– Есть и в-третьих… Хотя… – Арчил усмехнулся. – Откуда звонит господин Цукато нашему графу? Из квартиры Никодима Ивановича Воротаева. И с какого времени ведутся эти дружеские переговоры? Не с того момента, когда Виктор Станиславович узнает о завещании деда графа Оболина, а с самого начала их так называемого знакомства, то есть за два или три года до похищения «Золотой братины».
– Постой, Арчил, постой! – перебил с волнением Миров. – Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что, скорее всего, никакого господина Цукато не существует. Он миф, легенда, создавая которую Александр Петрович Оболин совершил несколько ошибок, переусердствовал.
– Ты подозреваешь графа Оболина?… – изумился Вениамин Георгиевич. – Подозреваешь его в похищении «Золотой братины»?
– Подозреваю.
– Да, но они же чуть не убили его!
– Согласен, это аргумент веский. Однако надо разобраться и все проанализировать. Я договорился о встрече с лечащим врачом, с той приятной дамой – помните?
– Ну нет, я категорически отвергаю версию о графе Оболине – похитителе сервиза.
– Почему?
– Ты не все знаешь. Любин передал мне архивные материалы – три увесистые папки, – в них вся история сервиза «Золотая братина», начиная с его создания во времена Екатерины Второй.
– Так какого же черта?! – яростно перебил Арчил. – Почему вы мне ничего не сказали об этом? Вы ведь знаете мой метод чтения. Я читаю ровно в десять раз быстрее вас. Вот что, глубокоуважаемый шеф: дайте мне, пожалуйста, эти папки на сегодняшнюю ночь. Категорически на этом настаиваю.
– Договорились, – усмехнулся Миров, – ты их получишь. Но только на одну ночь. А теперь продолжай, рассказывай о твоих подозрениях насчет графа Оболина.
Арчил молчал. Машина уже ехала по Садовому кольцу, очень медленно, с частыми остановками: наступало обеденное время, час пробок.
– Я слушаю, я тебя слушаю, – нетерпеливо повторил Вениамин Георгиевич.
– Слушайте, – желчно, но уже успокоившись, заговорил Арчил. – Итак… Зададим себе сакраментальный вопрос: кто знал о завещании графа Алексея Григорьевича Оболина, деда нашего бородатого знакомого? Два человека. Только два человека, Вениамин Георгиевич! Это директор музея Любин… Да и то он забыл о двадцатипятилетней дате! Письмо графа напомнило ему об этом. Вторым человеком является граф Оболин. И инициатива во всех драматических последних событиях, связанных с сервизом, принадлежит ему.
– Есть третья сторона, заинтересованная в «Золотой братине», – тихо продолжил Миров. – Может быть, правильнее сказать, была… О ней ты узнаешь из папок с архивными материалами.
– Черт! – Табадзе едва сдерживал нетерпение. – Я хочу взяться за эти материалы немедленно!
– Сейчас заедем ко мне домой, и я вручу тебе папки. Но давай еще раз: что мы сделали, что имеем… И план действий на завтра.
– Мало чего мы имеем, – невесело усмехнулся Арчил. – Идет поиск по нашим и милицейским картотекам двух реальных людей: Воротаева и Дакунина. Пока безуспешный. Если бы удалось достать хотя бы одного из них! Лучше – Воротаева. Кстати! Есть у меня одна идея. Вы хорошо помните докладную Федора Рябушкина о «дне рождения» Воротаева в помещении охраны музея? Толковый парень этот Рябушкин, умеет обращать внимание на незначительные детали. Никодим Иванович сидит в кресле, пока готовится застолье, наверняка в диком напряжении – уже приехал в музей граф Оболин со своими «телохранителями». Сидит и смотрит по телевизору велогонку по странам Европы. И… Вот странное дело! Болеет за польскую команду. С чего бы? Конечно, крохотная зацепка. Но вдруг? Я предлагаю обратиться к польским коллегам в Интерпол…
– Принимается! – азартно подхватил эту идею Миров. – Сегодня же перекинем в Варшаву и в Париж по факсу фотографию относительно молодого Воротаева и наши вопросы.
