Выходит, правы те, кто утверждает: враг пользуется малейшим упущением, малейшей расслабленностью! Тяжкий миг. И не с кем поговорить...
Голосок сзади - такой знакомый, такой...
- Сережа...
Конечно. Кто бы еще явился столь смело, с таким наплевательским блеском в глазах?
- Я понимаю - тебе тяжело... Ты считаешь, что тебя обманули. Вот - я пришла, чтобы все тебе рассказать, - протягивает мятый тетрадный листок.
Мне хочется ударить ее, швырнуть этот листок ей в лицо. Но она еще так мала для подобных сцен. Да и я - тоже. И я читаю: "...ВД. Литейный, дом 4. От Кузовлевой Зои Павловны, проживающей... От Федорчука Геннадия Васильевича, проживающего... Вынуждены сообщить вам..." - поднимаю глаза на Таню:
- Что за бред? "Вам" - с маленькой буквы. Откуда это у тебя?
- Оттуда... - смотрит обиженно. - Не груби. Разберись спокойно. Дочитай.
И я дочитываю. Гена и Зоя сообщают в Большой дом о том, что я, Лена, Таня, Серафима Петровна и моя нянька Ульяна - "звенья одной и той же цепи белогвардейского заговора с целью васстанавливания бывшего не законного царя всея Руся Николая Романова". Ни фига себе...
"Филёры" сообщают, что нянька с контрреволюционной целью вывозила меня на станцию Белоостров, где мы искали тайник, заложенный финской разведкой, чтобы передать его содержание "связе Лены" - "Тани" и ее родственнице, тоже "связе" - Серафиме Петровне, которая на самом деле на Конногвардейском не живет, но настоящее место пока "не устоновлено". "Означинная Таня, несмотря на свой малый вид, является закаринелой белагвардейкой, что свидетильствуит (за орфографию ручаюсь!) как бы о том, что она на самом деле передала Дерябину Сергею не Ольгу Фурш (бедная писательница), а пакет с инструкциями по востанавлению бывшиго царя". Однако я дожил до черного дня...
Таня смотрит ясным взором:
- Что нам оставалось делать? Я подвела их к дому, а ты - заманил на квартиру...
- Значит, это вы... не во время чаепития... забрали?
- За день. Есть один... Неважно. Он вытащил из их карманов все, что там было, они ничего не заметили. Ты почерк узнаешь?
- Да. Кузовлевой.
- Что нам оставалось?
- Таня, господи, да ты еще девочка совсем...
- Зато ты уже не мальчик. И тебе придется выбрать... Ты считаешь, что... Серафима неправильно поступила?
- Я не бог, чтобы решать, кому орел, кому решка... Не знаю. Откуда у вас ключ?
- Старые дела. Мне вот что велели сказать: мы - не враги России. Мы не боевики. Мы группа людей, которая хочет знать правду о царской семье. И больше ничего. Но тем, кто желает нас уничтожить, - мы будем противостоять. Как тебе Званцев?
И мне делается дурно. Как ловко, как незаметно они околпачили меня. Как мило подыграли, и как здорово тренькали на струнах и струнках... И какой я лопух. Если они и в самом деле всего лишь тронутые монархисты - я все равно кретин. А если настоящие разведчики? Если правда, что ими кишит страна? Они повернули-вывернули меня подло, исподтишка, я ничегошеньки не понял, а Родину - продал?
- Не о том думаешь... - укоризненно качает головой Таня. - Ты сейчас растерян, не понимаешь, но придет время - ты нам спасибо скажешь. Да. Званцев - убийца. А те, с кем он борется? Ну, и то-то...
Мы расстаемся. Надолго ли? Метель метет в моей душе, но одно я уже знаю твердо: "сознанка" - глупость. Черт со мною. Но погибнут другие. Отчим. Мать. Анатолий. Уля. Таня. Серафима и бог весть - кто еще...
Рухнули устои. Обвалилось в мгновение все.
А может быть, я просто-напросто - трус? Боюсь? Может быть, стоит себя проверить актом гражданского мужества? Явиться сейчас к геноссе Дунину и с порога: так, мол, и так. А?
