— Цепь-то можете снять, — не оборачиваясь, сказал Никита Авдеевич. — Никуда он теперича не убежит.
В коридоре раздались торопливые шаги, и в комнату вошел молодой мурза. Увидев лежавшего на лавке покойника, он слегка вздрогнул. Игравшая у него на губах улыбка исчезла.
— Видишь? — вздохнул дьяк.
Крестник молчал, не зная, что ответить. Минуту назад он сидел в пронизанной солнечными лучами горнице за веселым столом, принимал подарки и поздравления, украдкой поглядывая на Любашу, и вдруг…
— Отравили его. — Никита Авдеевич хмуро кивнул на тело Демидова. — В похлебку зелье сыпанули.
— Зачем? — наконец разлепил губы Рифат.
— А чтобы молчал, — горько усмехнулся дьяк и вдруг схватил молодого человека за плечо. Жарко задышал в самое ухо, щекоча бородой: — Тебе только, Петруха, верю! Как самому себе. Враг в доме! Глаз не смыкай, не пей, не ешь, а найди!
Крестник слегка отстранился и пытливо поглядел в глаза Бухвостову: не шутит ли? Но во взгляде дьяка читалось столько горечи и надежды, что молодой человек понял — его крестный отец серьезен, как никогда.
— Найду, — поклонился Рифат…
* * *
Когда Паршин переходил площадь, направляясь к дому, раньше принадлежавшему работорговцу Сеиду, а теперь ставшему канцелярией, его окликнул оборванец, сидевший на корточках у стены. Федор замедлил шаг. Бродяга был загорелым до черноты, в драной шапке, давно потерявшей форму и цвет. Сквозь прорехи б татарского покроя халате просвечивало жилистое смуглое тела. До глаз заросший бородой, он с ног до головы был покрыт пылью.
— Погоди, есаул, — повторил оборванец, и Паршин остановился, но на всякий случай положил руку на эфес сабли. Наметанным глазом он уже заметил, что под дырявым халатом бродяги спрятан кинжал.
Бродяга бросил быстрый взгляд по сторонам и поманил Федора грязным пальцем:
— Поди ближе.
Есаул был не робкого десятка, однако и поберечься не мешало: кто его знает, что за человек? Да еще с кинжалом за пазухой. Прыгнет на тебя и всадит кинжал в грудь. Поэтому он не двинулся с места.
— Не узнаешь? — усмехнулся оборванец.
Федор пристально всмотрелся в его лицо. Нет, обожженная солнцем, заскорузлая от грязи и покрытая пылью рожа бродяги ему не знакома. Шапчонка надвинута низко, но все равно видно, что голова нищего была обрита на татарский манер. И креста на груди у него нет. А ведь обычно любой побирушка носит на шее хоть деревянный, пусть самодельный крестик. Иначе как же просить подаяния, гнусаво выводя: «Подайте, Христа ради!» Впрочем, с чего он взял, что этот человек побирается? Может, он нарочно вырядился нищим? Ан нет: вон ногти черные и обломанные, ноги босые и побитые, щеки ввалились. Так не вырядишься.
— Не признал?
Бродяга вскочил — по-молодому пружинисто, и Паршин рванул из ножен клинок, но тут же со стуком бросил его обратно. По фигуре, по посадке головы, развороту плеч и озорному блеску в лукавых глазах он узнал!
— Макар?!
— Тс-с-с! — Яровитов оглянулся по сторонам. — Пошли к тебе. Там никого?
— Давай за мной!
Час был ранний, на улицах Азова еще не шумела казацкая вольница. Федор отпер дверь, пропустил гостя и снова запер ее, уже изнутри. Провел Макара в дальние комнаты, на всякий случай завесил тряпкой окно и обнял гонца:
— Живой! А я уж и не чаял!
— Поесть бы?.. — смущенно попросил Яровитов.
— Щас, милый, щас. — Есаул засуетился и вскоре поставил перед таким долгожданным гостем сковороду с жареной рыбой, положил ломоть хлеба и налил в кружку свежей воды. — Ешь, ешь. И рассказывай! Достал до Алтын-карги? Отчего ты пеший? И в таком виде? Где пропадал?
— Достал, — с набитым ртом невнятно ответил Макар. Заметно было, что он оголодал. Разрывая грязными руками жирную рыбу, жадно запихивал большие куски в рот, откусив от ломтя хлеб, глотал, почти не прожевав, чтобы поскорее наполнить истосковавшийся по пище желудок. Запивал водой из кружки и снова тянулся к рыбе.
