Лучше где-нибудь вблизи от цели переждать в машине.
Глеб Кузьмич тоже поднялся из кресла. Некая тяжесть ощущалась в затылке. Наверное, опять прыгнуло давление. Не до того. Не обращать внимания.
– Что же, товарищ посол, – сказал Забродин, – как говаривали в старину, с Богом!
– С Богом, Глеб Кузьмич…
Министерство иностранных дел Боливии находилось в старом районе Ла-Паса, застроенном еще во времена испанской колонизации. Оно помещалось на небольшой площади с фонтаном в центре, с католическим собором, белая паперть которого была в этот полуденный час раскалена солнцем. Министерство занимало величественное здание с колоннами из серо-коричневого прохладного гранита. У широких ступеней министерства остановилась черная «Волга» с красным флажком на корпусе. Из машины вышел молодой человек в светло-сером костюме, при галстуке, распахнул дверцу, и из «Волги» появился посол Советского Союза Юрий Петрович Соболев, в безукоризненном светло-коричневом костюме, тоже при галстуке, с кожаным «дипломатом» в руке. В кабинете его встретил министр иностранных дел Боливии, тучный мужчина («Чем-то он похож на Бальзака», – подумал Забродин), в его облике не было ничего официального, он дружески улыбался.
Они расположились у окна, на широком диване, недалеко от стола секретаря, который, не поднимая глаз, сосредоточенно работал, углубившись в какие-то бумаги. Юрий Петрович щелкнул замком кожаного «дипломата».
– Сначала, господин министр, я ознакомлю вас с некоторыми дополнительными документами. Они, как мы убеждены, рисуют полный облик человека, нас интересующего. Начнем, если вы не против, с фотографий. Я их прокомментирую. И еще красноречивее их прокомментируют некоторые тексты.
Двухэтажное здание в стиле русской дворянской усадьбы XIX века было выстроено на набережной канала, который впадает в реку Рио-де-ла-Пас. Немалых хлопот и, главное, средств стоило эмигранту из России Валентину Иннокентьевичу Дунаеву, появившемуся в Ла-Пасе в 1945 году, построить этот дом в аристократическом районе города. Но что не сделают деньги… Над левым крылом усадьбы красочная вывеска: «Яхт-клуб „Емеля“». Собственно, яхт-клуб господина Дунаева находится на озере Титикака, куда из Ла-Паса надо добираться поездом или по скоростной автостраде. Там у Валентина Иннокентьевича с десяток яхт, которые он сдает в аренду, вышколенный персонал, и заправляют всем делом трое русских, тоже, естественно, эмигранты.
Впрочем, Анатолий Семенович, который не раз бывал на озере в яхт-клубе господина Дунаева, говорит, что среди русских есть там один поляк по кличке Лях, появившийся с полгода назад. Этого Ляха вся обслуга боится как огня, на нем держится весь порядок: свиреп, скор на расправу, закон для него – собственный кулак. Хотя сам он, похоже, замешан в темных делах, связанных с наркотиками, – в этой связи им интересовалась полиция. Но все обошлось, вроде бы не без вмешательства хозяина яхт-клуба «Емеля». Самое же интересное – то, что этого Ляха привез к господину Дунаеву прямо на озеро якобы сын Валентина Иннокентьевича, который появился там всего на несколько дней, а потом исчез, уехал. Обо всем этом поведал Анатолию Семеновичу один из работников яхт-клуба, которого «сотрудник» советского посольства завербовал…
Узнав все это, Забродин крайне удивился: Кирилл Захарович Любин много рассказывал ему о Толмачеве – и никогда речь не заходила о сыне. Наоборот, Глеб Кузьмич знал, что у Никиты и Дарьи не было детей. Может быть, ребенок от другой женщины? Впрочем, все это сейчас не главное, второстепенное. Может быть, потом есть смысл разобраться, кто они такие – сын Толмачева (если это сын) и Лях…
Что еще известно о деле господина Дунаева? Пожалуй, все. Сам господин Дунаев отправляется в свой яхт-клуб не реже одного раза в месяц на два-три дня – и ждет его на голубой глади озера красавица яхта «Ольга», точная копия той самой, наскоро проданной в Мемеле в 1918 году. А вторая копия «Ольги» стоит здесь, у гранитного причала канала, на вечном приколе, возле левого крыла усадьбы богатого русского эмигранта, где расположена контора яхт-клуба «Емеля», – реклама, призыв заняться увлекательным спортом, и всегда она перед глазами Валентина Иннокентьевича. В левом же крыле усадьбы – ресторан под тем же названием. Двумя крайними окнами из этого крыла смотрит на набережную канала рабочий кабинет Валентина Иннокентьевича Дунаева. А покои – пять комнат и зала – на втором этаже.