– Далее, – уже спокойно, даже меланхолично продолжал Табадзе. – Из того, что сделано. Задействованы наши люди на всех постах таможни, в аэропортах, на железных дорогах, на автострадах. Идет поиск – пока безуспешный – трех машин: фургона «Мерседес-бенц», красных «Жигулей-девятки» и белой «Волги». Знать бы мне, что этот конопатый водитель «Жигулей» до нас на Коле Корчном засветился, причем демонстративно, когда ребята квартиру Воротаева раскручивали… Вообще, Вениамин Георгиевич, ерунда какая-то с этими красными «Жигулями». Зачем им на рожон лезть? Пока можно только предположить, что они навязывают нам какую-то свою игру.
В салоне машины зазвонил телефон. Миров поднял трубку, слушал несколько мгновений, положив трубку, сообщил:
– Нашли белую «Волгу».

Путешествие «Золотой братины»

Глава 25
Ради Дарьюшки…

Берлин, 7 ноября 1918 года
Таких заведений, как кафе «Кайзерхоф» на площади у вокзала Анхальтер, было много. За столиком у окна, из которого хорошо было видно вокзальное здание, сидели граф Оболин и Глеб Забродин. Молчали. Не смотрели друг на друга. Ждали. Оба были подавлены гибелью Саида Алмади. Алексей Григорьевич сокрушен вдвойне: он в сетях чекистов! В их руках и его судьба, и Дарьи, и «Братины»…
«Если это действительно так, – думал граф Оболин, – значит, нет Бога, нет справедливости, мир рухнул, торжествует дьявол. И Кирилл Захарович с ними? Нет, это невозможно!.. Я, кажется, схожу с ума!..»
«Если граф откажется от дальнейшего сотрудничества, – думал Глеб Забродин, – от суда – всему конец. Придется признаться: мы проиграли. „Золотая братина“ никогда не вернется в Россию».
В кафе появился Кирилл Любин, по-прежнему в клетчатом костюме, правда, без черного бархатного галстука и затемненных очков. Быстро подошел к столику и рухнул на свободный стул.
– Все обошлось, – тихо заговорил Любин. – Как и договорились. Мои показания были кратки: с убитым не знаком, просто оказались вместе в одном купе, ни о чем не разговаривали, так как попутчик не знает ни французского, ни немецкого… Полицейский (кажется, капитан) высказал свою версию: «Выясняли отношения какие-то банды. Возможно, судя по обличью убитого, марокканцы. Поскольку при нем не оказалось документов, хоронить убитого будут как бездомного бродягу». Что это значит, не знаю…
– Бедный Саид! – вырвалось у Глеба Забродина. – Мой грех: не уследил… Но как бы ни складывались обстоятельства, без топлива машина мертва.
И Глеб – с аппетитом, а Кирилл – скорее машинально приступили к еде. Граф Оболин ни к чему не притронулся. Молчание нарушил Алексей Григорьевич:
– Что же… Надо объясниться, господа. Или… Как вас теперь называть? Товарищи? – Голос графа Оболина дрожал от негодования. – Значит, вы из Чека…
– Да, Алексей Григорьевич, мы из Чека, – тихо ответил Глеб. – И наша цель – вернуть «Золотую братину» в Россию.
– Понятно, – усмехнулся граф Оболин. – «Экспроприаторов экспроприируют». Как же, читал. – Он повернулся к Любину: – Вы, Кирилл Захарович, тоже из Чека?
– Поймите… – И краска стыда залила щеки молодого историка. – Я согласился на эту работу… временную работу… только ради «Золотой братины». И вы, Алексей Григорьевич, ведь не станете отрицать… Мы с вами говорили об этом: сервиз не только золото…
– Знаю, знаю! – раздраженно перебил граф Оболин. – «Братина» – величайшее произведение искусства, достояние русского народа и прочее. Ну и что?
– Нас с вами, Алексей Григорьевич, – Забродин погасил трубку, – объединяет одно…
– Нас ничего не объединяет! – Граф Оболин стукнул кулаком по столу. Из чашечек выплеснулся кофе. – Абсолютно ничего!
– Нас с вами объединяет, – спокойно, тихо, но с напором продолжал Глеб Забродин, – одно: мы русские люди. Сейчас «Золотая братина» в Германии, в чужих руках. Давайте сегодня, когда все прояснилось, кто есть кто… давайте поставим перед собой задачу: вернуть «Братину» русскому человеку, вам, Алексей Григорьевич.
