Сон, естественно, не шел, но Мартин лежал неподвижно, на спине, с закрытыми глазами. Только расслабиться никак не удавалось – тело было в нервном напряжении. На крыльце террасы раздались шаги, забарабанили в дверь.
– Господин Фогель! – послышался недовольный простуженный голос.
Мартин Сарканис выдержал небольшую паузу, потом рывком встал с кровати, накинул теплый халат.
– Иду, иду! – крикнул он.
Пройдя через холодную террасу, он, не включая света, открыл дверь. На крыльце стоял эсэсовец в черной форме. Сарканис вгляделся в его лицо.
– Это ты, Фриц? – спросил он, позевывая. – В чем дело?
– Звонит ваш аптекарь, черт бы его побрал! Совсем вы свихнулись на этой музыке…
– Не сердись, Фриц. И спасибо. Бегу!
– С вас причитается, господин Фогель. – И эсэсовец затопал по ступеням крыльца.
Через несколько минут Мартин Сарканис был на объекте три, в первой небольшой комнате, где на столе рядом с телефонным аппаратом лежала трубка. В комнате никого не было. Мартин Сарканис придвинул к столу кресло, сел, взял трубку.
– Я слушаю, – недовольно сказал он.
– Добрый вечер, дорогой мой Ганс! – послышался в трубке виноватый и одновременно возбужденный голос аптекаря Отто Гутмана. – Извините, ради бога! У меня для вас несколько огорчительное сообщение. Завтра на утренней службе не будет исполняться Двенадцатый хорал Баха, как предполагалось…
– Это весьма огорчительно, – вздохнул Сарканис, чувствуя внезапный нервный озноб, пробежавший по спине. «Фарзус не связывался с Центром и не получал задания доставить Золотую братину к швейцарской границе». – Это более чем огорчительно, Отто…
– Я потому и звоню вам так поздно, любезный Ганс, – ворковал в трубке голос аптекаря, – чтобы вы не вставали чуть свет. В нашем с вами возрасте, Ганс, сон – первое лекарство от всех хворей. И вот что… Чтобы вы совсем не расстроились, у меня для вас сюрприз. Хотя, мой славный, придется проснуться в три часа ночи по будильнику. Сегодня ночью в три часа пятнадцать минут по третьей программе Берлинского радио… вы знаете, Ганс, эту нашу любимую программу…
– Ну, ну? – торопил маркер Ганс Фогель.
– Представьте себе, в три часа пятнадцать минут будут передавать Девятую симфонию Бетховена в исполнении Гамбургского симфонического оркестра!
– Не может быть! – вырвалось у Мартина Сарканиса.
– Но это так, мой друг Ганс! – торжествовал аптекарь. – Не забудьте завести будильник. При встрече обменяемся впечатлениями. И я с вами прощаюсь, до встречи!..
– До свидания, Отто. Спасибо! – Мартин Сарканис положил трубку на телефонный аппарат.
Он медленно шел к своему коттеджу, через темный весенний сад. Над головой простиралось черное бездонное небо в крупных звездах. Пронзительно, крепко пахло мокрой, просыпающейся для жизни землей. Сердце полно и сильно стучало в груди.
«Значит, акция „Захват“, – думал Мартин Сарканис. – Только бы Вульф не подвел с формулой „Треугольник“. Нет, Карл не может подвести. Но почему в три часа ночи? Почему так рано?…»
Во второй от входной двери комнате «объекта три» в это самое время сидели бригаденфюрер Иоганн Вайтер и командир охраны замка Вайбер фельдфебель Адольф Штольц. Штольц был человеком Вайтера с тех самых пор, как сюда стали поступать произведения искусства, вывозимые из России, и началось сооружение подземного бункера. И еще три человека были его людьми. Вернее, они не знали сути задуманной товарищем Фарзусом операции и не знали самого бригаденфюрера Иоганна Вайтера, они напрямую подчинялись фельдфебелю и готовы были выполнить любой его приказ. Все эти люди помимо основного жалованья тайно получали – непосредственно от Штольца – еще два оклада, и им было известно, что эти деньги платит неведомый им «хозяин».
