Пожелав хозяевам доброй ночи, беглецы улеглись на полу, оставив Богумира с отцом и сестрой.
Усталость быстро взяла свое: Тимофей задремал, убаюканный мерным шорохом дождя, — гроза проходила стороной, ливень постепенно превратился в мелкий моросящий дождичек, но за окном все еще сверкали сполохи молний. Рядом посапывал грек, с другой стороны лежал Сарват, а у порога устроился неунывающий Жозеф — он уже успел выпросить у Златы шнурок и стянул им на затылке свои длинные, давно не знавшие ножниц волосы. Сквозь сон Головин слышал глухой голос Богумира, рассказывавшего о своих скитаниях по свету, жалобные причитания его сестры и ругань бая Славчо, проклинавшего османов. Возбужденный нежданной встречей с сыном и выпитым вином, старик говорил излишне громко. Злата одергивала его, чтобы не мешал усталым гостям отдыхать.
Но Славчо никак не мог успокоиться и вновь начинал рассказывать, как турки в прошлом году собирали налог крови — девширме, — от каждых сорока дворов по одному пятилетнему мальчику, чтобы увезти детей в Константинополь и воспитать из них кровожадных янычар. Сколько было пролито материнских слез, как сжимались кулаки отцов! Многие после этого ушли в горы и пополнили ряды юнацких дружин, постоянно тревоживших захватчиков. Конечно, юнаки молодцы, честь им и слава, но разве скинуть им без помощи русских ненавистное иго?
Внезапно в шум дождя за окнами и гул голосов в соседней комнате вплелся новый звук — где-то неподалеку заржал конь, затем послышались шлепки копыт по грязи. Похоже, к дому бая Славчо подъехал верховой. Тимофей сел и прислушался — уж не почудилось ли спросонок? Француз тоже заворочался и открыл глаза. Значит, и он услышал. Только увлеченные разговором хозяева продолжали мирно допивать вино. Ага, вот опять зачавкала грязь под копытами.
— Кто это? — шепотом спросил Жозеф.
Казак пожал плечами и нащупал лежавший рядом ятаган: у хозяина дома нет денег, чтобы купить лошадь, а для соседней время слишком позднее, да и погода неподходящая. Значит, у крыльца кто-то чужой!
Наконец и Богумир услыхал слабое позвякивание уздечки, чавканье грязи под копытами и храп скакуна. Он выскочил из-за стола и кинулся будить товарищей, но они уже были на ногах, а Сарват даже успел вооружиться топором. Бай Славчо подкрался к двери и прислушался.
— Кто тут? — срывающимся голосом спросил он. Никто не ответил, только вновь донеслось тихое ржанье.
— Может, чей-то конь приблудился? — шепотом предположила Злата.
— Надо открыть и посмотреть, — сказал Кондас.
— А если турки? — обернулся к нему старик.
— Тогда они все равно не уйдут. — Тимофей решительно отодвинул засов и приоткрыл дверь.
У крыльца, мотая головой, стоял конь темной масти. На небе сверкнула молния, и в ее неверном свете все увидели, что, вцепившись в мокрую гриву, на шее лошади почти лежит человек. Больше во дворе никого не было.
— Эй! — окликнул всадника бай Славчо, но тот не отозвался. Тогда старик потряс его за плечо. Неизвестный застонал и начал сползать с седла. Жозеф и Кондас подхватили его на руки и не дали упасть.
— Он ранен, — быстро определил француз.
— Несите в дом. — Славчо пошире распахнул дверь и покачал головой. — Ну и ночка сегодня!
— Надо спрятать коня, — решил Богумир. — Я отведу его в сарай.
Когда он вернулся, раненый лежал на полу около жарко пылавшего очага. Вокруг него молча стояли беглецы, бай Славчо и Злата. Даже проснувшийся Яцек привстал на лавке и не отрываясь смотрел на незнакомца.
Раздвинув собравшихся, Богумир увидел залитого кровью янычара в богатой одежде
* * *
— Исчадие ада! — прохрипел старик. — Это ламия , его надо убить, а труп бросить в реку. За ночь его размолотит о камки и унесет далеко отсюда.
— Он и так не жилец. — Кондас опустился на корточки возле янычара. — Весь левый бок разворочен пулей.
Грек отстегнул от пояса раненого саблю и вытащил из ножен клинок: он был зазубрен и покрыт свежими пятнами крови. Видно, недавно янычар с кем-то ожесточенно рубился.
