Проклятье! Если и там пусто, нужно думать, как оправдываться, когда купец подаст жалобу. Ну, Ахмет!
А сотник уже был тут как тут. Наклонившись к уху мурзы, он шепнул:
— Ивко нигде нет.
Не ответив, Азис вошел в сарай. У дальней стены сгрудилось несколько стражников, что-то рассматривая при свете факелов.
— Что там? — вытянул шею мурза.
Стражники расступились и показали ему плотно закрытый люк, ведущий в подпол. Открыть его они не решались.
Ахмет выхватил у одного из стражников копье, поддел им кольцо люка и откинул крышку. Все отпрянули, ожидая, что из темного провала грохнут выстрелы или выскочат люди с обнаженными саблями в руках, но ничего не произошло.
— Вниз! — приказал сотник.
Стражники неохотно полезли в подвал. При малейшем шорохе они были готовы спустить курки пистолетов, однако подвал был пуст. Азис сам осмотрел его: лавки у стен, истоптанная солома на полу, старые бочки, давно потухший фонарь, какая-то плошка с вонючей грязью на дне и никаких следов пребывания людей. Разве что тяжелый спертый воздух?
Наклонив факел, Ахмет начал разглядывать пол и вскоре подал мурзе небольшой камушек. Брезгливо взяв его двумя пальцами, начальник стражи поднес находку ближе к глазам. Ба, да это же кусочек кремня от пистолетного замка!
— Они были здесь! — торжествующе улыбнулся сотник.
— Купцы тоже часто носят оружие, — осадил его Азис. — Ты убеждал меня, что урус-шайтаны прячутся здесь. Где они?
Гремя ножнами сабли, по ступеням лестницы в подвал скатился один из оставшихся наверху стражников.
— Высокородный! Неподалеку стреляли!
— Там имение Иляс-мурзы, — вскинул голову Ахмет. — Стреляли за рощей, позади дома?
— Да, — неуверенно подтвердил стражник. — Расстояние большое, слышно плохо.
— Это они. — Сотник поклонился мурзе. — Прикажи отправиться туда и проверить, что случилось.
Азис молча отстранил его и направился к выходу из подвала. Ахмет забежал сбоку и заглянул в искаженное злобой лицо мурзы.
— Арба не зря ездила по дороге около имения! Нам нужно торопиться.
Начальник стражи не ответил. Выбравшись из подвала, он приказал отправить в тюрьму всех, кто находился в доме купца, и вскочил на коня. Сотник почтительно держал ему стремя.
— Мы поедем к Алтын-карге, — наклонившись к Ахмеду, зловеще прошипел мурза. — Но если ты ошибся и в этот раз, я сошью себе сапоги из твоей кожи.
Он первым помчался в ночь, не разбирая дороги. Следом бросились остальные стражники во главе с перепуганным сотником: Ахмет знал, что мурза не любил бросать слов на ветер.
Ворота усадьбы Иляса оказались распахнуты настежь. Въехав в них, начальник стражи увидел столпившихся во дворе людей, настороженно примолкших при появлении всадников. Приподнявшись на стременах, мурза зычно крикнул:
— Что тут происходит? Почему шум? Вы что, оглохли, правоверные? Отвечайте! Я начальник ханской стражи Азис-мурза!
* * *
Когда выскочили из ворот имения мурзы, Тимофей пересчитал всадников: вместе с ним одиннадцать. Значит, ушли все и дело обошлось без потерь. Теперь скорее к морю! Поднимая пыль, отряд полетел к побережью. Коней не щадили — сейчас все зависело от их резвости.
Вскоре позади остались широко раскинувшиеся по сторонам дороги сады и показался перевал. Лежавший поперек седла, замотанный в ковер пленник беспокойно зашевелился и глухо замычал. Наверное, пришел в себя и пытался понять, что случилось. Почему после страшного грохота и звона в голове он вдруг очутился в душной темноте и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой?
Тимофей поправил сползавший с седла тюк с похищенным и хлестнул лошадь плетью, понукая ее бодрее идти на подъеме к перевалу. Ничего, потерпит мурза, надо же когда-нибудь и ему на своей шкуре попробовать, каково приходится полоняникам. Хотя ордынцы обычно ведут полон с веревками на шее, а не везут на конях. И этого татарина не будут ждать в конце пути площадь невольничьего рынка и жадные перекупщики-работорговцы.