Адольф Штольц был посвящен в замыслы бригаденфюрера Иоганна Вайтера, которые корректировались меняющимися обстоятельствами. Только что бригаденфюрер и фельдфебель прослушали разговор аптекаря Отто Гутмана и Пауля Фогеля – в комнате был параллельный телефон.
– Так… – задумчиво произнес товарищ Фарзус. – Нужна газета с радиопрограммами на неделю.
– Не проблема, господин бригаденфюрер, – сказал Адольф Штольц. – Наш радист помешан на вечерних передачах. У него наверняка есть. Сейчас.
Фельдфебель вышел.
«Здесь, на земле Баден, у Сарканиса завербовано три человека, – рассуждал про себя Иоганн Вайтер. – Я знаю лишь одного связного, через которого осуществляются наши контакты. Он в двадцати пяти километрах отсюда, в Кланнене, и сегодня Мартин с ним не встречался. Кто еще двое? Может быть, один из них аптекарь? И куда на машине ездил сегодня этот чертов латыш? Штольц тоже хорош! Не догадался… Впрочем, как он мог догадаться? Я ему не расшифровывал Сарканиса. Задание было то же, что и в отношении Толмачева: негласно следить, прослушивать телефонные разговоры, перлюстрировать, если будет удаваться, письма, устанавливать, с кем постоянно общается. Аптекарь и владелец мастерской по ремонту легковых машин… Да, может быть, они… Но главное: куда Сарканис сегодня ездил? Наверняка это связано с моим заданием. Кажется, я сказал ему лишнюю фразу: „Вплоть до физического уничтожения“. Достаточно было первой фразы: Главная задача здесь – нейтрализовать тех, кто приедет за „Золотой братиной“». Что Сарканис намерен предпринять? Террористической боевой группы здесь нет, перед ним не ставилась задача создать ее. Что он собирается сказать мне завтра, в три часа дня?… Определенно Мартин Сарканис становится опасным…»
Вошел фельдфебель с газетой в руках.
– Все точно, господин бригаденфюрер. – Он передал газету Иоганну Вайтеру. – На шестой странице.
«Музыкальная программа „Радио-Берлин“», – прочитал товарищ Фарзус подчеркнутые красным карандашом строки. – Третий круглосуточный канал. 16 марта, 3 часа 15 минут. Девятая симфония Людвига ван Бетховена в исполнении Гамбургского симфонического оркестра. Дирижер Фридрих Арненус».
«Действительно, все сходится».
И все-таки что-то смущало товарища Фарзуса в телефонном разговоре аптекаря и Ганса Фогеля. Он прокрутил в памяти весь разговор двух любителей органной и симфонической музыки. Вроде бы так, обычная болтовня… Однако как же обстояло с серьезной музыкой в бытность их жизни в Берлине в двадцатые и тридцатые годы, когда виделись они чуть ли не каждый день, владелец шикарного ресторана «Ночные грезы» Иоганн Вайтер и хозяин бильярдного клуба при ресторане Ганс Фогель? Что-то не замечалось за Гансом такой страсти к симфониям и хоралам. Впрочем, что не сделают годы! И это провинциальное уединение, оторванность от мира… «Вот что меня царапает! – воскликнул про себя товарищ Фарзус. – Время! Три часа пятнадцать минут… Как понять? Проверить. Но как?»
Неожиданно для фельдфебеля Адольфа Штольца бригаденфюрер вскочил со стула и быстро прошелся по комнате.
«Я знаю, как проверить!»
– В каком коттедже живет Ганс Фогель? – спросил он.
– Первый отсюда занимает господин комендант с фрау Дархен, – ответил Адольф Штольц, – второй мы с Фогелем. Его дверь первая с левой стороны.