— В седельных кобурах разряженные пистолеты, — тихо сообщил Богумир.
— Конь нам пригодится. — Сарват прищелкнул языком. — Скакун хорош, не меньше полусотни пиастров стоит.
— Я не позволю осквернить наш кров убийством, — неожиданно заявила Злата. — Если хотите, тащите его к реке и утопите. Но как после этого брать из нее воду?
Все понуро молчали, не зная, на что решиться: слишком ошеломляющим было появление среди ночи раненого янычара на коне. Откуда и куда он скакал, кто его ранил? И как узнать, не рыщут ли сейчас по округе другие янычары, разыскивая пропавшего?
— Не берите грех на душу, — вздохнула девушка. — Ведь он раньше был христианином.
— Среди янычар много турок, — возразил ей грек.
— Все равно, — не успокаивалась девушка. — Пусть он басурман, но мы-то православные!
— Не все, — усмехнулся Жозеф. — Я католик! Яцек наверняка тоже, а вот как Сарват — не знаю.
— Я православный. — Албанец перекрестился. — У нас те, кто покорился туркам и не хочет платить харадж, принимают ислам, а сохранившие веру отцов берут в руки оружие и уходят в горы.
— У нас то же самое, — опустил голову бай Славчо. — Ну, потащим к реке?
— Подожди, — остановил его француз. — Сначала снимем одежду.
— Куда торопитесь? — осадил их Тимофей. — Надо бы рас-
спросить его.
Он плеснул в кружку вина, опустился на колени и, поддерживая голову раненого, влил ему в рот несколько капель. Янычар слабо застонал и облизнул бледные губы. Веки его дрогнули, глаза открылись. Казак расстегнул рубаху у него на груди и положил ладонь на сердце. Внезапно его пальцы нащупали небольшой твердый предмет, спрятанный в пришитом к изнанке рубашки небольшом кармашке. Что это?
— А-а-м-м — Раненый застонал, пытаясь оттолкнуть руку Тимофея. В его тускнеющих глазах было столько боли и ненависти, что Головин невольно отшатнулся, но рука уже скользнула в кармашек и вытащила маленький, похожий на крестик, четырехлепестковый цветок с неровной жемчужинкой в середине. Боже правый! Знак тайного братства!
— Что там? — вытянул шею Кондас, однако казак быстро сжал находку в кулаке.
— Ничего! Помогите его перевязать.
— Ты сошел с ума! — Француз удивленно уставился на Тимофея. — Старик прав, эту падаль пора тянуть к реке.
— Делайте, что говорю, — сердито прикрикнул казак. Недоуменно переглянувшись, грек и албанец помогли Тимофею стянуть с янычара куртку и пропитавшуюся кровью рубаху. Открылась страшная рана на левом боку. Увидев ее, Злата охнула и закрыла лицо руками, но быстро совладала с собой, принесла теплой воды и кусок полотна. Янычар не сопротивлялся. Он только глухо стонал и скрипел зубами. Головин дал ему выпить немного вина, промыл рану и забинтовал полотном.
— Не жилец, — тихо заметил помогавший ему Кондас. — Пуля застряла в середине груди, и он потерял слишком много крови.
— Зачем ты с ним возишься? — не выдержал бай Славчо. — Все одно к утру одной собакой станет меньше.
Албанец расправил рубаху янычара и просунул в оставленное пулей отверстие свой толстый палец. Сокрушенно покачав головой, он пробормотал, что ружье было старое и пуля очень большая, а стреляли с близкого расстояния.
— Старик прав, — пробасил Сарват. — Он умрет до утра.
— Лучше его не трогать, — посоветовал грек. — А еще лучше — бросить в реку.
— Отойдите все, — попросил Тимофей. — Мне нужно поговорить с ним.
— У тебя завелись секреты с турками? — подозрительно прищурился Жозеф.
— Что ты хочешь узнать у него? — поддержал француза Богумир. — И почему я должен оставить тебя наедине с янычаром в собственном доме?
— Не орите, — слабым голосом попросил Яцек — Вы поднимете на ноги всю округу.
Сарват отбросил рубаху янычара и подошел ближе, заинтересованно прислушиваясь к спору. Грек скрестил руки на груди и прислонился к стене, молча наблюдая за происходящим.