Как жаль, что украли мурзу, а не девушку. Тогда и скакун ни к чему: просто схватил бы ее на руки, прижал к груди и нес до самого моря, не чувствуя усталости. Редкая красавица! Дивный стан, тонкие черты лица, огромные глаза, маленькая ножка в расшитом шелками мягком татарском сапожке — все это так и стояло перед глазами казака.
Вот он, ее платок. Тимофей приложил его к щеке и ощутил едва уловимый незнакомый теплый аромат. Сердце снова защемило неясным томительным предчувствием. Как бывало в далеком, уже казавшемся подернутым смутной пеленой времени, детстве, когда мать, жарко натопив печь, купала его в большом деревянном корыте, ласково проводя руками по телу и шепча наговоры, отгонявшие хвори-лихоманки. Тимоша тогда замирал и закрывал глаза, полностью отдаваясь во власть маминых рук, нежно гладивших его голову, худую спинку с выступающими лопатками, угловатые, костлявые плечики. Потом мама заворачивала ненаглядного сыночка в чистую мягкую холстину и брала на руки. Пахло от маминой груди и волос таким же томительным теплом, и маленькое сердце сжималось в неясном тревожном предчувствии, но быстро успокаивалось, ощущая рядом биение сердца матери, готового закрыть его собой от всех невзгод в мире.
А не закрыло: не дали маме вырастить сыночка, не дали увидеть, каким он стал. Может, как раз этот мурза и привел тогда к их городку татарскую конницу, чтобы вырвать малыша из ласковых рук, обречь его на неволю и горькое сиротство. Значит, не зря тогда томила душу тревога?
На перевале Головин перекинул пленника на седло к Брязге, давая отдых своему коню. Пропустил мимо себя торопившихся спуститься в долину казаков, на мгновение задержался, поглядел назад. И похолодел: вдалеке быстро катилось по дороге густое облако пыли, в лунном свете казавшееся похожим на мягкий серый шарик или сгустившийся клочок тумана. Приближаясь, оно вырастало в размерах, и вскоре стало видно, как взблескивают в нем холодные искры — это шла аллюром плотная конная масса, поблескивая остриями пик и металлическими частями доспехов. Боясь ошибиться, Тимофей соскочил с коня и припал ухом к каменистой земле. И сразу словно ударил от нее глухой гул топота копыт, как будто дрожало и стонало в глубине неведомое, огромное чудовище.
Едва успев вставить ногу в стремя, казак ожег коня плетью и на скаку умостился в седле. Гнать, что есть мочи гнать! Сейчас не время задумываться, почему так быстро сумели взять их след, надо гнать и гнать лошадей! Поравнявшись с Ивко и Брязгой, он, захлебываясь встречным ветром, прокричал:
— Погоня!
Победителем в этой бешеной скачке выйдет тот, у кого лучше кони. Путать врага уже некогда и просто негде, дорога идет прямиком к берегу моря, и только у скал, где серб прятал лошадей, есть укромное местечко, пригодное для засады. Уже не свернуть, не запетлять, только гнать и гнать!..
Опустили поводья и дали волю скакунам, которые закусили удила, стремясь перегнать друг друга. Брязга одной рукой придерживал подпрыгивавший на седле тюк, а другой достал кинжал и знаками показал, что в случае чего он зарежет мурзу. Ивко, казавшийся смертельно бледным рядом с вымазанными сажей казаками, вымученно улыбался и даже что-то крикнул, но ветер унес слова, заглушённые топотом копыт.
Ну, где же скалы? Надо выиграть состязание в скорости. Главный приз — собственная голова! И еще драгоценный пленник, которого ждут в Азове, а может быть, даже в Москве. Стоило ли положить столько трудов, чтобы его выкрасть, а потом зарезать, убегая от погони? Нет, его необходимо, во что бы то ни стало, увезти. Пусть татары беснуются на берегу, видя уходящий в море струг!
