И появилась одна догадка… Нет, не догадка – убеждение… – Арчил замолчал.
– Ну и в чем же дело? Я слушаю.
– Вениамин Георгиевич, не по телефону бы. И главное – документы на выезд надо оформить сегодня в первой половине дня.
– Это, Арчил, как ты понимаешь, не проблема. – Мирову уже передалось состояние заместителя, он знал, что Табадзе наверняка раскопал нечто очень важное. – Кого надо, поднимем по боевой тревоге. Да и соответствующие службы у нас работают круглосуточно и без выходных. Подожди, дай сообразить, – Миров снова взглянул на часы, – мне бы принять ванну. Давай на Лубянке в семь утра. Не волнуйся, успеем.
Знакомое чувство, нет, не успеха, а выхода к нему, заполнило Мирова – вчерашняя ссора с женой показалась мелочью, ерундой. «Все наладится», – сказал он себе, погружаясь в пенную ванну. – Господи, как хорошо… Потом контрастный, горячий и холодный душ, – и он будет в полном порядке. Да и сейчас уже прошла тяжесть в голове, мозг работает четко, хотя, конечно, лучше бы вчера не расслабляться с коньяком. Когда он вышел из ванной – свежий, чисто выбритый, благоухающий французским мужским одеколоном, – в коридоре его встретила жена с подносом, на котором стояли маленький кофейник, чашка, сахарница.
– Прости, Веня… Прости, ради бога. Это все нервы. Совсем я психопаткой стала. Все жду, жду… Тебя нет. И так каждый день…
Он поцеловал ее в душистую щеку, налил в чашку кофе, обжигаясь, стал пить его мелкими глотками прямо в коридоре, и жена смотрела на него преданными глазами.
– Вот закончим это дело с сервизом – и возьму отпуск. Махнем с тобой куда-нибудь, например в Грецию… Или на Гавайи. Как?
Она молчала, но глаза уже были другими – в них исчезли вчерашнее раздражение и даже ненависть. Все – как всегда.
В семь часов оба следователя были в кабинете Мирова на четвертом этаже печально знаменитого здания на Лубянской площади, в котором в советское время располагался Комитет государственной безопасности.
– Ну, Арчил, я тебя слушаю.
– Начнем с врача, которая, как говорят медики, «вела» нашего графа. Лидия Петровна, так зовут эскулапшу, сказала мне следующее. Граф Александр Петрович Оболин получил удар по голове не такой сильный, как директор музея…
– То есть как? – перебил Вениамин Петрович. – А сотрясение мозга?
– Вот! Лидия Петровна сказала, что от нанесенного графу удара вполне можно потерять сознание. Но ненадолго. Удар, очень точно рассчитанный, был произведен по касательной, с целью рассечь кожу на черепе, то есть чтобы жертва залилась кровью… Первый осмотр пострадавшего на месте преступления свидетельствовал именно об этом – сильнейший удар металлическим предметом с режущими краями, который привел к потере сознания и, очевидно, к сотрясению мозга. Так записано в медицинском протоколе. Но рентген и другие анализы показали, что… Привожу дословно сказанное Лидией Петровной, я даже записал, вот… – Арчил извлек из своего кейса блокнот, нашел нужную запись: – «Сотрясение мозга не фиксируется. Или состояние больного обусловлено какой-то его патологией, требующей дополнительного стационарного исследования».
– Значит, Александр Петрович притворялся?
– Да, Вениамин Георгиевич, да! Наш граф имитировал… Или, точнее, есть основания предполагать, что граф Александр Петрович Оболин имитировал глубокий обморок, вызванный сотрясением мозга от сильного удара по голове. Причем имитировал очень точно с медицинской точки зрения, заранее и долго готовясь к тому маленькому и, надо добавить, опасному спектаклю, который был разыгран в музее в момент похищения сервиза «Золотая братина».
– Получается – он главный организатор ограбления?! – воскликнул Миров.
– Во всяком случае, есть некоторые факты и обстоятельства, дающие основания подозревать его в этом.
– Так… Ну и что ты предлагаешь?
