Быстро, однако, успел связаться ордынский купец с Алтын-каргой, а от Макара по-прежнему ни слуху ни духу.
Не успел Бухвостов вернуться с торга домой, как его ожидала новая радость: вернулся долгожданный Макар! Живой, невредимый, с письмами от Иляс-мурзы и есаула Паршина, сообщавшего о поимке изменника, его допросах и казни по приговору казачьего Круга.
— Слава тебе, пресвятая Богородица. — Никита Авдеевич перекрестился на образа. — Вырвал Федор ядовитую занозу!
Яровитова дьяк не отпускал до вечера, желая знать даже о мельчайших подробностях его разговоров с Алтын-каргой: как тот относится к хану Гирею и Азис-мурзе, что думает о возможности войны между русскими и татарами, готов ли он отложиться от орды и перейти под руку великого государя? Никита Авдеевич жадно слушал рассказы Макара о дворце Иляса, его нукерах, доме в горах и приключениях на обратной дороге, внимательно прочел послание мурзы к сыну и со всех сторон разглядел жемчужину.
— Иляс беспокоится за сына. Когда убедится, что с Рифатом все в порядке, будет помогать нам, — заключил Яровитов.
— Отчего же ему тут должно быть плохо? — засмеялся Бухвостов. — Окрестился, великий государь ему деревеньку пожаловал за будущие службы, а скоро и свадьба. Глядишь, к следующему лету порадуют мурзу внуками.
Пригласив Макара на свадебные торжества, дьяк отпустил его и велел позвать Петра-Рифата. Тот сразу прибежал. Лицо молодого мурзы было спокойно, но глаза смотрели настороженно: что могло стрястись, почему Никита Авдеевич позвал его в неурочный час?
За последнее время Рифат научился носить русскую одежду, перестал дичиться, завел несколько приятелей из числа боярских детей и уже не раз, под присмотром надежных стрельцов, выезжал на охоту, где показал себя азартным ловчим и лихим наездником. Он послушно ходил в церковь, садился за общий стол с хозяевами и больше не вставлял в свою речь татарские слова. Бухвостов видел, с какой радостью воспринял Рифат согласие отдать за него Любашу, с каким нетерпением ждал свадьбы. Но дьяк помнил и старую пословицу: сколько волка ни корми…
— Зачем звал? — Рифат поклонился.
— Смотри. — Никита Авдеевич протянул на раскрытой ладони жемчужину Алтын-карги. — Знакома тебе сия вещица?
— Отец? — Молодой человек поднял на дьяка полные тревоги глаза. — Это жемчужина отца! Что с ним?
— Успокойся. — Бухвостов подал ему письмо. За время странствий гонца шелк изрядно истрепался, однако все же дошел до адресата. — Иляс-мурза шлет тебе свое отцовское благословение. Матушка твоя тоже, слава Господу, жива и здорова.
Рифат впился глазами в строки письма: нет никаких сомнений, это рука его отца! Значит, кто-то из людей дьяка недавно побывал в Крыму.
— Я могу написать ответ?
— Пиши, — согласился Никита Авдеевич. — Только не болтай никому: кроме тебя и меня, ни одна живая душа не должна знать о письмах. А то не было бы худа в орде!
— Я буду нем, как камень, — заверил Рифат и неохотно вернул послание отца. — Когда мурзе передадут мое письмо?
— Ты сначала напиши, — усмехнулся дьяк. Ишь какой шустрый, все-то ему нужно знать. — Иди, милай, завтра у нас большой день, а у меня еще много дел.
Проводив молодого мурзу, Бухвостов взял небольшой сверток и, тяжело отдуваясь, поднялся на самый верх терема. Постучал в неприметную дверь и назвал себя. Ему открыли. На пороге стоял рослый стрелец с саблей на боку и с пистолетами за поясом.
— Что там? — спросил Никита Авдеевич.
— Сегодня лучше, — с поклоном ответил стрелец.
— Бог милостив, — перекрестился дьяк.
Он прошел через комнату со сводчатым деревянным потолком и открыл дверь, ведущую в низенькую светелку. В ней на широкой кровати лежал Иван Попов, похудевший, с забинтованной головой.
— Не вставай, — предупредил его движение Бухвостов. — Зашел вот тебя проведать. Лекарь говорит, что ты уже молодцом, скоро хоть на коня. Давай, дружок, выздоравливай, некогда валяться. Голова болит?
