Что это — погреб, подземный ход или просто яма? Джакомо встал на колени и заглянул в дыру, но ничего не увидел, кроме чернильной темноты. Тогда он быстро отыскал веревку, привязал к ней фонарь и спустил его в люк. Мутное пятно света легло на неровные каменные стены и выхватило из мрака щербатый пол. До него было не так уж далеко. Пожалуй, надо спуститься и поглядеть, что скрывается во мраке.
Подгоняемый нетерпением, Белометти привязал веревку к вбитому в стену железному крюку. Ее свободный конец он обвязал под мышками вокруг груди и осторожно спустился в люк. Подняв фонарь над головой, он увидел, что стоит в длинной и узкой каменной галерее. Но куда она ведет и есть ли из нее выход на поверхность? Веревка была достаточно длинная, и он решил сначала обследовать левый рукав галереи. Опасаясь провалиться в яму или попасть ногой в трещину, Джакомо потихоньку двинулся вперед, освещая дорогу фонарем. Однако через десяток шагов наткнулся на монолитную каменную стену. С одного взгляда он убедился, что стена создана самой природой, а не построена людьми. Пришлось вернуться.
Не слишком ли рано он возблагодарил свою счастливую звезду? Если из галереи нет выхода, придется признать, что скопец обыграл тебя по всем статьям, и либо полностью подчиниться его воле, либо выйти из игры. Но как после этого предстать перед отцом Паоло? Иезуиты не простят поражения.
Десять шагов… пятнадцать… двадцать и… веревка не пускала дальше! Фонарь тоже подвел: масло в нем почти выгорело, маленький язычок пламени слабел на глазах. Джакомо выбрался в подвал, нашел свечи, прихватил еще один моток веревки и вернулся в подземелье. Удлинил веревку и, прикрывая ладонью колеблющийся огонек свечи, двинулся по правому рукаву: он твердо решил этой же ночью проверить, есть ли выход из подземной галереи.
Внезапно рукав раздвоился. После некоторых колебаний венецианец свернул в правое ответвление, надеясь, что не заблудится, держась за привязанную к поясу веревку. Считая шаги, он опасливо поглядывал на темные провалы ниш в стенах галереи — непривычная обстановка лишала уверенности, словно молчаливые камни незаметно, капля за каплей, высасывали из него всю храбрость, заставляя сердце тоскливо сжиматься от непонятного страха.
— Преисподняя, — шептал он, стараясь унять нервную дрожь.
Следуя за поворотами хода, Белометти очутился у новой развилки. И тут его внимание привлекла какая-то полоса, неровно проведенная по каменному полу. Он наклонился, разглядывая ее в неверном свете огарка. Да это же его веревка! Выходит, он сбился с пути и сделал круг, приняв продолжение рукава галереи за очередную нишу. Джакомо поднял свечу и закоптил свод правого хода, чтобы опять не свернуть туда в следующий раз, потом отвязал веревку и долго вытягивал ее, сматывая в кольцо. Наконец двинулся дальше, теперь уже по левому проходу.
Куда он его приведет и, главное, когда? Галерея то сужается, то вновь становится шире, и временами кажется, что она никогда не закончится: так и будешь шагать, разматывая веревку и зажигая одну свечу от огарка другой, тщетно надеясь когда-нибудь опять оказаться на поверхности. Но ведь кто-то же прорубил в толще камня эти ходы?
Заглянув из любопытства в одну из ниш, Джакомо увидел лежавший на кучке щебня скелет небольшого зверька — скорее всего кошки или собачонки. Кости давно истлели и готовы были рассыпаться в прах от малейшего дуновения. Сколько они здесь пролежали? Не исключено, что несчастный зверек, на свою беду забежавший в подземный ход, был современником последних византийских императоров. И тут же мелькнула паническая мысль: а вдруг воздух здесь наполнен ядовитыми испарениями, не имеющими запаха? Тогда, обнаружив его скелет спустя множество столетий, кто-то будет гадать, какая нужда завела сюда бедолагу? Ну нет, пока есть возможность — вперед!