– Первое. Надо установить за графом круглосуточное наблюдение, глаз с него не спускать. Ни в коем случае не засветиться. Он ничего не должен заподозрить. Теперь – второе. Как только он отправится в Питер за своими чугунными львами, последовать за ним с группой захвата…
– Да, да! – азартно подхватил Миров и даже снял очки. – Наверняка эти ворота каким-то образом связаны с «Золотой братиной».
Табадзе улыбнулся:
– Если граф Оболин – организатор ограбления. Но если события начнут развиваться по нашему сценарию, я прошу вашего согласия возглавить группу, которая последует за графом в Питер.
– Не возражаю, – вздохнул Вениамин Георгиевич.
– Я надеюсь потратить на посещение Рима одни сутки. Сегодня вечером вылечу, завтра ночью вернусь. В крайнем случае послезавтра утром.
– Погоди, погоди! Зачем в Рим?
– Вы, Вениамин Георгиевич, сколько успели изучить материалов в папках с историей «Золотой братины», которые дали мне на ночь?
– Почти весь первый том, то есть первую папку. Немного осталось.
– Значит, то, что заключается во второй папке, вам неизвестно… Есть у меня, по-моему, убедительная версия, но надо бы ее проверить в нашем архиве. Вероятно, в засекреченном отделе. И сделать это необходимо немедленно, сегодня, перед отлетом в Рим.
– Арчил! Ведь суббота! Все наши архивисты на дачах или в саунах. И в засекреченный отдел, сам знаешь, нужен спецпропуск.
– И все-таки, Вениамин Георгиевич, надо попробовать. В экстремальной ситуации наше начальство досягаемо. А ситуация с «Золотой братиной» экстремальная. Это как если бы из Алмазного фонда похитили шапку Мономаха. Вы наверх о том, как мы продвигаемся в расследовании, каждый день докладываете?
– Докладываю, докладываю! – поморщился Миров. – Ты давай лучше о Риме. А то все никак не доберемся.
Белая «Волга» была найдена через ГАИ – номер оказался подлинный, владелицей числилась некая гражданка Комарова Таисия Павловна, проживающая в центре Москвы, в старинном престижном доме на Поварской улице. Машину обнаружили рядом с домом, на небольшой платной стоянке, где она не очень-то смотрелась среди роскошных иномарок. Скоро был установлен и социальный статус хозяйки «Волги»: дочь отставного генерала Генштаба, покинувшего свой высокий пост совсем недавно не по своей воле, сразу после прихода в верхний эшелон власти Александра Лебедя, занявшего должность секретаря Совета безопасности и помощника Президента России по национальной безопасности. Квартира, очевидно, принадлежала генералу, но в Москве он не жил, запершись на своей даче в Барвихе, как в крепости, вместе с женой и прислугой. Так что в пяти комнатах сейчас проживала двадцатишестилетняя Таисия Павловна со своим третьим мужем и собакой Эммой. Супруг гражданки Комаровой еще не был установлен, а тайный информатор, проживающий с давних пор по соседству с Комаровыми, от которого были получены необходимые сведения, не видел нового избранника Таисии Павловны, знал только, что роскошная свадьба состоялась совсем недавно по соседству, в ресторане «Прага», и ничего определенного сказать о нем не мог. Все это было установлено в ближайшее время вечером в пятницу, и, осмысливая собранную информацию, Вениамин Георгиевич Миров тут же, на срочной оперативке, сказал:
– Вполне вероятно, что эта «Волга» с ее хозяйкой попала в орбиту наших интересов случайно, но с ней надо разобраться до конца, отработать.
А сегодня белая «Волга» по-прежнему стоит на платной стоянке, Таисия Павловна пребывает в своих апартаментах в одиночестве, супруг отсутствует, телефон, поставленный на прослушивание, молчит: никому не звонит мадам Комарова, и никто не звонит ей. Только без четверти одиннадцать она вывела свою пуделиху на прогулку.
Был третий час дня. Изнывали на своих точках «пастухи»: один, изображая подвыпившего забулдыгу, на скамейке в чахлом скверике двора-колодца, второй – в потрепанном «Москвиче» с мощным двигателем у ворот арки во двор.