— Болит, — поморщился Иван. — Крепко меня приложили, как только жив остался… Что у меня дома?
— Все хорошо, — успокоил его дьяк. — Ждут твоего возвращения из дальней поездки. Не тревожь сердце, я твоих домашних заботами не оставляю.
— Спасибо. А что бродяжка, который меня сюда приволок?
— Я его под стражей в дальнее именьице отправил, — улыбнулся Никита Авдеевич. — Нечего ему тут глаза мозолить. Конечно, расспросили его с пристрастием, да он к разбойникам отношения не имеет. Говорит, бежал из монастыря — всю жизнь мечтал стать бортником. Вот его в деревеньке при пчелах и определят. Хватит по белу свету шататься, пусть пользу приносит… А я тебе подарочек приготовил.
Попов приподнялся на локте и заинтересованно поглядел на сверток в руках дьяка. Тот неторопливо развернул кусок суровой холстины, и стрелец ахнул, увидев булатный нож с черной костяной ручкой — тот самый, подаренный ему отцом. Но как нож попал к Никите Авдеевичу?
— Признал? — довольно засмеялся дьяк. — Бери, второй раз, может, и не вернется.
— Да как же?..
— Лежи, лежи! Скажу как. Ребятушки мои постарались, нашли дом, на который ты указал. Вчерашний день разорили гнездо под Москвой, где вражины прятались в усадьбе одного предателя, снюхавшегося с латинянами. Там и ножичек твой нашли. Ну, мне пора. Завтра большой день, нужно еще похлопотать…
Наутро в доме Бухвостова все пришло в движение: из погребов выкатывали бочки и бочонки, накрывали столы. Стряпухи месили тесто, а на заднем дворе забивали кур и гусей. Конюхи вплетали яркие ленты в гривы лошадей и подвешивали к дугам звонкие колокольцы. Сиденья возков покрывали дорогими коврами, а коней — красивыми попонами. В светлице, как положено по обычаю, распевая песни и заливаясь слезами, готовили под венец Любашу. Негоже, конечно, когда жених и невеста еще до свадьбы живут под одним кровом, но чего уж теперь поделать, коли им так судьба наворожила?
Невеста осиротела и была взята в дом родни, куда лихие степные наездники привезли украденного в орде молодого мурзу. Вот так и связались в незримый узел жизни молодых людей. Никита Авдеевич, уже в праздничном кафтане, заглянул на минутку к драгоценной супруге. Та уже собралась в церковь и с помощью сенных девушек вдевала в уши золотые серьги с жемчужными подвесками. Увидев мужа, она прижала руку к сердцу:
— Ох, Никита! Лишенько мне. Ведь за басурмана Любушку отдаем! Как жить-то будет голубка наша?
— Тьфу, пропасть! — топнул рассерженный хозяин. — Опять за свое? Сколько тебе твердить, что не басурманских он кровей? Бабка и прабабка нашенские, мать русская! Какой же он басурман, ежели окрещенный? Государь ему деревеньку пожаловал, милость свою явил. Собирайся живей! Чтобы сей же час ехать!
В сердцах хлопнул дверью и отправился глядеть на жениха: как бы этот чего не выкинул перед самым венцом. Жену облаял, а у самого нет-нет да кошки на сердце заскребут.
Рифат встретил его веселой, радостной улыбкой, и у дьяка немного отлегло от сердца. Лицо молодого человека раскраснелось, глаза сияли, он нетерпеливо прохаживался по горнице, поглядывая в окно на запряженных в возки разукрашенных лентами лошадей, и то и дело спрашивал:
— Когда ехать?
— Скоро, — успокоил его Никита Авдеевич и для порядка добавил: — Не спеши с холостяцкой жизнью расставаться.
Наконец выехали. Невеста была немного бледна — этого не могли скрыть даже наложенные на щеки румяна. Ее тетка, наоборот, пылала как маков цвет. Она изредка бросала на мужа сердитые взгляды, которые тот старался не замечать: если обращать внимание на всякие женские капризы, то никакой жизни не будет.
«Только бы не сорвалось, — подумал Бухвостов. — Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!»