– А дальше? – Граф Оболин в упор смотрел на Забродина.
– Дальше… – Глеб запустил руки в свои густые, слегка вьющиеся волосы: признак крайнего волнения – знал Кирилл Любин. – Еще в Питере об этом было условлено: Советское правительство оплатит вам стоимость сервиза…
– Всю? – усомнился граф Оболин. – У большевиков есть триста миллионов немецких марок на какой-то графский сервиз? На величайшее, как вы, Кирилл Захарович, утверждаете, произведение искусства? Полноте! Не держите меня, господа… Впрочем, то-ва-ри-щи… Не держите меня за полного дурака. За год господства всеми своими деяниями большевики доказали: им культура противопоказана.
– Я подтверждаю, Алексей Григорьевич, – сказал Любин, – что такой разговор был. Если угодно, я поставил условие: удастся вернуть «Братину» – вы получите за нее денежную компенсацию. Мне обещали… Правда, возможно, не полную стоимость…
– Вот-вот, не полную!.. Чего уж там, Кирилл Захарович, в хорошей компании вы оказались, ничего не скажешь! Ведь большевики, ваша Чека… – граф Оболин еле сдерживал себя, чтобы не перейти на крик, – все они бандиты, разбойники с большой дороги. Разве вы не убедились в этом дома, в России?
– Подождите, граф. – В голосе Забродина появились твердые, неумолимые нотки. – Оскорблениями, упреками мы с вами вряд ли чего достигнем. Давайте представим вот что. В Чека ничего не узнали о «Золотой братине». Мы с Кириллом Захаровичем не появились у вас в гостиничном номере в Мемеле. Что из этого следует? Только одно: «Золотую братину» лжеграф – он же ваш дворецкий Толмачев – продает Нейгольбергу за тридцать пять миллионов марок и вместе с Дарьей исчезает, для вас – бесследно. Даже узнав из газет о настоящей цене сервиза, – если бы такие сведения туда проникли, – Никита Никитович никогда бы не обратился в суд, боясь разоблачения. Вы со мной согласны, Алексей Григорьевич?
После тяжелого раздумья граф Оболин кивнул:
– Согласен…
– Поэтому, – продолжал Забродин, – давайте доведем начатое до конца. У нас две задачи: вырвать у ювелира сервиз… И вернуть вам Дарью.
– Хорошо, хорошо! – заспешил граф Алексей Григорьвич. – Я остаюсь с вами. Пока… На время, до процесса. Я делаю это только из-за Дарьи, из-за моей Дарьюшки… Умоляю: верните мне ее! Умоляю…
– Мы все сделаем для этого. – И опять Забродин раскурил трубку. – Однако процесс может не состояться…
– Почему? – в крайнем удивлении перебил Кирилл Любин.
– Теперь Толмачев знает, с кем имеет дело, знает, что за графом стоит Чека… – Глеб помедлил: – И скорее всего, он рассуждает, уж простите, Алексей Григорьевич, так же, как вы: если граф Оболин выиграет процесс, злодеи-большевики заберут себе «Золотую братину» целиком, оставив вас на бобах.
– Резонно, – согласился граф Оболин, слабо улыбнувшись. – А разве, Глеб Кузьмич, не так?
– Не так! Компенсацию вы получите. Но этого не будет знать Толмачев. И, по моему убеждению, возможны два варианта поведения Толмачева. Первый вариант. Он постарается сорвать процесс, рассуждая: пусть лучше «Золотая братина» останется у Нейгольберга в Германии, чем вернется в красную Россию. А потом уж он будет думать, что делать. Мне ясно одно: с надувательством Арона Нейгольберга Никита Никитович не примирится никогда. Второй вариант. Толмачев может все-таки допустить судебный процесс и действовать в зависимости от того, как он будет проходить. И в этом случае, Алексей Григорьевич, он станет искать встреч с вами… Какой вариант выберет ваш дворецкий, покажут ближайшие два-три дня.
– И что же делать? – спросил граф Оболин.
– Разрабатывать ответные действия на оба варианта. А пока ждать. – Забродин сделал глоток остывшего кофе. – Теперь Никита потерял вас. И значит, будет искать. Зададим себе вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92