Жаль мне незадачливых "сыщиков"? Не знаю... Они, конечно, гады натуральные. Но они - глупые. И оттого несчастные. Словесная трескотня поманила их, заманила и не отпустила. Почему? Да потому, что они - ущербны, у каждого - червоточинка. Оба они советвласти на фиг не нужны. И им показалось (глупость, их бы использовали и выплюнули - азы дела), что если они "принесут пользу" - забудется их негодное происхождение, домашние обстоятельства и прочее. Подумали: преданность все спишет, все восстановит. Бедные глупцы...
Итак - я соучастник убийства. Двойного. Поздравляю вас, Сергей Алексеевич! Вы весьма достойный гражданин и к отчизне отнюдь не холодны душой. За-ме-ча-тель-но...
Не с кем поговорить... На душе - мрак. Что делать - не знаю. Мама и отчим заметили неладное, переглядываются.
- Неуд получил? - пытается шутить Трифонович. Знал бы он, о каком "неуде" идет речь.
- Сергей, у тебя явно испортился характер, - раздраженно замечает мама. - Я не перестаю удивляться!
- У меня переходный возраст, - бросаю хмуро. - Вчера я заметил, что мой интерес к девочкам стал другим.
Они снова переглядываются.
- Вообще-то хамить - не лучший способ... - пожимает плечами отчим. Если что-то серьезное...
- Еще бы - серьезное! - взрываюсь я. Э-э, будь что будет. Я должен высказатья! - Погибли Кузовлева и Федорчук. У меня с ними были тяжелые отношения, но они - мои товарищи, и я желал бы знать...
- Несчастный случай это или убийство? - мрачно вопрошает Трифонович. Если бы мы знали... Я не имею права говорить об этом, но я скажу. И знаешь - почему? Именно потому, что ты с ними не просто не дружил - вы ненавидели друг друга!
- То есть - я как бы подозреваемый?
- Не валяй дурака! Не дерзи! Серьезный случай... Если бы ты подсказал... Хоть что-нибудь? - смотрит вопросительно. - Ну, деталь, ньюанс, а? Все сгодится. Понимаешь - тупик. Ну - умерли. Ну - внезапно. Но ведь два человека сразу, в разных местах не могут умереть одновременно? При сходных симптомах? Это указывает на убийство! Прямо указывает!
- Э-э, товарищ капитан государственной безопасности. Э-э... Они ведь не просто дружили, как это называют помпивожи в школе...
- Что за жаргон, Сергей! - взвивается мама. Я раздражаю ее все больше и больше.
- Помощник пионервожатого, мамочка. Так вот: "дружить" - это, знаете ли, не такое уж и безобидное состояние полов...
- Каких... полов? - Теперь уже отчим теряет нить разговора.
- Мужского и женского. Я к тому, что Кузовлева и Федорчук... как бы это сказать для вас понятно... Любили друг друга. Ферштейн?
- Я не понимаю... - растерянно произносит мама. - Ты что, намекаешь на то... - И замолкает, словно споткнувшись. Я понимаю: о т а к о м мама не может со мною говорить.
- Именно, - киваю развязно. - Все, что следует выяснить - где они были вместе и что выпили: чай, кофе или... что-нибудь покрепче. А может быть, он ей... Или она - ему - подсыпала нечто? Или они оба - для усиления эффекта, так сказать...
- Я не могу это слушать! - Мама вылетает из комнаты, словно разгневанная учительница. Отчим не сводит внимательного взгляда с кончиков своих пальцев.
- В том-то и дело... - говорит убито-безнадежно. -В том-то и дело. Где были, с кем - это уже как бы и ясно. А вот что... пили - как ты предположил... Здесь ноль. Без палочки. Вскрытие и анализ их желудков обнаружил обычное содержимое. Никаких признаков известного науке яда! Ни малейших! - Кладет руку на мое плечо. - Это - конфиденциальная информация, Сергей. Забудь...
- Ладно, - киваю сочувственно. - Ну а причина смерти? Она-то в чем?
- Она? - выстукивает ложечкой марш на краю блюдца. - Я давеча о симптомах заговорил... Так вот: очевидцы отмечают, что и тот и другая вдруг, безо всякого к тому повода (она - в школе, на вечере, обсуждала фасон платья, он ссорился с отчимом из-за какой-то ерунды) схватились за сердце, побледнели и грохнулись. Остановка сердца - вот причина смерти. А в чем причина этой причины... - каламбурит отчим, - это предстоит выяснить.
- Если это возможно... - произношу не столько задумчиво, сколько иронично. Я-то знаю, отчего они скапутились...
- Ты прав... - разводит руками. - Наука раскрытия преступления пока еще вряд ли превосходит науку совершения. Если это, конечно, наука...