Ожидая вестей в своем кабинете на Лубянке, Миров взглянул на часы – без четверти три. «Слава богу, – думал Вениамин Георгиевич, – после краткого доклада на самом „верху“ дали „добро“, – с документами и авиабилетом в Рим все решилось. А вот в архиве – неясно, похоже, ничего не получается… И чего Арчил не звонит?…»
В это самое время в маленькое кафе на старом Арбате вошел человек неопределенного возраста, с помятым, испитым лицом, небрежно и старомодно одетый – в мешковатый чесучовый, давно не чищенный костюм, какие были модны чуть ли не в пятидесятые годы, – и зорко осмотрелся по сторонам. Кафе было пусто, занято только два столика, и за одним из них, в темноватом углу, сидели два молодых человека: один – в очках, сухощавый, другой – боксерского телосложения, на короткой сильной шее прочно сидела маленькая голова почти квадратной формы. Перед молодыми людьми стояла наполовину пустая бутылка водки «Смирнофф» и холодная закуска. Новый посетитель кафе направился к этому столику, подойдя, молча сел, выплеснул из фужера остатки фруктового сока в цветочную вазу с засохшими астрами, которая стояла на столе, не говоря ни слова, налил себе водки, залпом выпил, вытер губы рукавом.
– Ну, Марик, выкладывай, – сказал короткошеий. – Уж больно ты долго…
– Сначала определимся с гонораром. – Голос у Марика был густой, простуженный.
– Еще вчера вроде бы определились, – тихо напомнил молодой человек в очках. – Два «лимона».
– Пять, – последовал ответ. – Вчера я недооценил степень риска и сложности.
– Да ты… – Боксер, привстав, похоже, собрался взять Марика за грудки.
– Спокойно, Кол, – властно прошептал Очкарик. – Уймись. – Он повернулся к Марику: – Ведь вы сами, Марк Давидович, вчера согласились на два миллиона. А уговор…
– Нет, юноша, – перебил Марик, – не дороже денег. Я рискую жизнью. А жизнь человеческая бесценна. Я давно с ними работаю и знаю, что меня ждет, если…
– Хорошо, пять, – перебил Очкарик. – И скорее – мы в цейтноте.
– Они работают на пару. Один во дворе на лавочке. Под алкаша косит. Его напарник «спит» в машине.
– Где стоит машина? Марка, номер?
– Информация о машине после получения гонорара. – Марик был совершенно спокоен.
– Придушить бы тебя на месте, гнида, – еле слышно прошептал Боксер, с ненавистью глядя на бывшего информатора КГБ, теперь по наследству перешедшего в этом же качестве в ФСБ.
– Заткнись, Кол! – приказал Очкарик, вынул из кошелька-сумки, пристегнутого к поясу, банковскую упаковку стотысячных купюр и внимательно отсчитал необходимую сумму.
Наблюдая за его действиями, Марик произнес спокойно и даже с сожалением:
– Кол, а ведь под твоим лбом и двух извилин не будет. Если одна есть – уже благо.
Тот не нашелся с ответом, а Очкарик протянул пачку купюр сексоту.
– Прошу, Марк Давидович. Итак?…
Марик, не пересчитывая, сунул деньги в глубокий внутренний карман своего чесучового пиджака и сообщил:
– Старый синий «Москвич» у ворот дома справа, номер X 33–57 МТ.
Очкарик поднялся из-за стола.
– Пошли, Кол. А вы, Марк Давидович, можете еще промочить горло, «смирновская» водочка отменна. Бесплатное приложение к гонорару. За информацию.
– Благодарю, не премину воспользоваться, – невозмутимо сказал Марик.
Молодые люди углубились в клокочущий торговый Арбат, заполненный пестрой праздной толпой, и свернули в переулок Аксакова. Возле магазина «Сказка» приткнулся черный «мерседес» с затемненными стеклами, водителем которого был светловолосый детина лет тридцати, с желтыми глазами в крапинку и широким приплюснутым носом со слегка вывернутыми ноздрями. Звали его в кругу своих Бобом, а женщины ласково – Бобиком. Когда Кол и Очкарик сели в машину, Боб, откинувшись на удобную спинку сиденья, не без интереса продолжал наблюдать за проходящими мимо девушками, рассуждая про себя, каким способом он трахнул бы ту или иную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Ну и в чем же дело? Я слушаю.