— Скоро начнет светать. — Бай Славчо выглянул в окно. — А вы еще не решили, что делать. Беда, если соседи увидят, как мы выносим турка!
— Это не турок, — упрямо наклонил голову казак. — Я знаю этого человека и должен поговорить с ним.
— Ты знаешь его? — изумился Жозеф. — Откуда?
— Нельзя терять время. — Головин безошибочно уловил перемену в настроении товарищей и подтолкнул француза к смежной комнате. — Посидите там. Речь идет о победе креста над полумесяцем!
Кондас вышел первым, улегся на пол и закинул руки за голову. За ним нехотя последовали остальные. Тимофей с головой укрыл Яцека накидкой и склонился над раненым. Тот пришел в себя и смотрел на казака с холодным, равнодушным презрением. Головин разжал ладонь и поднес к его глазам знак тайного братства.
Собрав последние силы, янычар неожиданно вцепился в запястье казака, пытаясь отнять золотой цветок. Но Тимофей свободной рукой достал свой знак и положил его на ладонь рядом с первым. Хватка раненого ослабла.
— Кто ты? — едва слышно просипел он.
— Какому Богу ты молишься? — шепнул Головин.
— Истинному.
— От лжи до истины пять пальцев. — Казак приложил ладонь к своему виску.
— Из лжи родится все, даже правда, — прошелестел раненый. — Откуда ты и куда идешь?
— Бежал с турецких галер, — не вдаваясь в подробности, объяснил Тимофей. — Чем я могу помочь тебе?
— Нас никто не слышит? — Раненый хотел приподняться, но казак успокоил его:
— Не трать зря силы, мы одни.
— Возьми мой пояс и отправляйся в Горный монастырь. Потом тебе в Царьград. Мне уже не доехать.
— Ты встанешь!
— Нет. — На губах янычара появилась слабая улыбка, — Я уже почти мертв…
— Кто ранил тебя?
— Не знаю. У перевала ждала засада. Со мной было еще четверо, они погибли. Мне выстрелили в бок, и я только чудом сумел прорваться… В монастыре спроси отца Доната: он сгорбленный, с палкой, на груди большой медный крест, а на левой руке вросшее в палец кольцо.
Раненый дотронулся до безымянного пальца левой руки Тимофея и натужно закашлялся. На его губах появилась пузырящаяся розовая пена.
«Отходит», — понял казак, увидев тонкую струйку крови в углу рта умирающего.
— Покажешь знак… Ничего не скрывай… Бог послал тебя, и я ухожу спокойно. Торопись! — Раненый вцепился в Головина холодеющими пальцами и прохрипел: — Пояс!..
Лицо его стало страшно бледным, по телу пробежала судорога, темная струя крови хлынула изо рта на голую грудь, намочив белое полотно повязки. Все было кончено.
Тимофей закрыл ему глаза и спрятал знаки тайного братства — возвращение домой откладывалось! Теперь на нем лежала обязанность добраться до Царьграда. Но сначала в Горный монастырь, к отцу Донату.
Головин размотал пояс умершего и увидел под ним булатный клинок с рукоятью в виде хищной птицы. Осторожно расстегнув его, казак вытащил булат из-под тела и прочел вырезанную на клинке надпись: «Аз всякому воздам по делам его». Вновь согнув клинок, Тимофей надел его на себя и взял пояс. Из него выпал небольшой мешочек. В нем оказался жемчуг.
— Я скоро задохнусь. — Яцек сбросил накидку и шумно задышал. — Ты уже договорился со своим турком?
— Он умер, — глухо ответил Головин.
— Умер? — Поляк озадаченно крякнул. — М-да…
Услышав его голос, из смежной комнаты вышел бай Славчо. За ним появились Богумир, его сестра и Жозеф. Встав возле залитого кровью тела, старик перекрестился и начал шептать поминальную молитву. Злата подала брату кусок старого рядна, и он укрыл им покойного, потом обернулся к Тимофею:
— Что теперь? Уже светает.
— Ты знаешь, где Горный монастырь? — ответил вопросом Головин.
— Горный монастырь? — недоуменно переспросил болгарин. — Это недалеко. Дня два пути. А зачем тебе?
— Похороню его, — казак кивнул на тело, — и отправлюсь туда. Я должен сделать то, что не успел он.