Венецианец прошел еще несколько шагов и остановился перед новой развилкой. Господи, ну сколько еще здесь блуждать?! Свечи на исходе, веревка скоро закончится, а наверху, наверное, уже занимается утренняя заря. Больше половины ночи он провёл под землей, но ничего не нашел: проклятые духи подземелья словно издеваются над ним, то заставляя ходить по кругу, то подсовывая все новые и новые развилки. Все, баста!
Он уже хотел повернуть назад, когда огонек свечи в его руке неожиданно заплясал и отклонился, как будто на него кто-то дунул из темноты. Сквозняк? Но если есть тяга свежего воздуха, значит, там выход?! Белометти начал водить перед собой свечой, стараясь поймать поток воздуха. Оказалось, что он идет из ниши в стене, и Джакомо решительно полез в нее: будь что будет, он устал от неизвестности. Пробираться ему пришлось согнувшись в три погибели, и все время преследовал страх, что вот-вот его завалит, заживо похоронив в этой кротовой норе.
О Боже! Что это? Свеча потухла, и в лицо пахнуло сырым ветром. Он рванулся вперед, и его вытянутые руки наткнулись на спутанный клубок каких-то грязных, перемешанных с землей и песком жестких веревок. До ушей донесся неумолчный мерный рокот. Но поток свежего воздуха становился все сильнее и сильнее. Да это же не веревки, а корни куста или дерева, а рокочет, ударяя волнами о камни, морской прибой! Ну, еще немного! Раздвинув свисавшие корни, он просунул в образовавшееся отверстие голову и радостно захохотал: спасен!
Небольшое усилие — и Джакомо очутился на береговом откосе. Внизу пенились волны, справа был пустынный берег, поросший густым кустарником, а слева угадывалась в предутренней дымке изогнутая линия набережной Константинополя. На востоке уже появилась жемчужно-розовая полоска зари Следовало торопиться.
Белометти оглянулся. Темную дыру входа в катакомбы, как занавесом, закрывали спутанные корни кустов диких роз Прекрасно, он крепко запомнит это место. А теперь, хочешь не хочешь, придется снова лезть под землю…
Возвращаясь, он пометил заветную нишу, закоптив над входом в нее отметку в виде креста. Оставшиеся свечи аккуратно сложил у стены галереи: они еще могут пригодиться. Обратно к люку он почти бежал, на ходу сматывая веревку. Ухватившись за нее, влез в подвал, захлопнул деревянную крышку и задвинул ее сундуком. Сегодня же надо будет проверить, известно ли слугам и самому Фасих-бею о тайне подземелья. Если да, то придется все начинать сначала, но если нет…
Прокравшись в спальню мимо все еще бесчувственных слуг, Джакомо тщательно вычистил одежду и лег в постель, не забыв изнутри запереть дверь. Сейчас он нуждался в отдыхе.
Проснулся венецианец около полудня. Судя по доносившимся снизу звукам, слуги тоже поднялись и теперь ползали по дому, как ленивые осенние мухи. Завтрак подал один из «борцов» — глаза у него припухли, а лицо сильно отекло. Видимо, он мучился от головной боли, но крепился, стараясь не подать вида.
— Позови управляющего, — приказал ему Белометти.
Через несколько минут тот пришел. Выглядел он не лучше слуги.
— Слушаю, эфенди.
— Я решил перестроить дом, — огорошил его Джакомо. Внимательно наблюдая за управляющим, он отметил, что при этом известии его лицо не потеряло сонливого выражения.
— Да, эфенди.
— Мои комнаты будут внизу, в левом крыле. Под ними устроим винный погреб в подвале, а наверху расширим женскую половину. Гостиную и правое крыло трогать не нужно… Хотя лучше сделаем так: оружейную расположим в большой гостиной, а из нее прорубим дверь ко мне. Распорядитесь.
— Хорошо, эфенди, — поклонился управляющий.
Отпустив его, Белометти подумал, что сегодня же о замыслах перепланировки дома станет известно Фасих-бею. Теперь все зависит от того, как к этому отнесется хитрый старик.
На следующий день в ворота усадьбы въехали телеги с камнями. Увидев их из окна своей комнаты, Джакомо понял: он выиграл! Фасих-бей не знал тайны подземных галерей.