Храм был полон народа: приглашенные на торжество, родня Никиты Авдеевича и его супруги, просто любопытные — все с нетерпением ожидали приезда молодых. От множества горевших свечей и дыхания людей в церкви казалось душновато. Отец Василий начал службу. Дьяк облегченно вздохнул и перекрестился: Бог даст, все обойдется…
Возвращались после венчания весело: шумный свадебный поезд катился по улицам под заливистый звон бубенцов и громкие возгласы неугомонной молодежи. Нищих щедро одарили милостыней, праздным зевакам Никита Авдеевич приказал дать ведро вина: пусть помнят, как венчалась его племянница!За свадебным столом молодых усадили на почетном месте, по бокам от них — посаженые отец и мать, потом дружки молодого мужа, и пошел пир горой. Любаше и Рифату поднесли стеклянные кубки. Они выпили до дна и с маху швырнули их на пол, раздавив осколки каблуками.
— Горько! — крикнул Бухвостов, подняв чарку с медом.
— Горько! Горько! — поддержали его гости. — Горько! Невеста смущенно закрыла лицо рукавом подвенечного платья, но жених нежно отвел ее руку и жарко поцеловал в губы.
Слуги едва успевали подносить новые блюда и наполнять кубки вином, звенели гусли, глухо рокотали бубны, кто-то из захмелевших гостей уже пустился в пляс, и тут Никита Авдеевич с ужасом увидел, что Любаша сидит одна, Рифата рядом нет. Что за бестолочь, куда он подевался?
Стараясь, чтобы на него никто не обратил внимания, дьяк потихоньку выбрался из-за стола и отправился на поиски: усадьба охранялась стрельцами и покинуть ее жених не мог. Значит, он где-то здесь, но почему ушел от юной и прекрасной жены? Перебрал старого меда? Если так, дело поправимое, а если… Вдруг не зря на сердце кошки скребли? Рифат малый резкий, ловкий и отчаянный, кто его знает, что может выкинуть?
Ни в соседней горнице, ни в сенях его не оказалось. Бухвостов равнодушно прошел мимо выставленных напоказ богатых подарков жениху и невесте, спустился во двор. У крыльца мелькнула тень, из сумрака появился верный Антипа. От шута сильно попахивало вином.
— В конюшне, — шепнул он.
Дьяк направился в конюшню. Осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. При свете фонаря на полу корчился связанный конюх, а Рифат седлал лучшего жеребца, торопливо затягивая подпругу. Никита Авдеевич вошел, подкрался поближе и спросил:
— Куда собрался?
Молодой мурза вздрогнул от неожиданности и отпрыгнул в сторону. В руке его тускло сверкнул нож.
— Уйди, — прохрипел он.
Бухвостов, словно не заметив ножа, взял ведро, перевернул вверх дном и тяжело сел.
— Бежать, что ли, решил? Неужто в Крым?
Рифат молча прижался спиной к стене и тяжело дышал, часто облизывая пересохшие губы.
— Жену с собой возьмешь? — зевнув, поинтересовался дьяк.
— Вместе уедем! — выкрикнул жених и шагнул к Никите Авдеевичу. — Уходи. Она теперь моя, а я все сделал, что ты хотел! Отец меня зовет!
— Отец тебя уму-разуму учит. Куда ты побежишь, да еще с молодой женой? До Крыма тысячи верст! И кому ты там нужен, окромя родителей? Чужие тебе теперь ордынцы, они веры другой. Может, хочешь, чтобы твоего отца хан обвинил в измене, а Любашу забрали в гарем Гирея или Азис-мурзы? Тогда валяй, прикажу ворота открыть, но отпущу тебя одного, а родню свою на поругание не дам!
Рифат отшатнулся, будто его толкнули в грудь, а дьяк поднялся и пошел на него, пристально глядя в глаза и не переставая говорить:
— Иляс-мурза хочет род продлить, передать тебе и детям твоим свои славу и богатство, а ты решил подрубить все под корень и бросить под ноги Гирею? Государь наш милостивый тебе деревеньку пожаловал, я тебе дал жену-красавицу. Кто мне взялся врага в доме сыскать, кому я верил, считая мужчиной, а не сосунком?
Подойдя вплотную к Рифату, Никита Авдеевич внезапно вырвал у него нож и откинул в сторону. Потом размахнулся и дал Рифату крепкий подзатыльник.
— А ну пошел к жене! И дурь из головы выбрось! Ишь, чего удумал, в Крым бежать!