— Месть? — заинтересовался француз
— Нет, — покачал головой Тимофей. — Святое дело борьбы с турецким игом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Усталость быстро взяла свое: Тимофей задремал, убаюканный мерным шорохом дождя, — гроза проходила стороной, ливень постепенно превратился в мелкий моросящий дождичек, но за окном все еще сверкали сполохи молний. Рядом посапывал грек, с другой стороны лежал Сарват, а у порога устроился неунывающий Жозеф — он уже успел выпросить у Златы шнурок и стянул им на затылке свои длинные, давно не знавшие ножниц волосы. Сквозь сон Головин слышал глухой голос Богумира, рассказывавшего о своих скитаниях по свету, жалобные причитания его сестры и ругань бая Славчо, проклинавшего османов. Возбужденный нежданной встречей с сыном и выпитым вином, старик говорил излишне громко. Злата одергивала его, чтобы не мешал усталым гостям отдыхать.
Но Славчо никак не мог успокоиться и вновь начинал рассказывать, как турки в прошлом году собирали налог крови — девширме, — от каждых сорока дворов по одному пятилетнему мальчику, чтобы увезти детей в Константинополь и воспитать из них кровожадных янычар. Сколько было пролито материнских слез, как сжимались кулаки отцов! Многие после этого ушли в горы и пополнили ряды юнацких дружин, постоянно тревоживших захватчиков. Конечно, юнаки молодцы, честь им и слава, но разве скинуть им без помощи русских ненавистное иго?
Внезапно в шум дождя за окнами и гул голосов в соседней комнате вплелся новый звук — где-то неподалеку заржал конь, затем послышались шлепки копыт по грязи. Похоже, к дому бая Славчо подъехал верховой. Тимофей сел и прислушался — уж не почудилось ли спросонок? Француз тоже заворочался и открыл глаза. Значит, и он услышал. Только увлеченные разговором хозяева продолжали мирно допивать вино. Ага, вот опять зачавкала грязь под копытами.
— Кто это? — шепотом спросил Жозеф.
Казак пожал плечами и нащупал лежавший рядом ятаган: у хозяина дома нет денег, чтобы купить лошадь, а для соседней время слишком позднее, да и погода неподходящая. Значит, у крыльца кто-то чужой!
Наконец и Богумир услыхал слабое позвякивание уздечки, чавканье грязи под копытами и храп скакуна. Он выскочил из-за стола и кинулся будить товарищей, но они уже были на ногах, а Сарват даже успел вооружиться топором. Бай Славчо подкрался к двери и прислушался.
— Кто тут? — срывающимся голосом спросил он. Никто не ответил, только вновь донеслось тихое ржанье.
— Может, чей-то конь приблудился? — шепотом предположила Злата.
— Надо открыть и посмотреть, — сказал Кондас.
— А если турки? — обернулся к нему старик.
— Тогда они все равно не уйдут. — Тимофей решительно отодвинул засов и приоткрыл дверь.
У крыльца, мотая головой, стоял конь темной масти. На небе сверкнула молния, и в ее неверном свете все увидели, что, вцепившись в мокрую гриву, на шее лошади почти лежит человек. Больше во дворе никого не было.
— Эй! — окликнул всадника бай Славчо, но тот не отозвался. Тогда старик потряс его за плечо. Неизвестный застонал и начал сползать с седла. Жозеф и Кондас подхватили его на руки и не дали упасть.
— Он ранен, — быстро определил француз.
— Несите в дом. — Славчо пошире распахнул дверь и покачал головой. — Ну и ночка сегодня!
— Надо спрятать коня, — решил Богумир. — Я отведу его в сарай.
Когда он вернулся, раненый лежал на полу около жарко пылавшего очага. Вокруг него молча стояли беглецы, бай Славчо и Злата. Даже проснувшийся Яцек привстал на лавке и не отрываясь смотрел на незнакомца.
Раздвинув собравшихся, Богумир увидел залитого кровью янычара в богатой одежде
* * *
— Исчадие ада! — прохрипел старик. — Это ламия , его надо убить, а труп бросить в реку. За ночь его размолотит о камки и унесет далеко отсюда.
— Он и так не жилец. — Кондас опустился на корточки возле янычара. — Весь левый бок разворочен пулей.
Грек отстегнул от пояса раненого саблю и вытащил из ножен клинок: он был зазубрен и покрыт свежими пятнами крови. Видно, недавно янычар с кем-то ожесточенно рубился.