Было без четверти три пополудни. Хозяин яхт-клуба и ресторана находился в своем кабинете. Все так, как на фотографии в журнале «Вечернее чтение»… Массивный стол с двумя телефонами и всякими безделушками. Слева от него картина в тяжелой раме – обнаженная молодая женщина, метиска, и написана картина мастером: нежность, желание, тайна во всем облике южноамериканской красавицы и еще, представьте себе, печаль – почему так быстротечна жизнь?… Справа от стола на стене – золотая братина. Что сказать? Так и кажется: ее золотым отсветом озарен кабинет господина Дунаева, и вроде бы где-то далеко, а может быть, в другом измерении, но здесь же – то ли стон, то ли звон металла, вроде бы еле слышное лошадиное ржание и… не может быть… пепелищем тянет или пожарищем…
Еще в кабинете Валентина Иннокентьевича – большой телевизор; на круглом столике в углу вокруг самовара искусно расставлен красочный чайный сервиз, русская гжель. Диван, покрытый ковром, мягкие удобные кресла на колесиках, холодильник-бар, и за стеклом десятка три-четыре разномастных и по форме, и по этикеткам бутылок. А стекла в окнах бронированные, и забраны они изнутри тонкой решеткой из белого металла – сразу и не заметишь.
Итак, на часах было без четверти три, и Валентин Иннокентьевич Дунаев, действительно совсем седой, с короткой стрижкой, но еще крепкий, мускулы накачанные (спортсмен как-никак, яхта силы и сноровки требует), в джинсовой рубашке с закатанными рукавами, сидел за своим столом.
Рядом с ним стояла молоденькая девушка-метиска, официантка, совсем недавно принятая на работу. И хозяин обнимал ее за тонкую талию, прижимая к себе, волосатая загорелая рука его медленно поползла вниз. Девушка с окаменевшим лицом молча терпела ласку. В это же время (из окон видно) к ресторану «Емеля» подъехала длинная легковая машина стального цвета, из нее вышли трое: совершенно седой господин в больших темных очках и два молодых человека, один высокий, худой, второй среднего роста, боксерского сложения. Все трое направились к дверям ресторана.
– Мария, – Валентин Иннокентьевич выпустил девушку из объятий, – чего им? Узнай.
Девушка, не сумев сдержать облегченный вздох, убежала. Хозяин ресторана откинулся на спинку кресла, и его лицо, иссеченное морщинами, стало напряженным. Вошла Мария:
– Господин… Это русские. Хотят заказать ужин.
– Русские? – Дунаев помедлил. – Проси.
Через несколько мгновений в кабинете появились Забродин в темных очках, которые закрывали пол-лица, Анатолий Семенович и Владимир.
– Здравствуйте, Валентин Иннокентьевич, – сказал по-русски Забродин.
– Из России? – спросил хозяин ресторана, не поднимаясь из кресла.
– Если бы! – вздохнул Глеб Кузьмич, стараясь не смотреть на золотую братину. – Из Перу. А из России… Я оттуда, наверно, тогда же, когда и вы, Валентин Иннокентьевич.
– Значит, одна у нас судьба, – сказал Дунаев. – Изгнанники. Располагайтесь, господа. – Забродин и Анатолий Семенович опустились в кресла, а Владимир остался стоять возле стола, с интересом рассматривая обнаженную женщину на картине. – Чем могу служить?
– Мы хотели бы, – ответил Забродин, – заказать ужин на шесть персон, истинно русский.
– На какой день? – спросил Дунаев.
– На сегодня. На вечер.