Молодой мурза зло скрипнул зубами, однако разом присмирел. Бочком он обошел дьяка и выскочил из конюшни. Бухвостов вытер пот со лба и облегченно перевел дух — мог ведь и пырнуть, пьяный дурачок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Не успел Бухвостов вернуться с торга домой, как его ожидала новая радость: вернулся долгожданный Макар! Живой, невредимый, с письмами от Иляс-мурзы и есаула Паршина, сообщавшего о поимке изменника, его допросах и казни по приговору казачьего Круга.
— Слава тебе, пресвятая Богородица. — Никита Авдеевич перекрестился на образа. — Вырвал Федор ядовитую занозу!
Яровитова дьяк не отпускал до вечера, желая знать даже о мельчайших подробностях его разговоров с Алтын-каргой: как тот относится к хану Гирею и Азис-мурзе, что думает о возможности войны между русскими и татарами, готов ли он отложиться от орды и перейти под руку великого государя? Никита Авдеевич жадно слушал рассказы Макара о дворце Иляса, его нукерах, доме в горах и приключениях на обратной дороге, внимательно прочел послание мурзы к сыну и со всех сторон разглядел жемчужину.
— Иляс беспокоится за сына. Когда убедится, что с Рифатом все в порядке, будет помогать нам, — заключил Яровитов.
— Отчего же ему тут должно быть плохо? — засмеялся Бухвостов. — Окрестился, великий государь ему деревеньку пожаловал за будущие службы, а скоро и свадьба. Глядишь, к следующему лету порадуют мурзу внуками.
Пригласив Макара на свадебные торжества, дьяк отпустил его и велел позвать Петра-Рифата. Тот сразу прибежал. Лицо молодого мурзы было спокойно, но глаза смотрели настороженно: что могло стрястись, почему Никита Авдеевич позвал его в неурочный час?
За последнее время Рифат научился носить русскую одежду, перестал дичиться, завел несколько приятелей из числа боярских детей и уже не раз, под присмотром надежных стрельцов, выезжал на охоту, где показал себя азартным ловчим и лихим наездником. Он послушно ходил в церковь, садился за общий стол с хозяевами и больше не вставлял в свою речь татарские слова. Бухвостов видел, с какой радостью воспринял Рифат согласие отдать за него Любашу, с каким нетерпением ждал свадьбы. Но дьяк помнил и старую пословицу: сколько волка ни корми…
— Зачем звал? — Рифат поклонился.
— Смотри. — Никита Авдеевич протянул на раскрытой ладони жемчужину Алтын-карги. — Знакома тебе сия вещица?
— Отец? — Молодой человек поднял на дьяка полные тревоги глаза. — Это жемчужина отца! Что с ним?
— Успокойся. — Бухвостов подал ему письмо. За время странствий гонца шелк изрядно истрепался, однако все же дошел до адресата. — Иляс-мурза шлет тебе свое отцовское благословение. Матушка твоя тоже, слава Господу, жива и здорова.
Рифат впился глазами в строки письма: нет никаких сомнений, это рука его отца! Значит, кто-то из людей дьяка недавно побывал в Крыму.
— Я могу написать ответ?
— Пиши, — согласился Никита Авдеевич. — Только не болтай никому: кроме тебя и меня, ни одна живая душа не должна знать о письмах. А то не было бы худа в орде!
— Я буду нем, как камень, — заверил Рифат и неохотно вернул послание отца. — Когда мурзе передадут мое письмо?
— Ты сначала напиши, — усмехнулся дьяк. Ишь какой шустрый, все-то ему нужно знать. — Иди, милай, завтра у нас большой день, а у меня еще много дел.
Проводив молодого мурзу, Бухвостов взял небольшой сверток и, тяжело отдуваясь, поднялся на самый верх терема. Постучал в неприметную дверь и назвал себя. Ему открыли. На пороге стоял рослый стрелец с саблей на боку и с пистолетами за поясом.
— Что там? — спросил Никита Авдеевич.
— Сегодня лучше, — с поклоном ответил стрелец.
— Бог милостив, — перекрестился дьяк.
Он прошел через комнату со сводчатым деревянным потолком и открыл дверь, ведущую в низенькую светелку. В ней на широкой кровати лежал Иван Попов, похудевший, с забинтованной головой.
— Не вставай, — предупредил его движение Бухвостов. — Зашел вот тебя проведать. Лекарь говорит, что ты уже молодцом, скоро хоть на коня. Давай, дружок, выздоравливай, некогда валяться. Голова болит?
— Болит, — поморщился Иван. — Крепко меня приложили, как только жив остался… Что у меня дома?
