"Милая Ольга Николаевна, - было написано крупным почерком, сваленным немного влево, - молитесь и просите Бога о благе для всех нас. Мы здесь пока еще на свободе, но руки супостата подбираются всё ближе, и мы ощущаем его зловонное дыхание... Третьего дня арестовали известного вам К. Не знаю - попадет ли это к вам. Храни Вас Господь, Ваша Нина".
- Загляни-ка туда еще... - попросил Кирста.
Ильюхин опустился на пол и зажег спичку. Во мгле сверкнуло что-то, дотянулся с трудом, вытянул на свет и положил на ладонь. Это был крест, все его четыре конца, по два острых угла на каждом, были осыпаны синими ограненными камнями и мелкими прозрачными.
- Это бриллианты и сапфиры, - дрожащим голосом объяснил Кирста и победно взглянул на Ильюхина. - Ну? Что теперь скажешь, Фома неверующий?
- Скажу, что изъяли этот крест с трупов и бросили сюда. А нужно это все... Неужто - не понимаете? Для чего это нужно?
Кирста махнул рукой:
- Я не меньше тебя понимаю... А жаль, если ты прав...
На следующий день нашли и допросили доктора, который видел и пользовал Анастасию Николаевну. Кирста показал фотографию Анастасии, доктор кивнул утвердительно и весьма удовлетворенно: она.
Нашли и тех, кто видел императрицу. Слуг. Еще кого-то...
На обратном пути, в Екатеринбург, Кирста мрачно молчал, а Ильюхин делал вид, что спит. Разговаривать не хотелось, да и о чем? Кирста делает свою работу. И после него ее будут делать. Все упрутся носами в угол, правды не узнает никто и никогда. Эта мрачная мысль овладевала Ильюхиным все настойчивее, все сильнее. И та робкая надежда, которая таилась в глубине души: а если? А вдруг? Ну - хотя бы еще один только раз заглянуть ей в глаза и прочесть в них пусть и безмолвное, но - признание, кто знает...
Жизнь можно отдать.
Только кому она теперь нужна...
Еще через день Кирста влетел в кабинет с озаренным лицом и закричал с безумным блеском в глазах:
- Вот! Читай, невера! Это сообщение нашего человека из Нижнего Тагила! Он лично присутствовал на местном кладбище в тот момент, когда большевики хоронили Марию Николаевну! Едем немедленно!
"Это - подарок... - подумал безразлично. - Напоследок, должно быть... Ну что ж: побывать в родном городе и умереть - не каждому выпадает такое. И надо бы возрадоваться. Но только сил нет..."
Колеса тяжело выстукивали на стыках, за окном проплывали изрядно уже подзабытые сосновые леса. И - пусто в душе и в сердце. Всё растрачено, всё продано во имя и для. Кого? А черт его теперь знает...
В родной бывший город приехали на ночь глядя двое в цивильном, по лицам и не поймешь, то ли из полиции, то ли от заводского начальства, встретили по-деловому, сразу же отвезли во дворец Демидова, здесь был накрыт стол и приготовлены две кровати с чистым бельем. Есть хотелось очень-очень, без стеснения проглотили по двести мелких пельменей, запили водочкой и улеглись спать. Прощаясь, один из встречавших сообщил:
- Завтра, значит, часов в восемь и отправимся...
Поутру обнаружили и таз с кувшином, и теплую воду в оном, и полотенца вафельные неописуемой белизны. И завтрак был ничего: икорка, белый хлеб, рыбка копченая и по куску свинины жареной. Когда закончили, Ильюхин оглядел помещение и грустно сказал:
- Знаете, Александр Федорович, я ведь о таком и мечтать не смел...
- Вот! - Кирста поднял палец к потолку. - А кто тебе это дал? Не твоя вшивая, рабоче-крестьянская... Ну, и то-то...
К Лысой горе приехали быстро, родную улицу Ильюхин попросил миновать: чего там... И дом, поди, сгнил, и тополя нет в помине, чего же лишний раз огорчаться...
Кладбище справа было побогаче, здесь торчали каменные кресты и тяжелые надгробия. Слева почивала нищета. Двинулись направо. Но прежде чем войти в ворота, оглянулся Ильюхин. Далеко-далеко видны были леса, сменяющие друг друга, высоко плыли похожие на паровозный дым облака, и одинокая сосна со своим красноватым стволом темнела всё так же... Как и двадцать лет тому назад.
Вслед за рабочими подошли к невзрачному холмику, на нем не было ни столбика, ни крестика - ничего. Кирста оглянулся на свидетеля.
