А ведь еще Иоанн Васильевич Грозный столько лет воевал с Ливонией все из-за того же — из-за выхода к морю.
Между тем в Константинополе готовились к новой войне — уже не с казаками, а с Россией. И Собор, учитывая это, не приговорил удержать Азов. 30 апреля 1643 года из Москвы спешно выехал есаул Родионов с царским наказом: «Всевеликому Войску Донскому Азов оставить!»
Казаки вывезли из Азова восемьдесят пушек, крепостные железные ворота с петлями, городские весы со стрелою. Взяли из разрушенной церкви Иоанна Предтечи медное пятиярусное паникадило, чудотворную икону Иоанна Предтечи и всю сохранившуюся церковную утварь. С молитвами они выкопали кости погибших товарищей, чтобы не оставить их в басурманской земле, перезахоронить потом в Монастырском урочище.
Остатки стен и башен крепости взорвали и сровняли с землей…
Вскоре в гирле Дона появился большой турецкий флот, высадил войска, и османы начали строить на месте старой крепости новую, с еще более высокими и толстыми стенами.
Но это еще не конец нашего повествования.
* * *
Хлопоты иезуитов, направленные на сколачивание союза Папы с султаном, оказались тщетными: турки научились сговариваться с европейцами значительно позже, только лет через двести. Но при этом — пусть не покажется странной такая закономерность — сговаривались они практически всегда против России!
Спустя несколько лет после азовских событий султан Ибрагим начал войну на море, желая сломить мальтийский орден. Галеры требовали все новых и новых гребцов, и султан спустил с цепи своего вассала — Крымскую орду. Потянулись через степь страшные сакмы, запылали селения, и на рабовладельческих рынках появились славянские рабы…
* * *
Никиту Авдеевича Бухвостова не оставляли тяжелые раздумья: идут годы, возраст не юношеский — внуки подрастают, того и гляди женить скоро, здоровье давно подводит, а достойного преемника своему тайному делу он никак не мог отыскать. Сыновьям не до того, внуки несмышленыши — даром что под притолоку ростом вымахали, — боярам он не доверял, прежние его благодетели одряхлели, отошли от государственных дел, а то и в мир иной. Маялась душа, не зная, кому передать незримые нити, связующие его с дальними странами и нужными людьми.
Вот, к примеру, еще во время «азовского сидения» получил он через хитрого Аббаса весточку: кланялся дьяку некий немец Карл Фридрих Ларс, обитавший в землях французского короля. Услыхав это, Бухвостов остался внешне бесстрастным, но сердце его ликовало: отыскался след Любомира! Значит, сумел он объегорить проклятых «псов Господних», как любили называть себя иезуиты, вырвался из их зловонной пасти и готов дальше служить Державе. Но случись что с Никитой Авдеевичем — все под Богом ходим! — кто тогда Ларса-Чарновского-Любомира приголубит и отправит куда следует?
Понадеялся было на крестника своего, Петра-Рифата Ильина, но и тот обманул надежды. Нет, крещеный мурза не сбежал в орду и не предал, не спился и не залез по уши в долги. Просто он вошел во вкус спокойной, размеренной жизни, полностью отдал себя семье и хозяйству, уверенно расширял владения, благо старый мурза Алтын-карга с завидным постоянством через надежных людей пересылал сыну увесистые мешочки с золотом.
Племянница Любаша раздобрела, стала еще краше, по просторному терему Ильиных бегали уже пятеро ребятишек, а сам Петр-Рифат весь день напролет верхами метался по своим угодьям, приглядывая, хороши ли хлеба и тучен ли скот. Он стал страстным охотником, завел огромную псарню, и с раннего утра на его дворе толклись выжлятники и конюхи…
К слову, впоследствии род Ильиных разросся и разветвился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Штурм был страшен. Первыми пошли на приступ немецкие полки со стенобитными машинами, а за ними устремились свирепые янычары — краса и гордость османского войска. По стенам стреляли, не давая защитникам высунуть головы, немцы прорвались к воротам и пытались взломать их топорами и ломами, янычары приставили лестницы, карабкались по ним на стены и башни.