Оглянувшись, Головин прикусил от досады губу: погоня неумолимо приближалась. Крымчаки уже прошли перевал и скатывались в долину, по-прежнему держась плотной массой и подгоняя коней гортанными криками. Сколько их? Трудно точно сосчитать в неверном свете луны, но никак не меньше трех-четырех десятков. Многовато! Знать, важную птицу похитили казаки, что столько ордынцев бросилось вдогон, надеясь отбить пленника. Если успеют настичь, неминуема рубка. И вряд ли русским удастся выйти из схватки победителями. Погоня наверняка развернется, охватывая кольцом и отрезая от моря, а потом навалится со всех сторон: привычки степняков хорошо известны, они редко меняют тактику боя, предпочитая использовать давно отработанные приемы, всегда приносившие им успех. Одна надежда — попробовать еще поднатужиться, оторваться, насколько возможно, и не мешкая спешиться у камней. Ивко погонит лошадей дальше, а казаки, унося завернутого в ковер мурзу, спустятся по крутой тропинке к морю, где должен ждать струг.
В темноте татары могут не разобраться, что кони умчались без седоков, и припустят за ними. Серб знает в округе каждую тропку, он найдет способ улизнуть: на скаку прыгнет в овраг или спрячется в лесу до наступления утра. Налегке лошади побегут быстрее, и погоне придется потратить достаточно времени, пока удастся их настичь. Даже когда коней поймают, нельзя определить, кому они принадлежат, — у них нет тавра. Седла и уздечки татарские, поэтому греши мыслями на кого вздумается. А пасущиеся в предгорьях табуны никто не пересчитывал.
Подскакав к Ивко, Тимофей прокричал ему в ухо:
— У моря гони дальше! Потом сам уйдешь!
Серб понимающе кивнул и махнул рукой направо, показывая, куда он направит коней.
— Факел! — крикнул Ивко. — Сверху вниз! Три раза! Это был условный сигнал для струга, чтобы, не опасаясь
засады, с моря подошли к берегу и забрали смельчаков. Головин принял у серба длинную палку с намотанной на нее просмоленной паклей и хлопнул Ивко по плечу: прощай, друг! Удачи тебе! Обняться при расставании уже нет времени, и приведется ли когда увидеться, знает только Бог.
Вот и камни, за которыми ложбина, а дальше начинается тропинка к маленькой бухте. Остановиться бы, поглядеть, не пляшет ли на волнах черная точка маленького суденышка, поджидая в море условного сигнала, да некогда.
Тимофей спрыгнул с седла и кинулся к Брязге. Помог ему снять мурзу с коня. Пленник пытался брыкаться и глухо мычал. Выгибаясь всем телом, он хотел ослабить путы, но Афоня вязал крепко
— Давай его вниз, — распорядился Головин.
Успевшие спешиться два казака подхватили тюк с похищенным и шустро побежали через лощину к тропе. Еще мгновение — и они скрылись из виду, начав спускаться к воде.
— Ги-и-и! — протяжно крикнул Брязга и хлестнул лошадей.
Мелькнуло в темноте бледное лицо серба, и тут же все смешалось: кони рванули, бренча пустыми стременами, вздрогнула от топота копыт земля, и наступила тишина.
— Бери факел. — Тимофей сунул Афоне палку с паклей — Три раза махнешь вниз. Если что, будешь за старшего.
— А ты?
— Оставь со мной двоих. Надо прикрыть, вдруг татарва сунется. Да не тяни ты, пора сигналить! Ружья нам дайте.
— Прости! — Брязга облапил Головина и, не оглядываясь, кинулся к тропинке. За ним поспешили другие
Оставшиеся молча залегли среди камней, тревожно вглядываясь в приближающуюся темную массу всадников. Удастся направить погоню по ложному следу или нет?
Неожиданно преследовавшие казаков верховые разделились: было ясно видно, как потекла в сторону часть татар, пустившись за ускакавшим с лошадьми Ивко, а другие, не сдерживая бега коней, летели прямо на маленькую засаду.
— Залпом — Тимофей взвел курок ружья. — Как скажу «Пали!». И сразу вторым.
— А если не остановятся? — шепотом спросили из темноты.
— Тогда из пистолетов. Велю отходить — не тяните.
Головин положил ствол на плоский шершавый камень и стал ждать, когда силуэты приближающихся всадников будут ясно видны, чтобы бить наверняка. Страха он не ощущал, только вдруг вспомнился атаман сторожевой станицы Иван Рваный, одной рукой пытавшийся разжечь сигнальный костер на вершине кургана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
А сотник уже был тут как тут. Наклонившись к уху мурзы, он шепнул:
— Ивко нигде нет.