Ночью сажусь читать.
"Поезд уносил Званцева в Казань; от нее совсем недолго, и вот он, городок на взгорке с белым монастырем - психиатрической лечебницей. Славный городишко... Ни фабрик, ни заводов, тихо, благостно... В самый канун войны гостил (в последний раз) у милого дядюшки. Тот никогда книгочеем не был, оттого и книг не держал совсем. Заметив однажды, как мается племянник, спросил - отчего и, услыхав ответ, обрадовался: "Может мы тут и суконные-посконные, а вот библиотека в Свияжске - отменная, я от многих слыхал!" Запрягли лошадок, и Владимир Николаевич отправился. Какая дорога была тогда... Купол небесный, лес, река, и так радостно, спокойно на душе. Может, это в последний раз в жизни так было...
Когда поднялся в городок и нашел библиотеку - сразу забыл, зачем пришел. Такая ясноглазая появилась библиотекарша - лет двадцати, с огромной косой, провинциальная, конечно, но уж какая милая... Почти роман завязался: книги только пролистывал, не читал, - хотелось побыстрее ее увидеть. Но не сложилось. В очередной приезд увидел рядом с избранницей статного священника с золотым кабинетским крестом, тот свободно, как бы вне сана, шутил, смеялся, прикладывался к ручке, и понял Володя, что поезд ушел. Какой обрыв, страдание какое... Книгу не отдал, зажилил, страдал сугубо до самого отъезда в Петербург. Но молодость взяла свое...
...В Казани, на привокзальной площади, Званцев нашел черный автомобиль, нечто вроде "форда", только хамской отделки и с дребезжащим кузовом. Принадлежала машина какому-то местному начальничку, шофер выехал на заработки, обо всем этом Званцев уже был наслышан, а в Москве случалось и видеть. Власть не заботилась о своих служащих, поощряя их к противозаконным и даже опасным (естественно, для самой власти) действиям и поступкам. "Россия всегда жила, подворовывая, эти же возвели жульничество в ранг обыденности", - подумал грустно.
Разбитной шофер с раскосыми и оттого очень хитрыми глазами оглядел пассажира и назвал несусветную цену: сто рублей. Объяснил:
- Одно - дорога до места не просто скверная - страшная. Второе: назад поеду бесплатно, а бензин дают по талонам. Третье: машинка эта числится за ответработником исполкома, потому узнают - выгонят. Плата получается за жуткий страх!
Званцев сел на переднее сиденье. Черт их разберет, советских этих... Они усаживаются рядом со своими служащими, подражая вождям, кои демонстрируют равенство всех со всеми. Идиоты... Тронулись, вскоре город с башнями и рекой остался позади, "форд" весело мчал по мощеной дороге, шофер изредка поворачивал голову.
- Вы из Москвы? Ну - то-то! Таких дорог и в Москве нету! Она еще с Гражданской осталась! Царская еще, наверное...
- Чего же ты врал?
Хитрец только улыбнулся.
И вот - дорога вильнула, обозначился лесок сосновый на песчаном взгорке и старинный барский дом в милом стиле ампир: портик, колоннада, два флигеля. Усадьба дядюшки... Все детство - лет до семи - провел в этих благословенных местах... Только плакать нечего. Никто не виноват. Сами во всем повинны.
- А что теперь в этом доме? - спросил, давя волнение.
- В усадьбе-то? - улыбнулся шофер. - А ничего. Гниет...
"Так и должно быть... - подумал равнодушно. - Где моя юность, где моя свежесть? Одно дерьмо..."
Впереди показался холм, его огибала речка, довольно широкая.
- Это наша красавица! - провозгласил шофер. - Кабы дело весною было пришлось бы на лодке переправляться, в это время город как бы на острове получается. А сейчас проедем в лучшем виде! Вам куда?
- Монастырь видишь?
- Психовскую больницу, что ли? Вот вам повезло... В самое что ни на есть говно и угодите! На фиг вам?
- Я инспектор из Наркомата здравоохранения. Подвезешь прямо к проходной и жди. Порожняка у тебя не будет - еще двести рублей! Да... Если кто спросит - кого привез и откуда - отвечай, как я сказал.
За разговором подъехали к воротам, сбоку топорщилась проходная из грубо сколоченных досок. Поверху монастырской стены шла колючая проволока в два ряда.