В ответ загремели казачьи пушки, заряженные дробью и мелкими железными осколками. Янычары проваливались в заранее вырытые донцами западни и гибли под смертоносным огнем, но на место убитых тут же вставали новые. Уже громадное алое знамя с золотым полумесяцем взвилось над стеной крепости, и турки, как муравьи, облепили бастионы, но казаки сумели скинуть их обратно в ров. И рядом с мужьями сражались казачьи жены!..
Только к следующему утру затихла ужасная битва: атаки не прекращались весь день и большую часть ночи. Летописи свидетельствуют, что за эти сутки были убиты шесть янычарских начальников, два немецких полковника, около шести тысяч наемных немецких солдат, а трупы погибших турок лежали широким валом вокруг стен всего города, и вал этот был выше пояса рослого человека! Тучи воронья, закрывая солнце, слетались к Азову. От жары тела убитых разлагались, стало нечем дышать.
Под вечер к городу подъехал турецкий парламентер с переводчиком и попросил разрешения убрать трупы, предлагая за каждого убитого янычара по золотому, а за их начальников и полковников-немцев — по сто серебряных рублей. Казаки отказались от денег.
— Мы не торгуем мертвыми, — ответил атаман. — Нам не дорого ваше серебро и злато, а дорога слава наша вечная!
Два дня турки хоронили убитых. Печаль царила в их пестром лагере. На третий день они приступили к планомерной осаде крепости. За короткое время тысячи пригнанных ими рабочих насыпали земляные валы выше азовских стен.
И тогда свершилось небывалое! Все слышали о подвиге трехсот спартанцев во главе с царем Леонидом, но многие ли знают, что с ними были еще семь сотен союзников. И держали они оборону в узком ущелье против нескольких тысяч! А здесь из осажденной крепости вышли все пять тысяч ее защитников и в голой степи остановили турок, общее число которых достигало трехсот тысяч. Один — против шестидесяти!
— С нами Бог! — кричали казаки. — Разумейте языцы и покоряйтесь, с нами Бог!
История не знает других примеров такой дерзости и отчаянной храбрости, какими прославили себя во все века русские воины. Атака казаков была столь стремительна и неожиданна, что турецкие полки не выдержали и… побежали!
В этой вылазке донцы взяли несколько знамен и двадцать восемь бочек с порохом, которыми тут же подорвали выстроенный турками вал. Но радоваться было еще рано. Турки отошли, окопались и начали насыпать новый вал — дальше от города, но зато выше прежнего. Этот вал тянулся на пять верст и возвышался подобно горе. На него втянули тяжелые пушки.
Ужасающая бомбардировка продолжалась шестнадцать дней и шестнадцать ночей, не прерываясь ни на минуту! Турецкие ядра ломали стены, разбивали дома, валили башни. Земля тряслась от грома орудий, и, как писали потом казаки, «дым топился до небес». Город быстро превратился в руины, но казаки затаились в них, прорыли, как кроты, под турецкий лагерь двадцать восемь подземных ходов и делали смелые вылазки. За разрушенными стенами они неустанно насыпали земляные валы — во время осады их построили четыре! Турки тоже начали рыть ходы, и пошла отчаянная война под землей.
Потом вдруг стрельба из пушек прекратилась, и двадцать четыре дня подряд османы кидались на приступ, пытаясь взять уже не стены, а насыпанные донцами валы. Однако все приступы были отбиты горстью оставшихся в живых защитников Азова. Нигде в мире нет таких храбрецов! Склони голову, читатель, перед их светлой памятью.