* * *
Сухоборец прочел послание Паршина, взял лежавший на краю стола острый нож, расправил полоску пергамента и начал тщательно скоблить ее, превращая закорючки тайнописи в тонкий порошок. Вскоре пергамент был чист: тайнопись стала прахом, и теперь никто не в силах вновь собрать его и прочесть письмо. Но содержание его крепко отпечаталось в памяти Бажена: Москва просит сделать все, чтобы сохранить мир!
Да, Азов сейчас для османов, словно чирей на интересном месте: как ни повернись, все время не дает покоя, начнешь выдавливать — искры из глаз, но и терпеть мочи нет. Кто знает, захотят ли они ждать, пока этот чирей сам прорвется, или все-таки дойдут до края и выдавят гнойник вместе с кровью? Ох, и прольется кровушки, если турки пойдут под Азов и двинутся потом дальше, в пределы русской Державы. Но пока царь Михаил Феодорович раздумывает, взять Азов под свою руку или нет, Стамбул выжидает, притаившись, как зверь в засаде.
Многое будет зависеть от того, кто здесь возьмет верх. Бажен Сухоборец знал, что султан Мурад не желает войны на севере, опасаясь ослабить империю. Но сановники им недовольны, и его мать, валиде Кезем, уже сколотила новый заговор, об этом Бажену тайком шепнули надежные люди, посвященные в секреты дворца Топкапы. Сухоборцу никогда не приходилось видеть гречанку Кезем, но слышал он о ней многое.
Кезем была одной из жен покойного султана Ахмеда I и после смерти мужа сумела свалить с трона его брата, недалекого Мустафу. Интриговала валиде в пользу своего старшего сына Османа II, который и сел на трон. Но процарствовал недолго янычары перевернули котлы и убили Османа. Гречанка затаилась, а султаном опять стал Мустафа, которого она не успела уничтожить. Осознав свою ошибку, Кезем поднялась в новую атаку, и меньше чем через год трон занял другой ее сын — нынешний султан Мурад IV. Он, как и его старший брат, Осман, нарушил закон, не казнив никого из родственников мужского пола, которые могли претендовать на верховную власть. Почему Мурад так поступил, загадка. Новый падишах отправил брата Ибрагима в темницу и забыл о нем.
Теперь мать султанов — валиде Кезем — хочет видеть на троне Ибрагима, который, в отличие от Мурада, станет послушен ей. Однако Мурад по доброй воле ни за что не откажется от престола — он не глуп, жесток, отважен и воинственен. Значит, мать готовит яд или ятаган для одного сына, чтобы править за спиной другого? И эта женщина — мать?
Ладно, Бог ей судья, сейчас нужно подумать о другом: что будет, если заговор удастся? Сама Кезем не станет высовываться из-за спины Ибрагима, а начнет действовать через своих приближенных, которые займут высшие должности в империи. Среди них самые яркие и опасные фигуры — Гуссейн-паша и не так давно примкнувший к заговору Фасих-бей. Каждый из них хочет быть великим визирем и хранителем, султанской печати. Остальные удовольствуются меньшим, понимая, что им не справиться с такими противниками, и поберегут собственные головы. А набивать сундуки золотом турки умеют на любой должности.
«Вот и думай, Бажен! Умудряйся и дело государево справлять, и свою башку от меча беречь». Он горестно вздохнул, встал из-за стола и прошелся по комнате. За окнами догорал жаркий день, сад начали окутывать мягкие сумерки. Словно запутавшись в густой листве, замерцала первая звезда. Скоро сгустится темнота, смолкнет шум улиц, опустеют базарные площади, замрут беспокойные причалы, потом начнут гаснуть огни в домах, и огромный город погрузится в сон.
Бажен спустился вниз. Куприян уже проснулся и лакомился финиками.
— К Спиридону пока не ходи, — присев рядом, сказал Бажен. — Нужные вещи у него заберем без тебя. Жить будешь здесь. Одежду найду тебе поприличнее, чтобы соседи не косились.
— Ладно. С ответом к Федору кого пошлешь? Меня?