– Вениамин Георгиевич, не по телефону бы. И главное – документы на выезд надо оформить сегодня в первой половине дня.
– Это, Арчил, как ты понимаешь, не проблема. – Мирову уже передалось состояние заместителя, он знал, что Табадзе наверняка раскопал нечто очень важное. – Кого надо, поднимем по боевой тревоге. Да и соответствующие службы у нас работают круглосуточно и без выходных. Подожди, дай сообразить, – Миров снова взглянул на часы, – мне бы принять ванну. Давай на Лубянке в семь утра. Не волнуйся, успеем.
Знакомое чувство, нет, не успеха, а выхода к нему, заполнило Мирова – вчерашняя ссора с женой показалась мелочью, ерундой. «Все наладится», – сказал он себе, погружаясь в пенную ванну. – Господи, как хорошо… Потом контрастный, горячий и холодный душ, – и он будет в полном порядке. Да и сейчас уже прошла тяжесть в голове, мозг работает четко, хотя, конечно, лучше бы вчера не расслабляться с коньяком. Когда он вышел из ванной – свежий, чисто выбритый, благоухающий французским мужским одеколоном, – в коридоре его встретила жена с подносом, на котором стояли маленький кофейник, чашка, сахарница.
– Прости, Веня… Прости, ради бога. Это все нервы. Совсем я психопаткой стала. Все жду, жду… Тебя нет. И так каждый день…
Он поцеловал ее в душистую щеку, налил в чашку кофе, обжигаясь, стал пить его мелкими глотками прямо в коридоре, и жена смотрела на него преданными глазами.
– Вот закончим это дело с сервизом – и возьму отпуск. Махнем с тобой куда-нибудь, например в Грецию… Или на Гавайи. Как?
Она молчала, но глаза уже были другими – в них исчезли вчерашнее раздражение и даже ненависть. Все – как всегда.
В семь часов оба следователя были в кабинете Мирова на четвертом этаже печально знаменитого здания на Лубянской площади, в котором в советское время располагался Комитет государственной безопасности.
– Ну, Арчил, я тебя слушаю.
– Начнем с врача, которая, как говорят медики, «вела» нашего графа. Лидия Петровна, так зовут эскулапшу, сказала мне следующее. Граф Александр Петрович Оболин получил удар по голове не такой сильный, как директор музея…
– То есть как? – перебил Вениамин Петрович. – А сотрясение мозга?
– Вот! Лидия Петровна сказала, что от нанесенного графу удара вполне можно потерять сознание. Но ненадолго. Удар, очень точно рассчитанный, был произведен по касательной, с целью рассечь кожу на черепе, то есть чтобы жертва залилась кровью… Первый осмотр пострадавшего на месте преступления свидетельствовал именно об этом – сильнейший удар металлическим предметом с режущими краями, который привел к потере сознания и, очевидно, к сотрясению мозга. Так записано в медицинском протоколе. Но рентген и другие анализы показали, что… Привожу дословно сказанное Лидией Петровной, я даже записал, вот… – Арчил извлек из своего кейса блокнот, нашел нужную запись: – «Сотрясение мозга не фиксируется. Или состояние больного обусловлено какой-то его патологией, требующей дополнительного стационарного исследования».
– Значит, Александр Петрович притворялся?
– Да, Вениамин Георгиевич, да! Наш граф имитировал… Или, точнее, есть основания предполагать, что граф Александр Петрович Оболин имитировал глубокий обморок, вызванный сотрясением мозга от сильного удара по голове. Причем имитировал очень точно с медицинской точки зрения, заранее и долго готовясь к тому маленькому и, надо добавить, опасному спектаклю, который был разыгран в музее в момент похищения сервиза «Золотая братина».
– Получается – он главный организатор ограбления?! – воскликнул Миров.
– Во всяком случае, есть некоторые факты и обстоятельства, дающие основания подозревать его в этом.
– Так… Ну и что ты предлагаешь?