– Обычно мы принимаем солидные заказы за сутки. Но… – хозяин ресторана «Емеля» пристально смотрел на Забродина, – для соотечественников… Давайте обсудим меню. Какое у вас торжество?
– Встреча. – Глеб Кузьмич тоже прямо, с улыбкой смотрел на Валентина Иннокентьевича Дунаева. – Встреча людей, которые не виделись с двадцатых годов…
В эти самые минуты министр иностранных дел Боливии закончил знакомство с фотографиями и документами, представленными ему Юрием Петровичем Соболевым.
– Что же, господин посол, – сказал он, – все это подтверждает то, что нам уже известно. Значит, владелец ресторана «Емеля» господин Дунаев.
Молодой секретарь министра с анемичным лицом на мгновение замер над своими бумагами и тут же снова погрузился в их чтение.
– А ведь я, – продолжал министр, – однажды побывал в этом заведении. Уж не помню, по какому поводу. Кухня… Для нас сплошная экзотика. Сейчас… – Он взглянул на часы. – Сейчас я позвоню в полицию. Там все готово. Значит, сразу после трех… Так… Без восьми минут. – Он встал и направился к телефонам. Посол Советского Союза следовал за ним.
– И одно предложение, господин министр, – сказал Юрий Петрович. – Давайте в три часа посмотрим вместе передачу по шестому каналу телевидения.
– Хорошо. Мы перейдем в соседнюю комнату, там тоже есть телевизор. Не стоит мешать моему секретарю – у него срочная работа.
Министр иностранных дел Боливии поднял телефонную трубку.
– …На горячее, господа, – сказал Валентин Иннокентьевич, – я могу предложить вам телячьи отбивные. Или бараний бок с гречневой кашей. Или расстегаи по-волжски. Или сибирские пельмени с уксусом и морошкой. Выбирайте!
– Надо подумать. – Забродин выдержал паузу и посмотрел на наручные часы: было без шести минут три. – Откуда у вас морошка, Валентин Иннокентьевич?
Господин Дунаев довольно усмехнулся:
– Я получаю для кухни все, что мне нужно. Со всего мира… А морошка из Канады.
В это время через бронированные стекла окон все находившиеся в кабинете увидели: на противоположной стороне улицы остановились две легковые машины довольно потрепанного вида, из них, не торопясь, вышли крепкие молодые люди, шесть или семь человек. Они остались стоять у машины, о чем-то переговариваясь. Лицо Валентина Иннокентьевича окаменело, он бросил быстрый взгляд на Владимира, который, стоя возле стола, рядом с Дунаевым, по-прежнему рассматривал обнаженную женщину на картине.
Хозяин ресторана «Емеля» хотел что-то сказать, но в это время зазвонил один из телефонов. Господин Дунаев схватил трубку, прижал к уху.
– Да?
В следующее мгновение его лицо покрылось испариной. Он слушал, что ему говорят по телефону, а левая рука в это время выдвинула ящик стола… Валентин Иннокентьевич медленно положил трубку телефона и, выхватив револьвер из ящика, вскочил. Владимир произвел неуловимое короткое движение рукой – удар ребром ладони по шее господина Дунаева, – и тот мешком рухнул в свое кресло. Владимир спокойно забрал у него револьвер.
– Стары мы с тобой стали, Никита Никитович, – сказал Забродин. – Не та реакция.
Толмачев вскинул голову, стал напряженно всматриваться в седого человека. Что-то безумное было в глазах хозяина ресторана «Емеля».
– Не узнаешь? – тихо, зло спросил Глеб Кузьмич, снимая темные очки. – Время… Не помнишь нашу встречу в Ниде? Не помнишь… А в экспрессе Женева – Берлин, помнишь? И Саида Алмади забыл?… Как ему нож в спину… А замок Вайбер в сорок пятом? Да, не привелось мне с тобой там встретиться. Если бы… А Мартина Сарканиса помнишь? Впрочем, не Мартина… Маркера в замке Вайбер Ганса Фогеля помнишь? Забыл? Ну а Дарью?…
– Вы меня с кем-то путаете… – шепотом перебил Толмачев, и в уголках его рта появилась розовая пена.