Постучал, появилась заспанная физиономия в голубой фуражке, осведомилась грубо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Голосок сзади - такой знакомый, такой...
- Сережа...
Конечно. Кто бы еще явился столь смело, с таким наплевательским блеском в глазах?
- Я понимаю - тебе тяжело... Ты считаешь, что тебя обманули. Вот - я пришла, чтобы все тебе рассказать, - протягивает мятый тетрадный листок.
Мне хочется ударить ее, швырнуть этот листок ей в лицо. Но она еще так мала для подобных сцен. Да и я - тоже. И я читаю: "...ВД. Литейный, дом 4. От Кузовлевой Зои Павловны, проживающей... От Федорчука Геннадия Васильевича, проживающего... Вынуждены сообщить вам..." - поднимаю глаза на Таню:
- Что за бред? "Вам" - с маленькой буквы. Откуда это у тебя?
- Оттуда... - смотрит обиженно. - Не груби. Разберись спокойно. Дочитай.
И я дочитываю. Гена и Зоя сообщают в Большой дом о том, что я, Лена, Таня, Серафима Петровна и моя нянька Ульяна - "звенья одной и той же цепи белогвардейского заговора с целью васстанавливания бывшего не законного царя всея Руся Николая Романова". Ни фига себе...
"Филёры" сообщают, что нянька с контрреволюционной целью вывозила меня на станцию Белоостров, где мы искали тайник, заложенный финской разведкой, чтобы передать его содержание "связе Лены" - "Тани" и ее родственнице, тоже "связе" - Серафиме Петровне, которая на самом деле на Конногвардейском не живет, но настоящее место пока "не устоновлено". "Означинная Таня, несмотря на свой малый вид, является закаринелой белагвардейкой, что свидетильствуит (за орфографию ручаюсь!) как бы о том, что она на самом деле передала Дерябину Сергею не Ольгу Фурш (бедная писательница), а пакет с инструкциями по востанавлению бывшиго царя". Однако я дожил до черного дня...
Таня смотрит ясным взором:
- Что нам оставалось делать? Я подвела их к дому, а ты - заманил на квартиру...
- Значит, это вы... не во время чаепития... забрали?
- За день. Есть один... Неважно. Он вытащил из их карманов все, что там было, они ничего не заметили. Ты почерк узнаешь?
- Да. Кузовлевой.
- Что нам оставалось?
- Таня, господи, да ты еще девочка совсем...
- Зато ты уже не мальчик. И тебе придется выбрать... Ты считаешь, что... Серафима неправильно поступила?
- Я не бог, чтобы решать, кому орел, кому решка... Не знаю. Откуда у вас ключ?
- Старые дела. Мне вот что велели сказать: мы - не враги России. Мы не боевики. Мы группа людей, которая хочет знать правду о царской семье. И больше ничего. Но тем, кто желает нас уничтожить, - мы будем противостоять. Как тебе Званцев?
И мне делается дурно. Как ловко, как незаметно они околпачили меня. Как мило подыграли, и как здорово тренькали на струнах и струнках... И какой я лопух. Если они и в самом деле всего лишь тронутые монархисты - я все равно кретин. А если настоящие разведчики? Если правда, что ими кишит страна? Они повернули-вывернули меня подло, исподтишка, я ничегошеньки не понял, а Родину - продал?
- Не о том думаешь... - укоризненно качает головой Таня. - Ты сейчас растерян, не понимаешь, но придет время - ты нам спасибо скажешь. Да. Званцев - убийца. А те, с кем он борется? Ну, и то-то...
Мы расстаемся. Надолго ли? Метель метет в моей душе, но одно я уже знаю твердо: "сознанка" - глупость. Черт со мною. Но погибнут другие. Отчим. Мать. Анатолий. Уля. Таня. Серафима и бог весть - кто еще...
Рухнули устои. Обвалилось в мгновение все.
А может быть, я просто-напросто - трус? Боюсь? Может быть, стоит себя проверить актом гражданского мужества? Явиться сейчас к геноссе Дунину и с порога: так, мол, и так. А?
Жаль мне незадачливых "сыщиков"? Не знаю... Они, конечно, гады натуральные. Но они - глупые. И оттого несчастные. Словесная трескотня поманила их, заманила и не отпустила. Почему? Да потому, что они - ущербны, у каждого - червоточинка. Оба они советвласти на фиг не нужны. И им показалось (глупость, их бы использовали и выплюнули - азы дела), что если они "принесут пользу" - забудется их негодное происхождение, домашние обстоятельства и прочее. Подумали: преданность все спишет, все восстановит. Бедные глупцы...