Донцы уже изнемогали. Однако и туркам приходилось нелегко. Они ничего не знали об осажденной крепости: перебежчиков среди казаков не было, а от пленных не могли добиться ни слова даже под чудовищными пытками. Плохо закопанные трупы людей и лошадей разлагались на жаре, удушающий смрад стоял над степью. Не хватало воды и продовольствия. Начались болезни, раненые умирали без помощи и ухода. Наконец паша решился обратиться к падишаху с просьбой отложить взятие Азова до следующей весны.
«Паша! Возьми Азов или отдай свою голову!» — ответил ему султан Ибрагим.
В сентябре сераскир-паша задумал одолеть защитников крепости измором. Две недели подряд он каждый день посылал на штурм по десять тысяч солдат, бомбардировку продолжал днем и ночью. Вот что писали впоследствии об этом времени защитники Азова: «Ноги под нами подогнулись, и руки наши уже служить замертвели. А уста наши не глаголют от беспрестанной стрельбы пушечной и пищальной. Глаза наши, по ним, поганым, стреляючи, порохом выжгло…»
— Мертвые сраму не имут, — сказали атаманы, и казаки решили все, как один, выйти из разрушенного до основания города. Напасть на турок, лечь костьми в степи, но избежать позора сдачи города и плена.
Уже не люди, а тени защитников сходились ночью 26 сентября к руинам церкви Николая Чудотворца и прощались друг с другом. Четыре месяца они держали оборону против врага, превосходящего их численностью более чем в шестьдесят раз!
На рассвете 27 сентября они вышли из Азова и двинулись к лагерю турок, намереваясь дорого продать свою жизнь, и… турки побежали, стали спешно грузиться на корабли. А донцы из последних сил атаковали их и успели взять еще семь малых знамен и одно большое!
Так закончилась оборона Азова под руководством атаманов Наума Васильева и Осипа Петрова. Казаки потеряли три тысячи человек убитыми, а оставшиеся в живых были изранены и изнурены до невозможности.
В 1867 году на месте Монастырского яра — потом его называли Монастырским городком — на средства всего Войска Донского был поставлен памятник-часовня «в честь и вечную славу» донских героев, покорителей и защитников Азова. И долгие годы в субботу, предшествующую первому октября, там служили панихиды, пели вечную память и салютовали залпами из орудий и ружей.
Новое время родило новых героев, и нас заставили забыть о подвиге защитников Азова, закрывших собою Русь от страшного разорения. Давно перестали служить панихиды, не слышно больше оружейных салютов, да и сохранился ли памятник-часовня?
А все-таки что-то роковое таится в числе «четыре». Четыре года сидели казаки в Азове, четыре месяца обороняли его, четыре вала построили вместо стен, и даже число бочонков пороха и дней бомбардировки кратно четырем. Поневоле задумаешься…
Что же случилось потом?
* * *
28 октября 1641 года атаман Осип Петров отправил в Москву атамана Наума Васильева, есаула Федора Порошина в сопровождении двадцати четырех казаков с подробным донесением об обороне и новой челобитной государю принять Азов. Донцы прекрасно понимали: город нужен России!
Царь пожаловал казаков грамотой, послал им жалованье пять тысяч рублей, а весной обещал сплавить по реке хлеб, порох, свинец и сукно, а также направить людей для осмотра разрушенных укреплений.
3 января 1642 года собрался Великий Земский Собор. Ему царь и предложил решать: принять Азов от казаков и начать за него войну с султаном или вернуть город туркам.
— Пущай казаки его сами обороняют! Коли взяли донцы, им и владеть! — стучали в пол посохами, украшенными рыбьим зубом, думные бояре.
— Надо кликнуть на оборону охочих людей, — поддержали их богатые дворяне. — Если государь повелит, мы готовы воевать с Ибрагимкой, но ведь государю нашему ведомо, как мы обнищали! Все смуты да недороды. — И слезно плакались на разорение, выпрашивая новых подачек из казны,
— Грех будет на нас, если отдадим христианский город басурманам! Надо всей землей крепко встать за Азов, — настаивали представители торгового Новгорода и Костромы, городовые дворяне и боярские дети . Их поддержали купцы и представители низших сословий.