– Понятно, Адольф… Теперь о завтрашнем дне. С самого раннего утра у вас и ваших людей будет деликатное дело. Назовем операцию «Кирпичи». Подробности – у коменданта, он объяснит. Будьте готовы в пять утра. И вторая задача… День. Для вашей команды основной заботой станет маркер Фогель.
– В каком смысле, господин бригаденфюрер?
– Сейчас растолкую.
Толмачев лежал на широкой кровати под жарким пуховым одеялом и смотрел в потолок. В спальне горел ночник в виде оранжевого шара, в котором невесомо плавали золотые пузырьки. Никита Никитович прислушивался. На кухне Дарья гремела посудой, улавливался звук ее шагов, что-то двигалось, поскрипывало. «Да когда же она угомонится!» – с нарастающим ожесточением думал Толмачев. Наконец скрипнула дверь, и в спальню вошла Дарья, в домашнем халате, простоволосая, зевнула, присела у зеркала, стала всматриваться в свое смутное отражение и, не оборачиваясь, спросила:
– Не спишь?
– Ложись, Дарья, – тихо приказал Никита Никитович.
Дарья легко поднялась со стула, подошла к платяному шкафу, зашуршала одеждой, вышла в ночной рубашке, оказалась у постели.
– Подвинься.
Толмачев отодвинулся, повернувшись на бок, лицом к стене. Дарья юркнула под одеяло, спросила безразлично:
– Чего не спишь?
Никита Никитович задышал чаще; их тела не касались друг друга, но Дарья чувствовала невероятное напряжение, в котором находится ее так называемый муж.
– Слушай меня внимательно, – тихо заговорил Никита Никитович сдавленным, прерывающимся голосом. – Завтра «Золотая братина» будет наша…
– Что?! – вырвалось у Дарьи.
– Завтра «Золотая братина» будет наша. Эта сука Вайтер все о нас знает… Ладно! С ним я разберусь. У тебя только одна задача. Рано утром, часов в шесть… ведь ты в это время ездишь на рынок?
– Да…
– Так вот… В шесть часов… – Никита Никитович придвинулся к женщине вплотную и еле слышно зашептал Дарье в самое ухо. Потом отодвинулся к стене: – Все поняла?
– Все…
– Будильник я поставил на полпятого. У меня тоже дело есть. А теперь, Дарья, спи.
Никита Никитович отвернулся к стене. Прошло минут тридцать-сорок. Толмачев спал, слегка похрапывая. Дарья осторожно откинула одеяло, встала, оглянувшись на Толмачева, в одной ночной рубашке бесшумно вышла из спальни. В передней на босу ногу надела теплые туфли, пальто, открыла дверь на террасу, которая скрипнула, и от этого звука Дарья замерла. В доме было тихо… Дарья выскользнула во мрак ночи.
Никита Никитович рывком отбросил одеяло, вскочил и стал судорожно одеваться.
Мартин Сарканис не спал. В пижаме он сидел в кресле лицом к открытой дверце топящейся голландской печи, не мигая, смотрел на огонь. Маркеру Гансу Фогелю предстояло разработать несколько вариантов завтрашнего поведения. Во входную дверь раздался негромкий стук. Мартин Сарканис взглянул на будильник, стоящий на столе, – было тридцать пять минут первого ночи. Он выдвинул нижний ящик старинного комода, из-под бумаг достал пистолет, опустил его в карман пижамы, вышел в переднюю, перед дверью спросил:
– Кто?
– Я! Открывайте скорее! – послышался голос Дарьи. Мартин открыл дверь, схватил женщину за руку, втянул ее в переднюю, запер дверь на ключ.
– Дарья Ивановна!.. – прошептал Сарканис. – Вы с ума сошли…
– Мартин… – Дарья не могла справиться с волнением. – Мартин, нет другой возможности. Время…
– Проходите!
И они оба оказались в просторной комнате, которая Сарканису служила и кабинетом, и спальней.
– Быстро! Говорите четко и быстро! – приказал Мартин.