Итак - я соучастник убийства. Двойного. Поздравляю вас, Сергей Алексеевич! Вы весьма достойный гражданин и к отчизне отнюдь не холодны душой. За-ме-ча-тель-но...
Не с кем поговорить... На душе - мрак. Что делать - не знаю. Мама и отчим заметили неладное, переглядываются.
- Неуд получил? - пытается шутить Трифонович. Знал бы он, о каком "неуде" идет речь.
- Сергей, у тебя явно испортился характер, - раздраженно замечает мама. - Я не перестаю удивляться!
- У меня переходный возраст, - бросаю хмуро. - Вчера я заметил, что мой интерес к девочкам стал другим.
Они снова переглядываются.
- Вообще-то хамить - не лучший способ... - пожимает плечами отчим. Если что-то серьезное...
- Еще бы - серьезное! - взрываюсь я. Э-э, будь что будет. Я должен высказатья! - Погибли Кузовлева и Федорчук. У меня с ними были тяжелые отношения, но они - мои товарищи, и я желал бы знать...
- Несчастный случай это или убийство? - мрачно вопрошает Трифонович. Если бы мы знали... Я не имею права говорить об этом, но я скажу. И знаешь - почему? Именно потому, что ты с ними не просто не дружил - вы ненавидели друг друга!
- То есть - я как бы подозреваемый?
- Не валяй дурака! Не дерзи! Серьезный случай... Если бы ты подсказал... Хоть что-нибудь? - смотрит вопросительно. - Ну, деталь, ньюанс, а? Все сгодится. Понимаешь - тупик. Ну - умерли. Ну - внезапно. Но ведь два человека сразу, в разных местах не могут умереть одновременно? При сходных симптомах? Это указывает на убийство! Прямо указывает!
- Э-э, товарищ капитан государственной безопасности. Э-э... Они ведь не просто дружили, как это называют помпивожи в школе...
- Что за жаргон, Сергей! - взвивается мама. Я раздражаю ее все больше и больше.
- Помощник пионервожатого, мамочка. Так вот: "дружить" - это, знаете ли, не такое уж и безобидное состояние полов...
- Каких... полов? - Теперь уже отчим теряет нить разговора.
- Мужского и женского. Я к тому, что Кузовлева и Федорчук... как бы это сказать для вас понятно... Любили друг друга. Ферштейн?
- Я не понимаю... - растерянно произносит мама. - Ты что, намекаешь на то... - И замолкает, словно споткнувшись. Я понимаю: о т а к о м мама не может со мною говорить.
- Именно, - киваю развязно. - Все, что следует выяснить - где они были вместе и что выпили: чай, кофе или... что-нибудь покрепче. А может быть, он ей... Или она - ему - подсыпала нечто? Или они оба - для усиления эффекта, так сказать...
- Я не могу это слушать! - Мама вылетает из комнаты, словно разгневанная учительница. Отчим не сводит внимательного взгляда с кончиков своих пальцев.
- В том-то и дело... - говорит убито-безнадежно. -В том-то и дело. Где были, с кем - это уже как бы и ясно. А вот что... пили - как ты предположил... Здесь ноль. Без палочки. Вскрытие и анализ их желудков обнаружил обычное содержимое. Никаких признаков известного науке яда! Ни малейших! - Кладет руку на мое плечо. - Это - конфиденциальная информация, Сергей. Забудь...
- Ладно, - киваю сочувственно. - Ну а причина смерти? Она-то в чем?
- Она? - выстукивает ложечкой марш на краю блюдца. - Я давеча о симптомах заговорил... Так вот: очевидцы отмечают, что и тот и другая вдруг, безо всякого к тому повода (она - в школе, на вечере, обсуждала фасон платья, он ссорился с отчимом из-за какой-то ерунды) схватились за сердце, побледнели и грохнулись. Остановка сердца - вот причина смерти. А в чем причина этой причины... - каламбурит отчим, - это предстоит выяснить.
- Если это возможно... - произношу не столько задумчиво, сколько иронично. Я-то знаю, отчего они скапутились...
- Ты прав... - разводит руками. - Наука раскрытия преступления пока еще вряд ли превосходит науку совершения. Если это, конечно, наука...