Федор терпеливо ждал, пока он насытится. Видать, несладко пришлось гонцу Никиты Авдеевича в Крымской орде. Так несладко, что даже без сапог обратно пришкандыбал.
Наконец Яровитов насытился и блаженно полуприкрыл глаза, словно его клонило в дрему.
— Рассказывай, рассказывай! — попросил Паршин. — Или спать хочешь?
— Потом посплю. — Макар растер щеки ладонями, поглядел на свои черные пальцы и невесело улыбнулся. — В баню сводишь?
— Какой разговор! Все будет: и баня, и чистая рубаха, и кафтан с портами… Что приключилось-то?
— Так, закрутило маленько шалым ветром… С Алтын-каргой я вот так же, как с тобой, сидел и разговаривал.
— Договорились? — не вытерпел есаул. Как тут утерпеть, если важные вести можешь узнать прямо сейчас, раньше самого Никиты Авдеевича! Пока гонец доскачет до Москвы, пока довезет грамотку, а Макар — вот он, рядом, рукой можно пощупать. И живой, чертяка, живой!
— Поглядеть еще надо, — уклончиво ответил Яровитов. — Мурза мужчина суровый, недоверчивый, бывает, гневается сильно. Но, по-моему, своему слову он верен. Я к нему под видом нищего пришел, а потом он меня от чужих глаз в горах прятал. Там у него дом-крепость есть. Башня такая, на утесе стоит. Обратно отправил честь по чести: пристроил к старому мукавиму, то есть караван-баши. С ним я должен был до моря добраться, а там на лодке сюда.
— И что? Тонуть стали?
— Тонул один я, — засмеялся Макар. — Караван пришлось бросить. Нашелся там один, начал выспрашивать, мог стражникам выдать. Хорошо, мукавим дал коня. Я и ускакал ночью.
— Стражникам? — удивленно поднял бровь Федор. — Это что же, Азис-мурза про тебя узнал? Донесли?
— И про это тебе расскажу, — вздохнул гость. — Так вот, сел я на обещанную лошадку, а команда там оказалась из таких разбойников, что пришлось сигануть за борт, пока не прибили.
— Во как! А не хотел ли это мурза от тебя избавиться?
— Не, разбойнички на мое золотишко позарились. Мурза, думаю, ни при чем.
Есаул недоверчиво улыбнулся и покрутил головой. Да, хлебнул Макарушка лиха, мало не покажется.
— И где же ты сиганул?
— А посередь моря, — равнодушно сообщил гонец, почесывая голую грудь. — Разбойнички пьяны были и не углядели, что я вынырнул и за корму их фелюги уцепился. Пока они там разбирались, я влез в лодку, которая болталась на причалке, обрезал веревку и пустился по волнам. Потом всяко случалось. Хорошо, в лодке весло нашлось, ну, я и греб помаленьку. Когда решил, что Крым позади, пристал к берегу. Уж больно пить хотелось. Да едва ноги от татар унес! Опять в море болтался, пока лодку о камни не разбило штормом. Шел пешком. Добыл коня, да он вскоре пал. Ну, дошел все-таки!
— М-да, — крякнул Паршин.
— И золото донес. — Макар похлопал себя по животу.
— Что золото, — махнул рукой Федор. — Сам живой! И дело сладил.
— А это еще поглядим, — слегка нахмурился гонец. — Пока тут все не решим, я домой не поеду.
— Кончай говорить загадками, — насторожился есаул, — выкладывай, что там у тебя за душой!
И Яровитов начал выкладывать. Слушая его, Паршин нервно покусывал кончик длинного уса и зло сверкал глазами. Что же получается: он тут вроде голый перед татарами? Как ни таись, а все быстро становится им известно. Несомненно, что от татар получают сведения турки, затаившиеся, как зверь в засаде, перед нападением на Азов, — в том, что они рано или поздно придут под стены крепости, есаул не сомневался.
Зачем Алтын-карге обманывать гонца, который принес ему вести о похищенном сыне? Значит, он не врал, когда сказал, что Макара ищут стражники Азис-мурзы. Конечно, они искали не определенного человека, а того, который ночью уплыл в Крым. Откуда начальник ханской стражи узнал об этом? Только от предателя, затаившегося здесь, в Азове. Услышав, что изменник выходит из крепости к татарскому разъезду, кочующему по степи, Федор еще больше помрачнел и опустил голову.