– Первое. Надо установить за графом круглосуточное наблюдение, глаз с него не спускать. Ни в коем случае не засветиться. Он ничего не должен заподозрить. Теперь – второе. Как только он отправится в Питер за своими чугунными львами, последовать за ним с группой захвата…
– Да, да! – азартно подхватил Миров и даже снял очки. – Наверняка эти ворота каким-то образом связаны с «Золотой братиной».
Табадзе улыбнулся:
– Если граф Оболин – организатор ограбления. Но если события начнут развиваться по нашему сценарию, я прошу вашего согласия возглавить группу, которая последует за графом в Питер.
– Не возражаю, – вздохнул Вениамин Георгиевич.
– Я надеюсь потратить на посещение Рима одни сутки. Сегодня вечером вылечу, завтра ночью вернусь. В крайнем случае послезавтра утром.
– Погоди, погоди! Зачем в Рим?
– Вы, Вениамин Георгиевич, сколько успели изучить материалов в папках с историей «Золотой братины», которые дали мне на ночь?
– Почти весь первый том, то есть первую папку. Немного осталось.
– Значит, то, что заключается во второй папке, вам неизвестно… Есть у меня, по-моему, убедительная версия, но надо бы ее проверить в нашем архиве. Вероятно, в засекреченном отделе. И сделать это необходимо немедленно, сегодня, перед отлетом в Рим.
– Арчил! Ведь суббота! Все наши архивисты на дачах или в саунах. И в засекреченный отдел, сам знаешь, нужен спецпропуск.
– И все-таки, Вениамин Георгиевич, надо попробовать. В экстремальной ситуации наше начальство досягаемо. А ситуация с «Золотой братиной» экстремальная. Это как если бы из Алмазного фонда похитили шапку Мономаха. Вы наверх о том, как мы продвигаемся в расследовании, каждый день докладываете?
– Докладываю, докладываю! – поморщился Миров. – Ты давай лучше о Риме. А то все никак не доберемся.
Белая «Волга» была найдена через ГАИ – номер оказался подлинный, владелицей числилась некая гражданка Комарова Таисия Павловна, проживающая в центре Москвы, в старинном престижном доме на Поварской улице. Машину обнаружили рядом с домом, на небольшой платной стоянке, где она не очень-то смотрелась среди роскошных иномарок. Скоро был установлен и социальный статус хозяйки «Волги»: дочь отставного генерала Генштаба, покинувшего свой высокий пост совсем недавно не по своей воле, сразу после прихода в верхний эшелон власти Александра Лебедя, занявшего должность секретаря Совета безопасности и помощника Президента России по национальной безопасности. Квартира, очевидно, принадлежала генералу, но в Москве он не жил, запершись на своей даче в Барвихе, как в крепости, вместе с женой и прислугой. Так что в пяти комнатах сейчас проживала двадцатишестилетняя Таисия Павловна со своим третьим мужем и собакой Эммой. Супруг гражданки Комаровой еще не был установлен, а тайный информатор, проживающий с давних пор по соседству с Комаровыми, от которого были получены необходимые сведения, не видел нового избранника Таисии Павловны, знал только, что роскошная свадьба состоялась совсем недавно по соседству, в ресторане «Прага», и ничего определенного сказать о нем не мог. Все это было установлено в ближайшее время вечером в пятницу, и, осмысливая собранную информацию, Вениамин Георгиевич Миров тут же, на срочной оперативке, сказал:
– Вполне вероятно, что эта «Волга» с ее хозяйкой попала в орбиту наших интересов случайно, но с ней надо разобраться до конца, отработать.
А сегодня белая «Волга» по-прежнему стоит на платной стоянке, Таисия Павловна пребывает в своих апартаментах в одиночестве, супруг отсутствует, телефон, поставленный на прослушивание, молчит: никому не звонит мадам Комарова, и никто не звонит ей. Только без четверти одиннадцать она вывела свою пуделиху на прогулку.
Был третий час дня. Изнывали на своих точках «пастухи»: один, изображая подвыпившего забулдыгу, на скамейке в чахлом скверике двора-колодца, второй – в потрепанном «Москвиче» с мощным двигателем у ворот арки во двор.