— Все хорошо, — успокоил его дьяк. — Ждут твоего возвращения из дальней поездки. Не тревожь сердце, я твоих домашних заботами не оставляю.
— Спасибо. А что бродяжка, который меня сюда приволок?
— Я его под стражей в дальнее именьице отправил, — улыбнулся Никита Авдеевич. — Нечего ему тут глаза мозолить. Конечно, расспросили его с пристрастием, да он к разбойникам отношения не имеет. Говорит, бежал из монастыря — всю жизнь мечтал стать бортником. Вот его в деревеньке при пчелах и определят. Хватит по белу свету шататься, пусть пользу приносит… А я тебе подарочек приготовил.
Попов приподнялся на локте и заинтересованно поглядел на сверток в руках дьяка. Тот неторопливо развернул кусок суровой холстины, и стрелец ахнул, увидев булатный нож с черной костяной ручкой — тот самый, подаренный ему отцом. Но как нож попал к Никите Авдеевичу?
— Признал? — довольно засмеялся дьяк. — Бери, второй раз, может, и не вернется.
— Да как же?..
— Лежи, лежи! Скажу как. Ребятушки мои постарались, нашли дом, на который ты указал. Вчерашний день разорили гнездо под Москвой, где вражины прятались в усадьбе одного предателя, снюхавшегося с латинянами. Там и ножичек твой нашли. Ну, мне пора. Завтра большой день, нужно еще похлопотать…
Наутро в доме Бухвостова все пришло в движение: из погребов выкатывали бочки и бочонки, накрывали столы. Стряпухи месили тесто, а на заднем дворе забивали кур и гусей. Конюхи вплетали яркие ленты в гривы лошадей и подвешивали к дугам звонкие колокольцы. Сиденья возков покрывали дорогими коврами, а коней — красивыми попонами. В светлице, как положено по обычаю, распевая песни и заливаясь слезами, готовили под венец Любашу. Негоже, конечно, когда жених и невеста еще до свадьбы живут под одним кровом, но чего уж теперь поделать, коли им так судьба наворожила?
Невеста осиротела и была взята в дом родни, куда лихие степные наездники привезли украденного в орде молодого мурзу. Вот так и связались в незримый узел жизни молодых людей. Никита Авдеевич, уже в праздничном кафтане, заглянул на минутку к драгоценной супруге. Та уже собралась в церковь и с помощью сенных девушек вдевала в уши золотые серьги с жемчужными подвесками. Увидев мужа, она прижала руку к сердцу:
— Ох, Никита! Лишенько мне. Ведь за басурмана Любушку отдаем! Как жить-то будет голубка наша?
— Тьфу, пропасть! — топнул рассерженный хозяин. — Опять за свое? Сколько тебе твердить, что не басурманских он кровей? Бабка и прабабка нашенские, мать русская! Какой же он басурман, ежели окрещенный? Государь ему деревеньку пожаловал, милость свою явил. Собирайся живей! Чтобы сей же час ехать!
В сердцах хлопнул дверью и отправился глядеть на жениха: как бы этот чего не выкинул перед самым венцом. Жену облаял, а у самого нет-нет да кошки на сердце заскребут.
Рифат встретил его веселой, радостной улыбкой, и у дьяка немного отлегло от сердца. Лицо молодого человека раскраснелось, глаза сияли, он нетерпеливо прохаживался по горнице, поглядывая в окно на запряженных в возки разукрашенных лентами лошадей, и то и дело спрашивал:
— Когда ехать?
— Скоро, — успокоил его Никита Авдеевич и для порядка добавил: — Не спеши с холостяцкой жизнью расставаться.
Наконец выехали. Невеста была немного бледна — этого не могли скрыть даже наложенные на щеки румяна. Ее тетка, наоборот, пылала как маков цвет. Она изредка бросала на мужа сердитые взгляды, которые тот старался не замечать: если обращать внимание на всякие женские капризы, то никакой жизни не будет.
«Только бы не сорвалось, — подумал Бухвостов. — Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!»