— Пока мне ему нечего ответить, — Сухоборец снова вздохнул и коротко рассказал Куприяну о положении дел.
Казак слушал, не перебивая, время от времени растирал давний рубец на груди и щурился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Подгоняемый нетерпением, Белометти привязал веревку к вбитому в стену железному крюку. Ее свободный конец он обвязал под мышками вокруг груди и осторожно спустился в люк. Подняв фонарь над головой, он увидел, что стоит в длинной и узкой каменной галерее. Но куда она ведет и есть ли из нее выход на поверхность? Веревка была достаточно длинная, и он решил сначала обследовать левый рукав галереи. Опасаясь провалиться в яму или попасть ногой в трещину, Джакомо потихоньку двинулся вперед, освещая дорогу фонарем. Однако через десяток шагов наткнулся на монолитную каменную стену. С одного взгляда он убедился, что стена создана самой природой, а не построена людьми. Пришлось вернуться.
Не слишком ли рано он возблагодарил свою счастливую звезду? Если из галереи нет выхода, придется признать, что скопец обыграл тебя по всем статьям, и либо полностью подчиниться его воле, либо выйти из игры. Но как после этого предстать перед отцом Паоло? Иезуиты не простят поражения.
Десять шагов… пятнадцать… двадцать и… веревка не пускала дальше! Фонарь тоже подвел: масло в нем почти выгорело, маленький язычок пламени слабел на глазах. Джакомо выбрался в подвал, нашел свечи, прихватил еще один моток веревки и вернулся в подземелье. Удлинил веревку и, прикрывая ладонью колеблющийся огонек свечи, двинулся по правому рукаву: он твердо решил этой же ночью проверить, есть ли выход из подземной галереи.
Внезапно рукав раздвоился. После некоторых колебаний венецианец свернул в правое ответвление, надеясь, что не заблудится, держась за привязанную к поясу веревку. Считая шаги, он опасливо поглядывал на темные провалы ниш в стенах галереи — непривычная обстановка лишала уверенности, словно молчаливые камни незаметно, капля за каплей, высасывали из него всю храбрость, заставляя сердце тоскливо сжиматься от непонятного страха.
— Преисподняя, — шептал он, стараясь унять нервную дрожь.
Следуя за поворотами хода, Белометти очутился у новой развилки. И тут его внимание привлекла какая-то полоса, неровно проведенная по каменному полу. Он наклонился, разглядывая ее в неверном свете огарка. Да это же его веревка! Выходит, он сбился с пути и сделал круг, приняв продолжение рукава галереи за очередную нишу. Джакомо поднял свечу и закоптил свод правого хода, чтобы опять не свернуть туда в следующий раз, потом отвязал веревку и долго вытягивал ее, сматывая в кольцо. Наконец двинулся дальше, теперь уже по левому проходу.
Куда он его приведет и, главное, когда? Галерея то сужается, то вновь становится шире, и временами кажется, что она никогда не закончится: так и будешь шагать, разматывая веревку и зажигая одну свечу от огарка другой, тщетно надеясь когда-нибудь опять оказаться на поверхности. Но ведь кто-то же прорубил в толще камня эти ходы?
Заглянув из любопытства в одну из ниш, Джакомо увидел лежавший на кучке щебня скелет небольшого зверька — скорее всего кошки или собачонки. Кости давно истлели и готовы были рассыпаться в прах от малейшего дуновения. Сколько они здесь пролежали? Не исключено, что несчастный зверек, на свою беду забежавший в подземный ход, был современником последних византийских императоров. И тут же мелькнула паническая мысль: а вдруг воздух здесь наполнен ядовитыми испарениями, не имеющими запаха? Тогда, обнаружив его скелет спустя множество столетий, кто-то будет гадать, какая нужда завела сюда бедолагу? Ну нет, пока есть возможность — вперед!
Венецианец прошел еще несколько шагов и остановился перед новой развилкой. Господи, ну сколько еще здесь блуждать?! Свечи на исходе, веревка скоро закончится, а наверху, наверное, уже занимается утренняя заря. Больше половины ночи он провёл под землей, но ничего не нашел: проклятые духи подземелья словно издеваются над ним, то заставляя ходить по кругу, то подсовывая все новые и новые развилки. Все, баста!