– Полно, Толмачев, – уже спокойно сказал Глеб Кузьмич. – Приехали мы, Никита, по твою душу. За тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Глеб Кузьмич тоже поднялся из кресла. Некая тяжесть ощущалась в затылке. Наверное, опять прыгнуло давление. Не до того. Не обращать внимания.
– Что же, товарищ посол, – сказал Забродин, – как говаривали в старину, с Богом!
– С Богом, Глеб Кузьмич…
Министерство иностранных дел Боливии находилось в старом районе Ла-Паса, застроенном еще во времена испанской колонизации. Оно помещалось на небольшой площади с фонтаном в центре, с католическим собором, белая паперть которого была в этот полуденный час раскалена солнцем. Министерство занимало величественное здание с колоннами из серо-коричневого прохладного гранита. У широких ступеней министерства остановилась черная «Волга» с красным флажком на корпусе. Из машины вышел молодой человек в светло-сером костюме, при галстуке, распахнул дверцу, и из «Волги» появился посол Советского Союза Юрий Петрович Соболев, в безукоризненном светло-коричневом костюме, тоже при галстуке, с кожаным «дипломатом» в руке. В кабинете его встретил министр иностранных дел Боливии, тучный мужчина («Чем-то он похож на Бальзака», – подумал Забродин), в его облике не было ничего официального, он дружески улыбался.
Они расположились у окна, на широком диване, недалеко от стола секретаря, который, не поднимая глаз, сосредоточенно работал, углубившись в какие-то бумаги. Юрий Петрович щелкнул замком кожаного «дипломата».
– Сначала, господин министр, я ознакомлю вас с некоторыми дополнительными документами. Они, как мы убеждены, рисуют полный облик человека, нас интересующего. Начнем, если вы не против, с фотографий. Я их прокомментирую. И еще красноречивее их прокомментируют некоторые тексты.
Двухэтажное здание в стиле русской дворянской усадьбы XIX века было выстроено на набережной канала, который впадает в реку Рио-де-ла-Пас. Немалых хлопот и, главное, средств стоило эмигранту из России Валентину Иннокентьевичу Дунаеву, появившемуся в Ла-Пасе в 1945 году, построить этот дом в аристократическом районе города. Но что не сделают деньги… Над левым крылом усадьбы красочная вывеска: «Яхт-клуб „Емеля“». Собственно, яхт-клуб господина Дунаева находится на озере Титикака, куда из Ла-Паса надо добираться поездом или по скоростной автостраде. Там у Валентина Иннокентьевича с десяток яхт, которые он сдает в аренду, вышколенный персонал, и заправляют всем делом трое русских, тоже, естественно, эмигранты.
Впрочем, Анатолий Семенович, который не раз бывал на озере в яхт-клубе господина Дунаева, говорит, что среди русских есть там один поляк по кличке Лях, появившийся с полгода назад. Этого Ляха вся обслуга боится как огня, на нем держится весь порядок: свиреп, скор на расправу, закон для него – собственный кулак. Хотя сам он, похоже, замешан в темных делах, связанных с наркотиками, – в этой связи им интересовалась полиция. Но все обошлось, вроде бы не без вмешательства хозяина яхт-клуба «Емеля». Самое же интересное – то, что этого Ляха привез к господину Дунаеву прямо на озеро якобы сын Валентина Иннокентьевича, который появился там всего на несколько дней, а потом исчез, уехал. Обо всем этом поведал Анатолию Семеновичу один из работников яхт-клуба, которого «сотрудник» советского посольства завербовал…
Узнав все это, Забродин крайне удивился: Кирилл Захарович Любин много рассказывал ему о Толмачеве – и никогда речь не заходила о сыне. Наоборот, Глеб Кузьмич знал, что у Никиты и Дарьи не было детей. Может быть, ребенок от другой женщины? Впрочем, все это сейчас не главное, второстепенное. Может быть, потом есть смысл разобраться, кто они такие – сын Толмачева (если это сын) и Лях…
Что еще известно о деле господина Дунаева? Пожалуй, все. Сам господин Дунаев отправляется в свой яхт-клуб не реже одного раза в месяц на два-три дня – и ждет его на голубой глади озера красавица яхта «Ольга», точная копия той самой, наскоро проданной в Мемеле в 1918 году. А вторая копия «Ольги» стоит здесь, у гранитного причала канала, на вечном приколе, возле левого крыла усадьбы богатого русского эмигранта, где расположена контора яхт-клуба «Емеля», – реклама, призыв заняться увлекательным спортом, и всегда она перед глазами Валентина Иннокентьевича. В левом же крыле усадьбы – ресторан под тем же названием. Двумя крайними окнами из этого крыла смотрит на набережную канала рабочий кабинет Валентина Иннокентьевича Дунаева. А покои – пять комнат и зала – на втором этаже.