Храм был полон народа: приглашенные на торжество, родня Никиты Авдеевича и его супруги, просто любопытные — все с нетерпением ожидали приезда молодых. От множества горевших свечей и дыхания людей в церкви казалось душновато. Отец Василий начал службу. Дьяк облегченно вздохнул и перекрестился: Бог даст, все обойдется…
Возвращались после венчания весело: шумный свадебный поезд катился по улицам под заливистый звон бубенцов и громкие возгласы неугомонной молодежи. Нищих щедро одарили милостыней, праздным зевакам Никита Авдеевич приказал дать ведро вина: пусть помнят, как венчалась его племянница!За свадебным столом молодых усадили на почетном месте, по бокам от них — посаженые отец и мать, потом дружки молодого мужа, и пошел пир горой. Любаше и Рифату поднесли стеклянные кубки. Они выпили до дна и с маху швырнули их на пол, раздавив осколки каблуками.
— Горько! — крикнул Бухвостов, подняв чарку с медом.
— Горько! Горько! — поддержали его гости. — Горько! Невеста смущенно закрыла лицо рукавом подвенечного платья, но жених нежно отвел ее руку и жарко поцеловал в губы.
Слуги едва успевали подносить новые блюда и наполнять кубки вином, звенели гусли, глухо рокотали бубны, кто-то из захмелевших гостей уже пустился в пляс, и тут Никита Авдеевич с ужасом увидел, что Любаша сидит одна, Рифата рядом нет. Что за бестолочь, куда он подевался?
Стараясь, чтобы на него никто не обратил внимания, дьяк потихоньку выбрался из-за стола и отправился на поиски: усадьба охранялась стрельцами и покинуть ее жених не мог. Значит, он где-то здесь, но почему ушел от юной и прекрасной жены? Перебрал старого меда? Если так, дело поправимое, а если… Вдруг не зря на сердце кошки скребли? Рифат малый резкий, ловкий и отчаянный, кто его знает, что может выкинуть?
Ни в соседней горнице, ни в сенях его не оказалось. Бухвостов равнодушно прошел мимо выставленных напоказ богатых подарков жениху и невесте, спустился во двор. У крыльца мелькнула тень, из сумрака появился верный Антипа. От шута сильно попахивало вином.
— В конюшне, — шепнул он.
Дьяк направился в конюшню. Осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. При свете фонаря на полу корчился связанный конюх, а Рифат седлал лучшего жеребца, торопливо затягивая подпругу. Никита Авдеевич вошел, подкрался поближе и спросил:
— Куда собрался?
Молодой мурза вздрогнул от неожиданности и отпрыгнул в сторону. В руке его тускло сверкнул нож.
— Уйди, — прохрипел он.
Бухвостов, словно не заметив ножа, взял ведро, перевернул вверх дном и тяжело сел.
— Бежать, что ли, решил? Неужто в Крым?
Рифат молча прижался спиной к стене и тяжело дышал, часто облизывая пересохшие губы.
— Жену с собой возьмешь? — зевнув, поинтересовался дьяк.
— Вместе уедем! — выкрикнул жених и шагнул к Никите Авдеевичу. — Уходи. Она теперь моя, а я все сделал, что ты хотел! Отец меня зовет!
— Отец тебя уму-разуму учит. Куда ты побежишь, да еще с молодой женой? До Крыма тысячи верст! И кому ты там нужен, окромя родителей? Чужие тебе теперь ордынцы, они веры другой. Может, хочешь, чтобы твоего отца хан обвинил в измене, а Любашу забрали в гарем Гирея или Азис-мурзы? Тогда валяй, прикажу ворота открыть, но отпущу тебя одного, а родню свою на поругание не дам!
Рифат отшатнулся, будто его толкнули в грудь, а дьяк поднялся и пошел на него, пристально глядя в глаза и не переставая говорить:
— Иляс-мурза хочет род продлить, передать тебе и детям твоим свои славу и богатство, а ты решил подрубить все под корень и бросить под ноги Гирею? Государь наш милостивый тебе деревеньку пожаловал, я тебе дал жену-красавицу. Кто мне взялся врага в доме сыскать, кому я верил, считая мужчиной, а не сосунком?
Подойдя вплотную к Рифату, Никита Авдеевич внезапно вырвал у него нож и откинул в сторону. Потом размахнулся и дал Рифату крепкий подзатыльник.
— А ну пошел к жене! И дурь из головы выбрось! Ишь, чего удумал, в Крым бежать!
Молодой мурза зло скрипнул зубами, однако разом присмирел. Бочком он обошел дьяка и выскочил из конюшни. Бухвостов вытер пот со лба и облегченно перевел дух — мог ведь и пырнуть, пьяный дурачок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114