Долго продолжались споры — быть России на море или не быть?! А ведь еще Иоанн Васильевич Грозный столько лет воевал с Ливонией все из-за того же — из-за выхода к морю.
Между тем в Константинополе готовились к новой войне — уже не с казаками, а с Россией. И Собор, учитывая это, не приговорил удержать Азов. 30 апреля 1643 года из Москвы спешно выехал есаул Родионов с царским наказом: «Всевеликому Войску Донскому Азов оставить!»
Казаки вывезли из Азова восемьдесят пушек, крепостные железные ворота с петлями, городские весы со стрелою. Взяли из разрушенной церкви Иоанна Предтечи медное пятиярусное паникадило, чудотворную икону Иоанна Предтечи и всю сохранившуюся церковную утварь. С молитвами они выкопали кости погибших товарищей, чтобы не оставить их в басурманской земле, перезахоронить потом в Монастырском урочище.
Остатки стен и башен крепости взорвали и сровняли с землей…
Вскоре в гирле Дона появился большой турецкий флот, высадил войска, и османы начали строить на месте старой крепости новую, с еще более высокими и толстыми стенами.
Но это еще не конец нашего повествования.
* * *
Хлопоты иезуитов, направленные на сколачивание союза Папы с султаном, оказались тщетными: турки научились сговариваться с европейцами значительно позже, только лет через двести. Но при этом — пусть не покажется странной такая закономерность — сговаривались они практически всегда против России!
Спустя несколько лет после азовских событий султан Ибрагим начал войну на море, желая сломить мальтийский орден. Галеры требовали все новых и новых гребцов, и султан спустил с цепи своего вассала — Крымскую орду. Потянулись через степь страшные сакмы, запылали селения, и на рабовладельческих рынках появились славянские рабы…
* * *
Никиту Авдеевича Бухвостова не оставляли тяжелые раздумья: идут годы, возраст не юношеский — внуки подрастают, того и гляди женить скоро, здоровье давно подводит, а достойного преемника своему тайному делу он никак не мог отыскать. Сыновьям не до того, внуки несмышленыши — даром что под притолоку ростом вымахали, — боярам он не доверял, прежние его благодетели одряхлели, отошли от государственных дел, а то и в мир иной. Маялась душа, не зная, кому передать незримые нити, связующие его с дальними странами и нужными людьми.
Вот, к примеру, еще во время «азовского сидения» получил он через хитрого Аббаса весточку: кланялся дьяку некий немец Карл Фридрих Ларс, обитавший в землях французского короля. Услыхав это, Бухвостов остался внешне бесстрастным, но сердце его ликовало: отыскался след Любомира! Значит, сумел он объегорить проклятых «псов Господних», как любили называть себя иезуиты, вырвался из их зловонной пасти и готов дальше служить Державе. Но случись что с Никитой Авдеевичем — все под Богом ходим! — кто тогда Ларса-Чарновского-Любомира приголубит и отправит куда следует?
Понадеялся было на крестника своего, Петра-Рифата Ильина, но и тот обманул надежды. Нет, крещеный мурза не сбежал в орду и не предал, не спился и не залез по уши в долги. Просто он вошел во вкус спокойной, размеренной жизни, полностью отдал себя семье и хозяйству, уверенно расширял владения, благо старый мурза Алтын-карга с завидным постоянством через надежных людей пересылал сыну увесистые мешочки с золотом.
Племянница Любаша раздобрела, стала еще краше, по просторному терему Ильиных бегали уже пятеро ребятишек, а сам Петр-Рифат весь день напролет верхами метался по своим угодьям, приглядывая, хороши ли хлеба и тучен ли скот. Он стал страстным охотником, завел огромную псарню, и с раннего утра на его дворе толклись выжлятники и конюхи…
К слову, впоследствии род Ильиных разросся и разветвился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114