- Здесь похоронили?
- Так точно. Сам видел всё. От и до.
- Начинайте.
Безразлично смотрел, как выкидывают лопаты податливую, еще не успевшую слежаться землю, как яма становится всё глубже и глубже, и, когда наконец показался грязноватый край белого платья, - не удивился, не вздрогнул, потому что кто-то не то в сердце, не то в голове произнес отчетливо: "Не бойся. Это не она".
Тело подняли и положили рядом с ямой. Тление уже тронуло и лицо и руки - грубоватые, рабочие руки. Кирста с недоумением взглянул на Ильюхина, похоже - всё понял.
- Нет, - сказал Ильюхин. - Не она.
- Да ведь большевики просто орали вслух, что это она! - закричал свидетель. - Я вон в тех кустах сидел и все видел! И слышал! Я пришел спокойно бутылку опростать, дома не велят...
- Поехали... - Кирста отправился к дрожкам.
...На обратном пути, в купе, он неожиданно рассмеялся:
- А знаешь, Ильюхин, я начинаю тебе не то чтобы верить - я тебе безусловно верю. Я начинаю думать, что ты прав, увы...
Когда вернулся в скорбное свое жилище, увидел на кровати Зою. Она сидела и молча смотрела в потолок. Заметив Ильюхина, сказала сурово:
- Собирайся. Миссия твоя закончена. Мы возвращаемся в Москву. Тебя ждут...
- А пройдем ли? - спросил с сомнением. - Ладно. Зачем я там понадобился?
- Тебе объяснят... - сказала безразличным голосом, и понял Ильюхин, что ничего хорошего в столице его не ждет.
"Может, кокнуть ее и... рвануть когти? Хоть к чертовой матери на рога?" - пронеслось в голове, и вдруг почувствовал, что она читает его мысли.
- Пустое, братишка... - лениво ковырнула спичкой в зубе. Наипустейшее, скажу я тебе. Может, советвласть ничего путного пока и не сделала, но одно она сделала выше всего остального мира: она создала нас, ВЧК... Ну, прокантуешься год-другой-третий, и что? А ничего. Найдут. Об этом помни. Все же сейчас шанс у тебя есть. Поспим? В смысле - с тобой?
- Забудь. - Взял подушку, направился в сени.
- А зря. Другого случая может и не быть, - сказала ему в спину.
Оглянулся.
- Знаешь, Зоя, бабы бывают, которые - да! А ты, которая - нет. Уж извини.
И закрыл дверь.
Спал тяжело, душно, сны одолевали, тяжкие и безысходные. То товарищ Войков, улыбаясь мертвецки, протягивал кусок пирога с яблоками и заливался смехом, то Юровский, стоя в углу своего кабинета в "Американской", мочился на пол и внятно объяснял при этом, что мочеиспускание - в тот момент, когда очень хочется, - наипервейшее дело и обязанность члена РКП(б). Проснулся от стука в окно. Зоя взлетела к потолку с револьвером в руках.
- Живой я им не дамся.
- Да кому ты нужна, - отозвался скучным голосом; всё же поднадоело оно изрядно, это ладно скроенное тело, от таких баб - в главном деле - одно только огорчение...
- Кто? - спросил, приоткрывая форточку.
- Александр Федорович требуют вас незамедлительно к себе! - донеслось с улицы.
Посмотрел на Зою.
- Спите спокойно, дорогой товарищ. Вернусь - обсудим. - И, мгновенно одевшись, закрыл за собою дверь. И вдруг улыбнулся странной мысли: "Александр Федорович совпадает с Керенским, а также... и с императрицей. Замкнутый круг получается..."
Кирста был краток: задержан и помещен в камеру Ивановской тюрьмы начальник караула Медведев. Явился он сам. С раскаянием. Тем интереснее услышать его мнение: живы или нет.
...Увидев Ильюхина, Медведев расцвел улыбкой и, показывая в сторону бывшего сотоварища обеими руками, сказал с издевкой:
- Я, ваше благородие, этого овоща всегда подозревал. Он так и норовил к вам сдуться... что, Ильюхин, сбылось? А ты не дурак... Я вот позднее тебя прозрел и даже в Перми, когда велено было перед ихними войсками мост рвануть - не сделал етого... А почему? Совесть замучила. Я вам, ваше благородие, просто скажу: они все убиты. Убиты, и всё. Я у окна стоял и все видел собственными глазами.