— В седельных кобурах разряженные пистолеты, — тихо сообщил Богумир.
— Конь нам пригодится. — Сарват прищелкнул языком. — Скакун хорош, не меньше полусотни пиастров стоит.
— Я не позволю осквернить наш кров убийством, — неожиданно заявила Злата. — Если хотите, тащите его к реке и утопите. Но как после этого брать из нее воду?
Все понуро молчали, не зная, на что решиться: слишком ошеломляющим было появление среди ночи раненого янычара на коне. Откуда и куда он скакал, кто его ранил? И как узнать, не рыщут ли сейчас по округе другие янычары, разыскивая пропавшего?
— Не берите грех на душу, — вздохнула девушка. — Ведь он раньше был христианином.
— Среди янычар много турок, — возразил ей грек.
— Все равно, — не успокаивалась девушка. — Пусть он басурман, но мы-то православные!
— Не все, — усмехнулся Жозеф. — Я католик! Яцек наверняка тоже, а вот как Сарват — не знаю.
— Я православный. — Албанец перекрестился. — У нас те, кто покорился туркам и не хочет платить харадж, принимают ислам, а сохранившие веру отцов берут в руки оружие и уходят в горы.
— У нас то же самое, — опустил голову бай Славчо. — Ну, потащим к реке?
— Подожди, — остановил его француз. — Сначала снимем одежду.
— Куда торопитесь? — осадил их Тимофей. — Надо бы рас-
спросить его.
Он плеснул в кружку вина, опустился на колени и, поддерживая голову раненого, влил ему в рот несколько капель. Янычар слабо застонал и облизнул бледные губы. Веки его дрогнули, глаза открылись. Казак расстегнул рубаху у него на груди и положил ладонь на сердце. Внезапно его пальцы нащупали небольшой твердый предмет, спрятанный в пришитом к изнанке рубашки небольшом кармашке. Что это?
— А-а-м-м — Раненый застонал, пытаясь оттолкнуть руку Тимофея. В его тускнеющих глазах было столько боли и ненависти, что Головин невольно отшатнулся, но рука уже скользнула в кармашек и вытащила маленький, похожий на крестик, четырехлепестковый цветок с неровной жемчужинкой в середине. Боже правый! Знак тайного братства!
— Что там? — вытянул шею Кондас, однако казак быстро сжал находку в кулаке.
— Ничего! Помогите его перевязать.
— Ты сошел с ума! — Француз удивленно уставился на Тимофея. — Старик прав, эту падаль пора тянуть к реке.
— Делайте, что говорю, — сердито прикрикнул казак. Недоуменно переглянувшись, грек и албанец помогли Тимофею стянуть с янычара куртку и пропитавшуюся кровью рубаху. Открылась страшная рана на левом боку. Увидев ее, Злата охнула и закрыла лицо руками, но быстро совладала с собой, принесла теплой воды и кусок полотна. Янычар не сопротивлялся. Он только глухо стонал и скрипел зубами. Головин дал ему выпить немного вина, промыл рану и забинтовал полотном.
— Не жилец, — тихо заметил помогавший ему Кондас. — Пуля застряла в середине груди, и он потерял слишком много крови.
— Зачем ты с ним возишься? — не выдержал бай Славчо. — Все одно к утру одной собакой станет меньше.
Албанец расправил рубаху янычара и просунул в оставленное пулей отверстие свой толстый палец. Сокрушенно покачав головой, он пробормотал, что ружье было старое и пуля очень большая, а стреляли с близкого расстояния.
— Старик прав, — пробасил Сарват. — Он умрет до утра.
— Лучше его не трогать, — посоветовал грек. — А еще лучше — бросить в реку.
— Отойдите все, — попросил Тимофей. — Мне нужно поговорить с ним.
— У тебя завелись секреты с турками? — подозрительно прищурился Жозеф.
— Что ты хочешь узнать у него? — поддержал француза Богумир. — И почему я должен оставить тебя наедине с янычаром в собственном доме?
— Не орите, — слабым голосом попросил Яцек — Вы поднимете на ноги всю округу.
Сарват отбросил рубаху янычара и подошел ближе, заинтересованно прислушиваясь к спору. Грек скрестил руки на груди и прислонился к стене, молча наблюдая за происходящим.