— Гнида, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Лицо его закаменело, резко обозначились скулы, глаза почернели от гнева.
— Давить эту гниду нужно, — вздохнул Макар. — Найти — и к ногтю!
Есаул не ответил. Легко сказать: «Найти!» И так всю голову сломал, выискивая вражеского лазутчика, к каждому присматривался, чуть ли не обнюхивал, как собака, прислушивался к разговорам, а не нашел. Сам Федор постоянно у всех на виду, а предатель спрятался среди многих сотен людей, и попробуй вытащить его на белый свет. Он прекрасно понимает, какая участь его ждет, если попадется. Любого казака, завязавшего кривую дружбу с ордынцами, круг приговорит к лютой смерти! А умирать никому не хочется, даже гниде.
С той поры, как принес погибший серб страшную весть об измене, Паршин не знал ни минуты покоя. Уже начал за собой замечать, что пытливо вглядывается в глаза каждому казаку, прикидывая, не он ли продал своих братов басурманам? Тяжко жить, неся такой груз, будто холодный камень, сдавивший сердце. И главное, сколько ни скрывайся от вражеского глаза, он все равно все видит и доносит в орду! Вот лихоманка!
Теперь новая печаль — с кем ловить в степи татарскую заставу? Люди для такого дела нужны надежные и проверенные, на которых нет даже тени подозрения. И еще думай, как скрывать от предателя свои приготовления, не предупредить его об опасности собственными действиями? Чтобы прищучить татар, не меньше двух десятков казаков потребуется, а об этом непременно узнают другие казаки. И лазутчик узнает. Вот и возьми его к ногтю, ежели сам стоишь под фонарем, а он — во мраке. Ты шагнул вперед, подняв над головой фонарь, а он отбежал подальше в темень и смеется: попробуй, излови!
— Теперь ниточка к этому гаду есть, — напомнил о себе Яровитов. — Татарская застава в степи.
— Ниточка? — поднял голову Федор. — Слушай, навряд ли они через степь идут: долго! Скорее связь с Крымом держат через море. Лодку в плавнях спрятать нетрудно, а в условном месте на ордынском берегу ждут наготове верховые.
— Хочешь с двух сторон ударить? — прищурился Макар. — Одни пойдут перенимать в степи татарский разъезд, а другие проверят плавни?
— Да. Никому нельзя дать ускользнуть, иначе вся затея пойдет прахом. И кого-то из татар обязательно следует взять живым, чтобы указал, где они встречаются с лазутчиком. Вывести туда пленного татарина и взять предателя с поличным. Если промахнемся, второго случая может не представиться.
— Верно, — согласился гость. — Почует опасность и зароется в ил, как налим. Ищи потом, когда он и носа не высунет.
— Ладно. — Есаул встал. — Не обессудь, но придется под замком поскучать: не хочу, чтобы тебя раньше времени увидели. Отдыхай. Как помыться и переодеться, сообразим.
— Погоди, — остановил его Яровитов. — Ты подкинь этой гниде приманку, пусть он сам к ордынцам кинется. Тут мы его и…
Макар сделал жест, будто вцепился в горло невидимого врага и начал его душить. Федор понимающе усмехнулся и вышел. Щелкнул ключ в замке, и гонец остался один…
* * *
К вечеру с десяток казаков собрались на ночную рыбалку. Заводилой был Никола Фролов, высокий, носатый, с длинными, почти до колен жилистыми руками, отменный рыболов и всем известный кулачный боец. Редко кто мог устоять на ногах после его удара: на спор Никола разбивал голым кулаком толстую доску.
Покидали в легкие челноки сети и отплыли, дружно налегая на весла. Дни стояли ясные, тихие, вода в реке хорошо прогрелась, и рыбалка обещала быть знатной: все не раз слышали, как играли крупные рыбины, ударяя ночью хвостами по воде с такой силой, будто кто пальнул из ружья. Какое сердце не загорится! Тот не казак, кто не рыбак!
Когда стены крепости почти потерялись из вида, рыболовы обмотали весла тряпками, старательно смазали уключины и стали держать совет.
— Сначала попробуем по левую руку, — предложил Никола. — До утра должны управиться.
— Может, лучше разделиться? — спросил кто-то.
— Дурья голова. — Фролов покрутил пальцем у виска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114