Он уже хотел повернуть назад, когда огонек свечи в его руке неожиданно заплясал и отклонился, как будто на него кто-то дунул из темноты. Сквозняк? Но если есть тяга свежего воздуха, значит, там выход?! Белометти начал водить перед собой свечой, стараясь поймать поток воздуха. Оказалось, что он идет из ниши в стене, и Джакомо решительно полез в нее: будь что будет, он устал от неизвестности. Пробираться ему пришлось согнувшись в три погибели, и все время преследовал страх, что вот-вот его завалит, заживо похоронив в этой кротовой норе.
О Боже! Что это? Свеча потухла, и в лицо пахнуло сырым ветром. Он рванулся вперед, и его вытянутые руки наткнулись на спутанный клубок каких-то грязных, перемешанных с землей и песком жестких веревок. До ушей донесся неумолчный мерный рокот. Но поток свежего воздуха становился все сильнее и сильнее. Да это же не веревки, а корни куста или дерева, а рокочет, ударяя волнами о камни, морской прибой! Ну, еще немного! Раздвинув свисавшие корни, он просунул в образовавшееся отверстие голову и радостно захохотал: спасен!
Небольшое усилие — и Джакомо очутился на береговом откосе. Внизу пенились волны, справа был пустынный берег, поросший густым кустарником, а слева угадывалась в предутренней дымке изогнутая линия набережной Константинополя. На востоке уже появилась жемчужно-розовая полоска зари Следовало торопиться.
Белометти оглянулся. Темную дыру входа в катакомбы, как занавесом, закрывали спутанные корни кустов диких роз Прекрасно, он крепко запомнит это место. А теперь, хочешь не хочешь, придется снова лезть под землю…
Возвращаясь, он пометил заветную нишу, закоптив над входом в нее отметку в виде креста. Оставшиеся свечи аккуратно сложил у стены галереи: они еще могут пригодиться. Обратно к люку он почти бежал, на ходу сматывая веревку. Ухватившись за нее, влез в подвал, захлопнул деревянную крышку и задвинул ее сундуком. Сегодня же надо будет проверить, известно ли слугам и самому Фасих-бею о тайне подземелья. Если да, то придется все начинать сначала, но если нет…
Прокравшись в спальню мимо все еще бесчувственных слуг, Джакомо тщательно вычистил одежду и лег в постель, не забыв изнутри запереть дверь. Сейчас он нуждался в отдыхе.
Проснулся венецианец около полудня. Судя по доносившимся снизу звукам, слуги тоже поднялись и теперь ползали по дому, как ленивые осенние мухи. Завтрак подал один из «борцов» — глаза у него припухли, а лицо сильно отекло. Видимо, он мучился от головной боли, но крепился, стараясь не подать вида.
— Позови управляющего, — приказал ему Белометти.
Через несколько минут тот пришел. Выглядел он не лучше слуги.
— Слушаю, эфенди.
— Я решил перестроить дом, — огорошил его Джакомо. Внимательно наблюдая за управляющим, он отметил, что при этом известии его лицо не потеряло сонливого выражения.
— Да, эфенди.
— Мои комнаты будут внизу, в левом крыле. Под ними устроим винный погреб в подвале, а наверху расширим женскую половину. Гостиную и правое крыло трогать не нужно… Хотя лучше сделаем так: оружейную расположим в большой гостиной, а из нее прорубим дверь ко мне. Распорядитесь.
— Хорошо, эфенди, — поклонился управляющий.
Отпустив его, Белометти подумал, что сегодня же о замыслах перепланировки дома станет известно Фасих-бею. Теперь все зависит от того, как к этому отнесется хитрый старик.
На следующий день в ворота усадьбы въехали телеги с камнями. Увидев их из окна своей комнаты, Джакомо понял: он выиграл! Фасих-бей не знал тайны подземных галерей.