Не ответив, Азис вошел в сарай. У дальней стены сгрудилось несколько стражников, что-то рассматривая при свете факелов.
— Что там? — вытянул шею мурза.
Стражники расступились и показали ему плотно закрытый люк, ведущий в подпол. Открыть его они не решались.
Ахмет выхватил у одного из стражников копье, поддел им кольцо люка и откинул крышку. Все отпрянули, ожидая, что из темного провала грохнут выстрелы или выскочат люди с обнаженными саблями в руках, но ничего не произошло.
— Вниз! — приказал сотник.
Стражники неохотно полезли в подвал. При малейшем шорохе они были готовы спустить курки пистолетов, однако подвал был пуст. Азис сам осмотрел его: лавки у стен, истоптанная солома на полу, старые бочки, давно потухший фонарь, какая-то плошка с вонючей грязью на дне и никаких следов пребывания людей. Разве что тяжелый спертый воздух?
Наклонив факел, Ахмет начал разглядывать пол и вскоре подал мурзе небольшой камушек. Брезгливо взяв его двумя пальцами, начальник стражи поднес находку ближе к глазам. Ба, да это же кусочек кремня от пистолетного замка!
— Они были здесь! — торжествующе улыбнулся сотник.
— Купцы тоже часто носят оружие, — осадил его Азис. — Ты убеждал меня, что урус-шайтаны прячутся здесь. Где они?
Гремя ножнами сабли, по ступеням лестницы в подвал скатился один из оставшихся наверху стражников.
— Высокородный! Неподалеку стреляли!
— Там имение Иляс-мурзы, — вскинул голову Ахмет. — Стреляли за рощей, позади дома?
— Да, — неуверенно подтвердил стражник. — Расстояние большое, слышно плохо.
— Это они. — Сотник поклонился мурзе. — Прикажи отправиться туда и проверить, что случилось.
Азис молча отстранил его и направился к выходу из подвала. Ахмет забежал сбоку и заглянул в искаженное злобой лицо мурзы.
— Арба не зря ездила по дороге около имения! Нам нужно торопиться.
Начальник стражи не ответил. Выбравшись из подвала, он приказал отправить в тюрьму всех, кто находился в доме купца, и вскочил на коня. Сотник почтительно держал ему стремя.
— Мы поедем к Алтын-карге, — наклонившись к Ахмеду, зловеще прошипел мурза. — Но если ты ошибся и в этот раз, я сошью себе сапоги из твоей кожи.
Он первым помчался в ночь, не разбирая дороги. Следом бросились остальные стражники во главе с перепуганным сотником: Ахмет знал, что мурза не любил бросать слов на ветер.
Ворота усадьбы Иляса оказались распахнуты настежь. Въехав в них, начальник стражи увидел столпившихся во дворе людей, настороженно примолкших при появлении всадников. Приподнявшись на стременах, мурза зычно крикнул:
— Что тут происходит? Почему шум? Вы что, оглохли, правоверные? Отвечайте! Я начальник ханской стражи Азис-мурза!
* * *
Когда выскочили из ворот имения мурзы, Тимофей пересчитал всадников: вместе с ним одиннадцать. Значит, ушли все и дело обошлось без потерь. Теперь скорее к морю! Поднимая пыль, отряд полетел к побережью. Коней не щадили — сейчас все зависело от их резвости.
Вскоре позади остались широко раскинувшиеся по сторонам дороги сады и показался перевал. Лежавший поперек седла, замотанный в ковер пленник беспокойно зашевелился и глухо замычал. Наверное, пришел в себя и пытался понять, что случилось. Почему после страшного грохота и звона в голове он вдруг очутился в душной темноте и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой?
Тимофей поправил сползавший с седла тюк с похищенным и хлестнул лошадь плетью, понукая ее бодрее идти на подъеме к перевалу. Ничего, потерпит мурза, надо же когда-нибудь и ему на своей шкуре попробовать, каково приходится полоняникам. Хотя ордынцы обычно ведут полон с веревками на шее, а не везут на конях. И этого татарина не будут ждать в конце пути площадь невольничьего рынка и жадные перекупщики-работорговцы.