Было без четверти три пополудни. Хозяин яхт-клуба и ресторана находился в своем кабинете. Все так, как на фотографии в журнале «Вечернее чтение»… Массивный стол с двумя телефонами и всякими безделушками. Слева от него картина в тяжелой раме – обнаженная молодая женщина, метиска, и написана картина мастером: нежность, желание, тайна во всем облике южноамериканской красавицы и еще, представьте себе, печаль – почему так быстротечна жизнь?… Справа от стола на стене – золотая братина. Что сказать? Так и кажется: ее золотым отсветом озарен кабинет господина Дунаева, и вроде бы где-то далеко, а может быть, в другом измерении, но здесь же – то ли стон, то ли звон металла, вроде бы еле слышное лошадиное ржание и… не может быть… пепелищем тянет или пожарищем…
Еще в кабинете Валентина Иннокентьевича – большой телевизор; на круглом столике в углу вокруг самовара искусно расставлен красочный чайный сервиз, русская гжель. Диван, покрытый ковром, мягкие удобные кресла на колесиках, холодильник-бар, и за стеклом десятка три-четыре разномастных и по форме, и по этикеткам бутылок. А стекла в окнах бронированные, и забраны они изнутри тонкой решеткой из белого металла – сразу и не заметишь.
Итак, на часах было без четверти три, и Валентин Иннокентьевич Дунаев, действительно совсем седой, с короткой стрижкой, но еще крепкий, мускулы накачанные (спортсмен как-никак, яхта силы и сноровки требует), в джинсовой рубашке с закатанными рукавами, сидел за своим столом.
Рядом с ним стояла молоденькая девушка-метиска, официантка, совсем недавно принятая на работу. И хозяин обнимал ее за тонкую талию, прижимая к себе, волосатая загорелая рука его медленно поползла вниз. Девушка с окаменевшим лицом молча терпела ласку. В это же время (из окон видно) к ресторану «Емеля» подъехала длинная легковая машина стального цвета, из нее вышли трое: совершенно седой господин в больших темных очках и два молодых человека, один высокий, худой, второй среднего роста, боксерского сложения. Все трое направились к дверям ресторана.
– Мария, – Валентин Иннокентьевич выпустил девушку из объятий, – чего им? Узнай.
Девушка, не сумев сдержать облегченный вздох, убежала. Хозяин ресторана откинулся на спинку кресла, и его лицо, иссеченное морщинами, стало напряженным. Вошла Мария:
– Господин… Это русские. Хотят заказать ужин.
– Русские? – Дунаев помедлил. – Проси.
Через несколько мгновений в кабинете появились Забродин в темных очках, которые закрывали пол-лица, Анатолий Семенович и Владимир.
– Здравствуйте, Валентин Иннокентьевич, – сказал по-русски Забродин.
– Из России? – спросил хозяин ресторана, не поднимаясь из кресла.
– Если бы! – вздохнул Глеб Кузьмич, стараясь не смотреть на золотую братину. – Из Перу. А из России… Я оттуда, наверно, тогда же, когда и вы, Валентин Иннокентьевич.
– Значит, одна у нас судьба, – сказал Дунаев. – Изгнанники. Располагайтесь, господа. – Забродин и Анатолий Семенович опустились в кресла, а Владимир остался стоять возле стола, с интересом рассматривая обнаженную женщину на картине. – Чем могу служить?
– Мы хотели бы, – ответил Забродин, – заказать ужин на шесть персон, истинно русский.
– На какой день? – спросил Дунаев.
– На сегодня. На вечер.
– Обычно мы принимаем солидные заказы за сутки. Но… – хозяин ресторана «Емеля» пристально смотрел на Забродина, – для соотечественников… Давайте обсудим меню. Какое у вас торжество?