— Скоро начнет светать. — Бай Славчо выглянул в окно. — А вы еще не решили, что делать. Беда, если соседи увидят, как мы выносим турка!
— Это не турок, — упрямо наклонил голову казак. — Я знаю этого человека и должен поговорить с ним.
— Ты знаешь его? — изумился Жозеф. — Откуда?
— Нельзя терять время. — Головин безошибочно уловил перемену в настроении товарищей и подтолкнул француза к смежной комнате. — Посидите там. Речь идет о победе креста над полумесяцем!
Кондас вышел первым, улегся на пол и закинул руки за голову. За ним нехотя последовали остальные. Тимофей с головой укрыл Яцека накидкой и склонился над раненым. Тот пришел в себя и смотрел на казака с холодным, равнодушным презрением. Головин разжал ладонь и поднес к его глазам знак тайного братства.
Собрав последние силы, янычар неожиданно вцепился в запястье казака, пытаясь отнять золотой цветок. Но Тимофей свободной рукой достал свой знак и положил его на ладонь рядом с первым. Хватка раненого ослабла.
— Кто ты? — едва слышно просипел он.
— Какому Богу ты молишься? — шепнул Головин.
— Истинному.
— От лжи до истины пять пальцев. — Казак приложил ладонь к своему виску.
— Из лжи родится все, даже правда, — прошелестел раненый. — Откуда ты и куда идешь?
— Бежал с турецких галер, — не вдаваясь в подробности, объяснил Тимофей. — Чем я могу помочь тебе?
— Нас никто не слышит? — Раненый хотел приподняться, но казак успокоил его:
— Не трать зря силы, мы одни.
— Возьми мой пояс и отправляйся в Горный монастырь. Потом тебе в Царьград. Мне уже не доехать.
— Ты встанешь!
— Нет. — На губах янычара появилась слабая улыбка, — Я уже почти мертв…
— Кто ранил тебя?
— Не знаю. У перевала ждала засада. Со мной было еще четверо, они погибли. Мне выстрелили в бок, и я только чудом сумел прорваться… В монастыре спроси отца Доната: он сгорбленный, с палкой, на груди большой медный крест, а на левой руке вросшее в палец кольцо.
Раненый дотронулся до безымянного пальца левой руки Тимофея и натужно закашлялся. На его губах появилась пузырящаяся розовая пена.
«Отходит», — понял казак, увидев тонкую струйку крови в углу рта умирающего.
— Покажешь знак… Ничего не скрывай… Бог послал тебя, и я ухожу спокойно. Торопись! — Раненый вцепился в Головина холодеющими пальцами и прохрипел: — Пояс!..
Лицо его стало страшно бледным, по телу пробежала судорога, темная струя крови хлынула изо рта на голую грудь, намочив белое полотно повязки. Все было кончено.
Тимофей закрыл ему глаза и спрятал знаки тайного братства — возвращение домой откладывалось! Теперь на нем лежала обязанность добраться до Царьграда. Но сначала в Горный монастырь, к отцу Донату.
Головин размотал пояс умершего и увидел под ним булатный клинок с рукоятью в виде хищной птицы. Осторожно расстегнув его, казак вытащил булат из-под тела и прочел вырезанную на клинке надпись: «Аз всякому воздам по делам его». Вновь согнув клинок, Тимофей надел его на себя и взял пояс. Из него выпал небольшой мешочек. В нем оказался жемчуг.
— Я скоро задохнусь. — Яцек сбросил накидку и шумно задышал. — Ты уже договорился со своим турком?
— Он умер, — глухо ответил Головин.
— Умер? — Поляк озадаченно крякнул. — М-да…
Услышав его голос, из смежной комнаты вышел бай Славчо. За ним появились Богумир, его сестра и Жозеф. Встав возле залитого кровью тела, старик перекрестился и начал шептать поминальную молитву. Злата подала брату кусок старого рядна, и он укрыл им покойного, потом обернулся к Тимофею:
— Что теперь? Уже светает.
— Ты знаешь, где Горный монастырь? — ответил вопросом Головин.
— Горный монастырь? — недоуменно переспросил болгарин. — Это недалеко. Дня два пути. А зачем тебе?
— Похороню его, — казак кивнул на тело, — и отправлюсь туда. Я должен сделать то, что не успел он.
— Месть? — заинтересовался француз
— Нет, — покачал головой Тимофей. — Святое дело борьбы с турецким игом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114