Как жаль, что украли мурзу, а не девушку. Тогда и скакун ни к чему: просто схватил бы ее на руки, прижал к груди и нес до самого моря, не чувствуя усталости. Редкая красавица! Дивный стан, тонкие черты лица, огромные глаза, маленькая ножка в расшитом шелками мягком татарском сапожке — все это так и стояло перед глазами казака.
Вот он, ее платок. Тимофей приложил его к щеке и ощутил едва уловимый незнакомый теплый аромат. Сердце снова защемило неясным томительным предчувствием. Как бывало в далеком, уже казавшемся подернутым смутной пеленой времени, детстве, когда мать, жарко натопив печь, купала его в большом деревянном корыте, ласково проводя руками по телу и шепча наговоры, отгонявшие хвори-лихоманки. Тимоша тогда замирал и закрывал глаза, полностью отдаваясь во власть маминых рук, нежно гладивших его голову, худую спинку с выступающими лопатками, угловатые, костлявые плечики. Потом мама заворачивала ненаглядного сыночка в чистую мягкую холстину и брала на руки. Пахло от маминой груди и волос таким же томительным теплом, и маленькое сердце сжималось в неясном тревожном предчувствии, но быстро успокаивалось, ощущая рядом биение сердца матери, готового закрыть его собой от всех невзгод в мире.
А не закрыло: не дали маме вырастить сыночка, не дали увидеть, каким он стал. Может, как раз этот мурза и привел тогда к их городку татарскую конницу, чтобы вырвать малыша из ласковых рук, обречь его на неволю и горькое сиротство. Значит, не зря тогда томила душу тревога?
На перевале Головин перекинул пленника на седло к Брязге, давая отдых своему коню. Пропустил мимо себя торопившихся спуститься в долину казаков, на мгновение задержался, поглядел назад. И похолодел: вдалеке быстро катилось по дороге густое облако пыли, в лунном свете казавшееся похожим на мягкий серый шарик или сгустившийся клочок тумана. Приближаясь, оно вырастало в размерах, и вскоре стало видно, как взблескивают в нем холодные искры — это шла аллюром плотная конная масса, поблескивая остриями пик и металлическими частями доспехов. Боясь ошибиться, Тимофей соскочил с коня и припал ухом к каменистой земле. И сразу словно ударил от нее глухой гул топота копыт, как будто дрожало и стонало в глубине неведомое, огромное чудовище.
Едва успев вставить ногу в стремя, казак ожег коня плетью и на скаку умостился в седле. Гнать, что есть мочи гнать! Сейчас не время задумываться, почему так быстро сумели взять их след, надо гнать и гнать лошадей! Поравнявшись с Ивко и Брязгой, он, захлебываясь встречным ветром, прокричал:
— Погоня!
Победителем в этой бешеной скачке выйдет тот, у кого лучше кони. Путать врага уже некогда и просто негде, дорога идет прямиком к берегу моря, и только у скал, где серб прятал лошадей, есть укромное местечко, пригодное для засады. Уже не свернуть, не запетлять, только гнать и гнать!..
Опустили поводья и дали волю скакунам, которые закусили удила, стремясь перегнать друг друга. Брязга одной рукой придерживал подпрыгивавший на седле тюк, а другой достал кинжал и знаками показал, что в случае чего он зарежет мурзу. Ивко, казавшийся смертельно бледным рядом с вымазанными сажей казаками, вымученно улыбался и даже что-то крикнул, но ветер унес слова, заглушённые топотом копыт.
Ну, где же скалы? Надо выиграть состязание в скорости. Главный приз — собственная голова! И еще драгоценный пленник, которого ждут в Азове, а может быть, даже в Москве. Стоило ли положить столько трудов, чтобы его выкрасть, а потом зарезать, убегая от погони? Нет, его необходимо, во что бы то ни стало, увезти. Пусть татары беснуются на берегу, видя уходящий в море струг!