Дарья на всю жизнь запомнила то апрельское ясное утро в 1942 году, полное щебета птиц и весеннего цветения. Когда она по пустой улице Кауфбау шла от рынка с полной корзиной провизии к стоянке легковых машин (Дарья сама водила автомобиль и находила в этом большое удовольствие), сзади прозвучали слова:
– Дарья Ивановна, давайте я вам помогу.
И это было сказано по-русски! Дарья замерла, она была близка к обмороку, она боялась обернуться.
– Вот тебе раз! – засмеялся сзади мужчина, и Дарья узнала его голос. – А я вас считал бесстрашной женщиной.
Дарья резко повернулась – перед ней стоял маркер Ганс Фогель и улыбался.
– Что все это значит?… – прошептала она по-немецки, чувствуя, что в глазах начинает темнеть.
Ганс поймал ее под руку, выхватил тяжелую корзину, сказал тихо:
– Спокойно, спокойно.
Некоторое время они шли молча, и у Дарьи было ощущение, что она спит и видит какой-то невероятный фантастический сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Господин Фогель! – послышался недовольный простуженный голос.
Мартин Сарканис выдержал небольшую паузу, потом рывком встал с кровати, накинул теплый халат.
– Иду, иду! – крикнул он.
Пройдя через холодную террасу, он, не включая света, открыл дверь. На крыльце стоял эсэсовец в черной форме. Сарканис вгляделся в его лицо.
– Это ты, Фриц? – спросил он, позевывая. – В чем дело?
– Звонит ваш аптекарь, черт бы его побрал! Совсем вы свихнулись на этой музыке…
– Не сердись, Фриц. И спасибо. Бегу!
– С вас причитается, господин Фогель. – И эсэсовец затопал по ступеням крыльца.
Через несколько минут Мартин Сарканис был на объекте три, в первой небольшой комнате, где на столе рядом с телефонным аппаратом лежала трубка. В комнате никого не было. Мартин Сарканис придвинул к столу кресло, сел, взял трубку.
– Я слушаю, – недовольно сказал он.
– Добрый вечер, дорогой мой Ганс! – послышался в трубке виноватый и одновременно возбужденный голос аптекаря Отто Гутмана. – Извините, ради бога! У меня для вас несколько огорчительное сообщение. Завтра на утренней службе не будет исполняться Двенадцатый хорал Баха, как предполагалось…
– Это весьма огорчительно, – вздохнул Сарканис, чувствуя внезапный нервный озноб, пробежавший по спине. «Фарзус не связывался с Центром и не получал задания доставить Золотую братину к швейцарской границе». – Это более чем огорчительно, Отто…
– Я потому и звоню вам так поздно, любезный Ганс, – ворковал в трубке голос аптекаря, – чтобы вы не вставали чуть свет. В нашем с вами возрасте, Ганс, сон – первое лекарство от всех хворей. И вот что… Чтобы вы совсем не расстроились, у меня для вас сюрприз. Хотя, мой славный, придется проснуться в три часа ночи по будильнику. Сегодня ночью в три часа пятнадцать минут по третьей программе Берлинского радио… вы знаете, Ганс, эту нашу любимую программу…
– Ну, ну? – торопил маркер Ганс Фогель.
– Представьте себе, в три часа пятнадцать минут будут передавать Девятую симфонию Бетховена в исполнении Гамбургского симфонического оркестра!
– Не может быть! – вырвалось у Мартина Сарканиса.
– Но это так, мой друг Ганс! – торжествовал аптекарь. – Не забудьте завести будильник. При встрече обменяемся впечатлениями. И я с вами прощаюсь, до встречи!..
– До свидания, Отто. Спасибо! – Мартин Сарканис положил трубку на телефонный аппарат.
Он медленно шел к своему коттеджу, через темный весенний сад. Над головой простиралось черное бездонное небо в крупных звездах. Пронзительно, крепко пахло мокрой, просыпающейся для жизни землей. Сердце полно и сильно стучало в груди.