- Но ведь стекло, наверное, было не совсем чистым? - подозрительно осведомился Кирста. - Далее: перед вами еще и прихожая была, так? Потом открытая дверь той самой комнаты?
- Прежде как начать - дверь закрыли, лукавить не стану.
- Их провели мимо вас, когда вы стояли у окна? Или когда вы подошли к окошку в саду - они уже рассаживались на стулья?
- Так точно. Императрица еще капризничала, а товар... А Юровский ее осаживал. Ну... Издаля - они. А так - что хотите, то и считайте. Я правду говорю...
Когда арестованного увели, Кирста задумчиво взглянул на Ильюхина:
- Что скажешь?
- Он правду говорит. Но его показания - в смысле горькой правды полушка цены.
- Здесь ты прав... - Сузил глаза: - Мне докладывают, что у тебя постоянно ночует какая-то баба? Кто она?
- Не беспокойтесь... Я ведь терпел долго. А когда затвердело так, что на крик, - взял первую попавшуюся на вокзале. Пока у меня. Может, я женюсь?
- Тьфу! - не выдержал Кирста, - ты еще и циник, Ильюхин. Ладно, иди, досыпай...
Зоя встретила подозрительно, но, выслушав рассказ, успокоилась, сказала, кривя ртом:
- Я этого Медведева раскусила сразу. И много раз говорила Юровскому: убери его. Но у Якова был свой взгляд... Ладно. Уйдем в ночь. Патрули, конечно, но я изучила - где и как они предпочитают дефилировать...
- Как? - не удержался Ильюхин. - Что за слово такое?
- Ходить, - объяснила. - Когда молодая республика Советов пошлет тебя в университет - там тебе расскажут остальное.
Ушли перед рассветом. В последний раз оглянулся Ильюхин на Татьянин дом, вспомнил равнодушно, как дернулась ее голова после удара, сплюнул под ноги, растер и улыбнулся Зое:
- Отряхаю прах с ног своих, сестра ненаглядная. Пойдем медленно и станем петь псалмы. Ну, хоть этот... - И затянул дурным голосом: - "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, и на седалище губитель не седе. Но в законе Господни воля его..."
Покрутила пальцем у виска:
- Ты, наверное, у попа первым учеником был?
- Угадала...
На вокзал не пошли - там и патрули, да и кто знает этого Кирсту: ему взбрендит проверить, а Ильюхин - тю-тю...
Двинулись в сторону Верх-Нейвинской - поезда и там проходят, а если удастся добраться до Перми - там подполье, свои, пересидим как не то, а может, и переправят безопасно, навстречу Красной армии. Правда, далеко до нее пока...
Но когда благополучно сели в полупустой вагон, поняли: никто и не думает искать, никаких патрулей нет и в помине, и когда поутру вполз состав на насыпь и открылся внизу знакомый вид - спросил Зою:
- У тебя ход в подполье прямой или щупать надо, искать?
- Я не Дзержинский, - отмахнулась. - Всего не знаю... Но - найдем. Если надо.
- У меня другое предложение...
И рассказал о домике на взгорке, в мотовилихинской низине. Когда Зоя услыхала, что попадет в дом Федора Лукоянова, - смутилась:
- А нас примут? Опасно ведь...
- Там сестра его, он меня с нею познакомил еще в прошлые счастливые времена... - И, вздохнув, закатил глаза.
- Не балагань! - разозлилась. - Поехали.
...К домику поднялся первым, Вера возилась на кухне и, увидев гостя, обрадовалась.
- Вы? Вот, нечаянная радость... А друг ваш где?
- В Екатеринбурге остался. Вот что...
И кратко объяснил - с кем, откуда и куда. Вера слушала с интересом и чему-то улыбалась - своему, бабьему, должно быть. Но эта ее невнятная улыбка Ильюхину не понравилась.
Позвал Зою, женщины обменялись проникновенно-изучающими взглядами, и понял Ильюхин, что отныне станет он ходить по острию бритвы "золлинген"...
Но вечер и ночь прошли на удивление спокойно, а поутру Зоя, выпив наскоро чаю, отправилась в город. Объяснила:
- Я - на поиски наших. Здесь кокнули Михаила, царева брата, и его слуг. Если кокнули - значит, кто-то и остался. Я найду. И эти наши товарищи переправят нас дальше.
Хотел возразить - а зачем переправляться? Лучше пересидеть, дождаться своих, но... Это наверняка бы не понравилось суровой Зое, и потому решил промолчать.
Чай допили вдвоем с хозяйкой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88