* * *
Сухоборец прочел послание Паршина, взял лежавший на краю стола острый нож, расправил полоску пергамента и начал тщательно скоблить ее, превращая закорючки тайнописи в тонкий порошок. Вскоре пергамент был чист: тайнопись стала прахом, и теперь никто не в силах вновь собрать его и прочесть письмо. Но содержание его крепко отпечаталось в памяти Бажена: Москва просит сделать все, чтобы сохранить мир!
Да, Азов сейчас для османов, словно чирей на интересном месте: как ни повернись, все время не дает покоя, начнешь выдавливать — искры из глаз, но и терпеть мочи нет. Кто знает, захотят ли они ждать, пока этот чирей сам прорвется, или все-таки дойдут до края и выдавят гнойник вместе с кровью? Ох, и прольется кровушки, если турки пойдут под Азов и двинутся потом дальше, в пределы русской Державы. Но пока царь Михаил Феодорович раздумывает, взять Азов под свою руку или нет, Стамбул выжидает, притаившись, как зверь в засаде.
Многое будет зависеть от того, кто здесь возьмет верх. Бажен Сухоборец знал, что султан Мурад не желает войны на севере, опасаясь ослабить империю. Но сановники им недовольны, и его мать, валиде Кезем, уже сколотила новый заговор, об этом Бажену тайком шепнули надежные люди, посвященные в секреты дворца Топкапы. Сухоборцу никогда не приходилось видеть гречанку Кезем, но слышал он о ней многое.
Кезем была одной из жен покойного султана Ахмеда I и после смерти мужа сумела свалить с трона его брата, недалекого Мустафу. Интриговала валиде в пользу своего старшего сына Османа II, который и сел на трон. Но процарствовал недолго янычары перевернули котлы и убили Османа. Гречанка затаилась, а султаном опять стал Мустафа, которого она не успела уничтожить. Осознав свою ошибку, Кезем поднялась в новую атаку, и меньше чем через год трон занял другой ее сын — нынешний султан Мурад IV. Он, как и его старший брат, Осман, нарушил закон, не казнив никого из родственников мужского пола, которые могли претендовать на верховную власть. Почему Мурад так поступил, загадка. Новый падишах отправил брата Ибрагима в темницу и забыл о нем.
Теперь мать султанов — валиде Кезем — хочет видеть на троне Ибрагима, который, в отличие от Мурада, станет послушен ей. Однако Мурад по доброй воле ни за что не откажется от престола — он не глуп, жесток, отважен и воинственен. Значит, мать готовит яд или ятаган для одного сына, чтобы править за спиной другого? И эта женщина — мать?
Ладно, Бог ей судья, сейчас нужно подумать о другом: что будет, если заговор удастся? Сама Кезем не станет высовываться из-за спины Ибрагима, а начнет действовать через своих приближенных, которые займут высшие должности в империи. Среди них самые яркие и опасные фигуры — Гуссейн-паша и не так давно примкнувший к заговору Фасих-бей. Каждый из них хочет быть великим визирем и хранителем, султанской печати. Остальные удовольствуются меньшим, понимая, что им не справиться с такими противниками, и поберегут собственные головы. А набивать сундуки золотом турки умеют на любой должности.
«Вот и думай, Бажен! Умудряйся и дело государево справлять, и свою башку от меча беречь». Он горестно вздохнул, встал из-за стола и прошелся по комнате. За окнами догорал жаркий день, сад начали окутывать мягкие сумерки. Словно запутавшись в густой листве, замерцала первая звезда. Скоро сгустится темнота, смолкнет шум улиц, опустеют базарные площади, замрут беспокойные причалы, потом начнут гаснуть огни в домах, и огромный город погрузится в сон.
Бажен спустился вниз. Куприян уже проснулся и лакомился финиками.
— К Спиридону пока не ходи, — присев рядом, сказал Бажен. — Нужные вещи у него заберем без тебя. Жить будешь здесь. Одежду найду тебе поприличнее, чтобы соседи не косились.
— Ладно. С ответом к Федору кого пошлешь? Меня?
— Пока мне ему нечего ответить, — Сухоборец снова вздохнул и коротко рассказал Куприяну о положении дел.
Казак слушал, не перебивая, время от времени растирал давний рубец на груди и щурился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114