Оглянувшись, Головин прикусил от досады губу: погоня неумолимо приближалась. Крымчаки уже прошли перевал и скатывались в долину, по-прежнему держась плотной массой и подгоняя коней гортанными криками. Сколько их? Трудно точно сосчитать в неверном свете луны, но никак не меньше трех-четырех десятков. Многовато! Знать, важную птицу похитили казаки, что столько ордынцев бросилось вдогон, надеясь отбить пленника. Если успеют настичь, неминуема рубка. И вряд ли русским удастся выйти из схватки победителями. Погоня наверняка развернется, охватывая кольцом и отрезая от моря, а потом навалится со всех сторон: привычки степняков хорошо известны, они редко меняют тактику боя, предпочитая использовать давно отработанные приемы, всегда приносившие им успех. Одна надежда — попробовать еще поднатужиться, оторваться, насколько возможно, и не мешкая спешиться у камней. Ивко погонит лошадей дальше, а казаки, унося завернутого в ковер мурзу, спустятся по крутой тропинке к морю, где должен ждать струг.
В темноте татары могут не разобраться, что кони умчались без седоков, и припустят за ними. Серб знает в округе каждую тропку, он найдет способ улизнуть: на скаку прыгнет в овраг или спрячется в лесу до наступления утра. Налегке лошади побегут быстрее, и погоне придется потратить достаточно времени, пока удастся их настичь. Даже когда коней поймают, нельзя определить, кому они принадлежат, — у них нет тавра. Седла и уздечки татарские, поэтому греши мыслями на кого вздумается. А пасущиеся в предгорьях табуны никто не пересчитывал.
Подскакав к Ивко, Тимофей прокричал ему в ухо:
— У моря гони дальше! Потом сам уйдешь!
Серб понимающе кивнул и махнул рукой направо, показывая, куда он направит коней.
— Факел! — крикнул Ивко. — Сверху вниз! Три раза! Это был условный сигнал для струга, чтобы, не опасаясь
засады, с моря подошли к берегу и забрали смельчаков. Головин принял у серба длинную палку с намотанной на нее просмоленной паклей и хлопнул Ивко по плечу: прощай, друг! Удачи тебе! Обняться при расставании уже нет времени, и приведется ли когда увидеться, знает только Бог.
Вот и камни, за которыми ложбина, а дальше начинается тропинка к маленькой бухте. Остановиться бы, поглядеть, не пляшет ли на волнах черная точка маленького суденышка, поджидая в море условного сигнала, да некогда.
Тимофей спрыгнул с седла и кинулся к Брязге. Помог ему снять мурзу с коня. Пленник пытался брыкаться и глухо мычал. Выгибаясь всем телом, он хотел ослабить путы, но Афоня вязал крепко
— Давай его вниз, — распорядился Головин.
Успевшие спешиться два казака подхватили тюк с похищенным и шустро побежали через лощину к тропе. Еще мгновение — и они скрылись из виду, начав спускаться к воде.
— Ги-и-и! — протяжно крикнул Брязга и хлестнул лошадей.
Мелькнуло в темноте бледное лицо серба, и тут же все смешалось: кони рванули, бренча пустыми стременами, вздрогнула от топота копыт земля, и наступила тишина.
— Бери факел. — Тимофей сунул Афоне палку с паклей — Три раза махнешь вниз. Если что, будешь за старшего.
— А ты?
— Оставь со мной двоих. Надо прикрыть, вдруг татарва сунется. Да не тяни ты, пора сигналить! Ружья нам дайте.
— Прости! — Брязга облапил Головина и, не оглядываясь, кинулся к тропинке. За ним поспешили другие
Оставшиеся молча залегли среди камней, тревожно вглядываясь в приближающуюся темную массу всадников. Удастся направить погоню по ложному следу или нет?
Неожиданно преследовавшие казаков верховые разделились: было ясно видно, как потекла в сторону часть татар, пустившись за ускакавшим с лошадьми Ивко, а другие, не сдерживая бега коней, летели прямо на маленькую засаду.
— Залпом — Тимофей взвел курок ружья. — Как скажу «Пали!». И сразу вторым.
— А если не остановятся? — шепотом спросили из темноты.
— Тогда из пистолетов. Велю отходить — не тяните.
Головин положил ствол на плоский шершавый камень и стал ждать, когда силуэты приближающихся всадников будут ясно видны, чтобы бить наверняка. Страха он не ощущал, только вдруг вспомнился атаман сторожевой станицы Иван Рваный, одной рукой пытавшийся разжечь сигнальный костер на вершине кургана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114