Ожидая вестей в своем кабинете на Лубянке, Миров взглянул на часы – без четверти три. «Слава богу, – думал Вениамин Георгиевич, – после краткого доклада на самом „верху“ дали „добро“, – с документами и авиабилетом в Рим все решилось. А вот в архиве – неясно, похоже, ничего не получается… И чего Арчил не звонит?…»
В это самое время в маленькое кафе на старом Арбате вошел человек неопределенного возраста, с помятым, испитым лицом, небрежно и старомодно одетый – в мешковатый чесучовый, давно не чищенный костюм, какие были модны чуть ли не в пятидесятые годы, – и зорко осмотрелся по сторонам. Кафе было пусто, занято только два столика, и за одним из них, в темноватом углу, сидели два молодых человека: один – в очках, сухощавый, другой – боксерского телосложения, на короткой сильной шее прочно сидела маленькая голова почти квадратной формы. Перед молодыми людьми стояла наполовину пустая бутылка водки «Смирнофф» и холодная закуска. Новый посетитель кафе направился к этому столику, подойдя, молча сел, выплеснул из фужера остатки фруктового сока в цветочную вазу с засохшими астрами, которая стояла на столе, не говоря ни слова, налил себе водки, залпом выпил, вытер губы рукавом.
– Ну, Марик, выкладывай, – сказал короткошеий. – Уж больно ты долго…
– Сначала определимся с гонораром. – Голос у Марика был густой, простуженный.
– Еще вчера вроде бы определились, – тихо напомнил молодой человек в очках. – Два «лимона».
– Пять, – последовал ответ. – Вчера я недооценил степень риска и сложности.
– Да ты… – Боксер, привстав, похоже, собрался взять Марика за грудки.
– Спокойно, Кол, – властно прошептал Очкарик. – Уймись. – Он повернулся к Марику: – Ведь вы сами, Марк Давидович, вчера согласились на два миллиона. А уговор…
– Нет, юноша, – перебил Марик, – не дороже денег. Я рискую жизнью. А жизнь человеческая бесценна. Я давно с ними работаю и знаю, что меня ждет, если…
– Хорошо, пять, – перебил Очкарик. – И скорее – мы в цейтноте.
– Они работают на пару. Один во дворе на лавочке. Под алкаша косит. Его напарник «спит» в машине.
– Где стоит машина? Марка, номер?
– Информация о машине после получения гонорара. – Марик был совершенно спокоен.
– Придушить бы тебя на месте, гнида, – еле слышно прошептал Боксер, с ненавистью глядя на бывшего информатора КГБ, теперь по наследству перешедшего в этом же качестве в ФСБ.
– Заткнись, Кол! – приказал Очкарик, вынул из кошелька-сумки, пристегнутого к поясу, банковскую упаковку стотысячных купюр и внимательно отсчитал необходимую сумму.
Наблюдая за его действиями, Марик произнес спокойно и даже с сожалением:
– Кол, а ведь под твоим лбом и двух извилин не будет. Если одна есть – уже благо.
Тот не нашелся с ответом, а Очкарик протянул пачку купюр сексоту.
– Прошу, Марк Давидович. Итак?…
Марик, не пересчитывая, сунул деньги в глубокий внутренний карман своего чесучового пиджака и сообщил:
– Старый синий «Москвич» у ворот дома справа, номер X 33–57 МТ.
Очкарик поднялся из-за стола.
– Пошли, Кол. А вы, Марк Давидович, можете еще промочить горло, «смирновская» водочка отменна. Бесплатное приложение к гонорару. За информацию.
– Благодарю, не премину воспользоваться, – невозмутимо сказал Марик.
Молодые люди углубились в клокочущий торговый Арбат, заполненный пестрой праздной толпой, и свернули в переулок Аксакова. Возле магазина «Сказка» приткнулся черный «мерседес» с затемненными стеклами, водителем которого был светловолосый детина лет тридцати, с желтыми глазами в крапинку и широким приплюснутым носом со слегка вывернутыми ноздрями. Звали его в кругу своих Бобом, а женщины ласково – Бобиком. Когда Кол и Очкарик сели в машину, Боб, откинувшись на удобную спинку сиденья, не без интереса продолжал наблюдать за проходящими мимо девушками, рассуждая про себя, каким способом он трахнул бы ту или иную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92