Ночью сажусь читать.
"Поезд уносил Званцева в Казань; от нее совсем недолго, и вот он, городок на взгорке с белым монастырем - психиатрической лечебницей. Славный городишко... Ни фабрик, ни заводов, тихо, благостно... В самый канун войны гостил (в последний раз) у милого дядюшки. Тот никогда книгочеем не был, оттого и книг не держал совсем. Заметив однажды, как мается племянник, спросил - отчего и, услыхав ответ, обрадовался: "Может мы тут и суконные-посконные, а вот библиотека в Свияжске - отменная, я от многих слыхал!" Запрягли лошадок, и Владимир Николаевич отправился. Какая дорога была тогда... Купол небесный, лес, река, и так радостно, спокойно на душе. Может, это в последний раз в жизни так было...
Когда поднялся в городок и нашел библиотеку - сразу забыл, зачем пришел. Такая ясноглазая появилась библиотекарша - лет двадцати, с огромной косой, провинциальная, конечно, но уж какая милая... Почти роман завязался: книги только пролистывал, не читал, - хотелось побыстрее ее увидеть. Но не сложилось. В очередной приезд увидел рядом с избранницей статного священника с золотым кабинетским крестом, тот свободно, как бы вне сана, шутил, смеялся, прикладывался к ручке, и понял Володя, что поезд ушел. Какой обрыв, страдание какое... Книгу не отдал, зажилил, страдал сугубо до самого отъезда в Петербург. Но молодость взяла свое...
...В Казани, на привокзальной площади, Званцев нашел черный автомобиль, нечто вроде "форда", только хамской отделки и с дребезжащим кузовом. Принадлежала машина какому-то местному начальничку, шофер выехал на заработки, обо всем этом Званцев уже был наслышан, а в Москве случалось и видеть. Власть не заботилась о своих служащих, поощряя их к противозаконным и даже опасным (естественно, для самой власти) действиям и поступкам. "Россия всегда жила, подворовывая, эти же возвели жульничество в ранг обыденности", - подумал грустно.
Разбитной шофер с раскосыми и оттого очень хитрыми глазами оглядел пассажира и назвал несусветную цену: сто рублей. Объяснил:
- Одно - дорога до места не просто скверная - страшная. Второе: назад поеду бесплатно, а бензин дают по талонам. Третье: машинка эта числится за ответработником исполкома, потому узнают - выгонят. Плата получается за жуткий страх!
Званцев сел на переднее сиденье. Черт их разберет, советских этих... Они усаживаются рядом со своими служащими, подражая вождям, кои демонстрируют равенство всех со всеми. Идиоты... Тронулись, вскоре город с башнями и рекой остался позади, "форд" весело мчал по мощеной дороге, шофер изредка поворачивал голову.
- Вы из Москвы? Ну - то-то! Таких дорог и в Москве нету! Она еще с Гражданской осталась! Царская еще, наверное...
- Чего же ты врал?
Хитрец только улыбнулся.
И вот - дорога вильнула, обозначился лесок сосновый на песчаном взгорке и старинный барский дом в милом стиле ампир: портик, колоннада, два флигеля. Усадьба дядюшки... Все детство - лет до семи - провел в этих благословенных местах... Только плакать нечего. Никто не виноват. Сами во всем повинны.
- А что теперь в этом доме? - спросил, давя волнение.
- В усадьбе-то? - улыбнулся шофер. - А ничего. Гниет...
"Так и должно быть... - подумал равнодушно. - Где моя юность, где моя свежесть? Одно дерьмо..."
Впереди показался холм, его огибала речка, довольно широкая.
- Это наша красавица! - провозгласил шофер. - Кабы дело весною было пришлось бы на лодке переправляться, в это время город как бы на острове получается. А сейчас проедем в лучшем виде! Вам куда?
- Монастырь видишь?
- Психовскую больницу, что ли? Вот вам повезло... В самое что ни на есть говно и угодите! На фиг вам?
- Я инспектор из Наркомата здравоохранения. Подвезешь прямо к проходной и жди. Порожняка у тебя не будет - еще двести рублей! Да... Если кто спросит - кого привез и откуда - отвечай, как я сказал.
За разговором подъехали к воротам, сбоку топорщилась проходная из грубо сколоченных досок. Поверху монастырской стены шла колючая проволока в два ряда.
Постучал, появилась заспанная физиономия в голубой фуражке, осведомилась грубо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88