– Встреча. – Глеб Кузьмич тоже прямо, с улыбкой смотрел на Валентина Иннокентьевича Дунаева. – Встреча людей, которые не виделись с двадцатых годов…
В эти самые минуты министр иностранных дел Боливии закончил знакомство с фотографиями и документами, представленными ему Юрием Петровичем Соболевым.
– Что же, господин посол, – сказал он, – все это подтверждает то, что нам уже известно. Значит, владелец ресторана «Емеля» господин Дунаев.
Молодой секретарь министра с анемичным лицом на мгновение замер над своими бумагами и тут же снова погрузился в их чтение.
– А ведь я, – продолжал министр, – однажды побывал в этом заведении. Уж не помню, по какому поводу. Кухня… Для нас сплошная экзотика. Сейчас… – Он взглянул на часы. – Сейчас я позвоню в полицию. Там все готово. Значит, сразу после трех… Так… Без восьми минут. – Он встал и направился к телефонам. Посол Советского Союза следовал за ним.
– И одно предложение, господин министр, – сказал Юрий Петрович. – Давайте в три часа посмотрим вместе передачу по шестому каналу телевидения.
– Хорошо. Мы перейдем в соседнюю комнату, там тоже есть телевизор. Не стоит мешать моему секретарю – у него срочная работа.
Министр иностранных дел Боливии поднял телефонную трубку.
– …На горячее, господа, – сказал Валентин Иннокентьевич, – я могу предложить вам телячьи отбивные. Или бараний бок с гречневой кашей. Или расстегаи по-волжски. Или сибирские пельмени с уксусом и морошкой. Выбирайте!
– Надо подумать. – Забродин выдержал паузу и посмотрел на наручные часы: было без шести минут три. – Откуда у вас морошка, Валентин Иннокентьевич?
Господин Дунаев довольно усмехнулся:
– Я получаю для кухни все, что мне нужно. Со всего мира… А морошка из Канады.
В это время через бронированные стекла окон все находившиеся в кабинете увидели: на противоположной стороне улицы остановились две легковые машины довольно потрепанного вида, из них, не торопясь, вышли крепкие молодые люди, шесть или семь человек. Они остались стоять у машины, о чем-то переговариваясь. Лицо Валентина Иннокентьевича окаменело, он бросил быстрый взгляд на Владимира, который, стоя возле стола, рядом с Дунаевым, по-прежнему рассматривал обнаженную женщину на картине.
Хозяин ресторана «Емеля» хотел что-то сказать, но в это время зазвонил один из телефонов. Господин Дунаев схватил трубку, прижал к уху.
– Да?
В следующее мгновение его лицо покрылось испариной. Он слушал, что ему говорят по телефону, а левая рука в это время выдвинула ящик стола… Валентин Иннокентьевич медленно положил трубку телефона и, выхватив револьвер из ящика, вскочил. Владимир произвел неуловимое короткое движение рукой – удар ребром ладони по шее господина Дунаева, – и тот мешком рухнул в свое кресло. Владимир спокойно забрал у него револьвер.
– Стары мы с тобой стали, Никита Никитович, – сказал Забродин. – Не та реакция.
Толмачев вскинул голову, стал напряженно всматриваться в седого человека. Что-то безумное было в глазах хозяина ресторана «Емеля».
– Не узнаешь? – тихо, зло спросил Глеб Кузьмич, снимая темные очки. – Время… Не помнишь нашу встречу в Ниде? Не помнишь… А в экспрессе Женева – Берлин, помнишь? И Саида Алмади забыл?… Как ему нож в спину… А замок Вайбер в сорок пятом? Да, не привелось мне с тобой там встретиться. Если бы… А Мартина Сарканиса помнишь? Впрочем, не Мартина… Маркера в замке Вайбер Ганса Фогеля помнишь? Забыл? Ну а Дарью?…
– Вы меня с кем-то путаете… – шепотом перебил Толмачев, и в уголках его рта появилась розовая пена.
– Полно, Толмачев, – уже спокойно сказал Глеб Кузьмич. – Приехали мы, Никита, по твою душу. За тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92