«Значит, акция „Захват“, – думал Мартин Сарканис. – Только бы Вульф не подвел с формулой „Треугольник“. Нет, Карл не может подвести. Но почему в три часа ночи? Почему так рано?…»
Во второй от входной двери комнате «объекта три» в это самое время сидели бригаденфюрер Иоганн Вайтер и командир охраны замка Вайбер фельдфебель Адольф Штольц. Штольц был человеком Вайтера с тех самых пор, как сюда стали поступать произведения искусства, вывозимые из России, и началось сооружение подземного бункера. И еще три человека были его людьми. Вернее, они не знали сути задуманной товарищем Фарзусом операции и не знали самого бригаденфюрера Иоганна Вайтера, они напрямую подчинялись фельдфебелю и готовы были выполнить любой его приказ. Все эти люди помимо основного жалованья тайно получали – непосредственно от Штольца – еще два оклада, и им было известно, что эти деньги платит неведомый им «хозяин».
Адольф Штольц был посвящен в замыслы бригаденфюрера Иоганна Вайтера, которые корректировались меняющимися обстоятельствами. Только что бригаденфюрер и фельдфебель прослушали разговор аптекаря Отто Гутмана и Пауля Фогеля – в комнате был параллельный телефон.
– Так… – задумчиво произнес товарищ Фарзус. – Нужна газета с радиопрограммами на неделю.
– Не проблема, господин бригаденфюрер, – сказал Адольф Штольц. – Наш радист помешан на вечерних передачах. У него наверняка есть. Сейчас.
Фельдфебель вышел.
«Здесь, на земле Баден, у Сарканиса завербовано три человека, – рассуждал про себя Иоганн Вайтер. – Я знаю лишь одного связного, через которого осуществляются наши контакты. Он в двадцати пяти километрах отсюда, в Кланнене, и сегодня Мартин с ним не встречался. Кто еще двое? Может быть, один из них аптекарь? И куда на машине ездил сегодня этот чертов латыш? Штольц тоже хорош! Не догадался… Впрочем, как он мог догадаться? Я ему не расшифровывал Сарканиса. Задание было то же, что и в отношении Толмачева: негласно следить, прослушивать телефонные разговоры, перлюстрировать, если будет удаваться, письма, устанавливать, с кем постоянно общается. Аптекарь и владелец мастерской по ремонту легковых машин… Да, может быть, они… Но главное: куда Сарканис сегодня ездил? Наверняка это связано с моим заданием. Кажется, я сказал ему лишнюю фразу: „Вплоть до физического уничтожения“. Достаточно было первой фразы: Главная задача здесь – нейтрализовать тех, кто приедет за „Золотой братиной“». Что Сарканис намерен предпринять? Террористической боевой группы здесь нет, перед ним не ставилась задача создать ее. Что он собирается сказать мне завтра, в три часа дня?… Определенно Мартин Сарканис становится опасным…»
Вошел фельдфебель с газетой в руках.
– Все точно, господин бригаденфюрер. – Он передал газету Иоганну Вайтеру. – На шестой странице.
«Музыкальная программа „Радио-Берлин“», – прочитал товарищ Фарзус подчеркнутые красным карандашом строки. – Третий круглосуточный канал. 16 марта, 3 часа 15 минут. Девятая симфония Людвига ван Бетховена в исполнении Гамбургского симфонического оркестра. Дирижер Фридрих Арненус».
«Действительно, все сходится».
И все-таки что-то смущало товарища Фарзуса в телефонном разговоре аптекаря и Ганса Фогеля. Он прокрутил в памяти весь разговор двух любителей органной и симфонической музыки. Вроде бы так, обычная болтовня… Однако как же обстояло с серьезной музыкой в бытность их жизни в Берлине в двадцатые и тридцатые годы, когда виделись они чуть ли не каждый день, владелец шикарного ресторана «Ночные грезы» Иоганн Вайтер и хозяин бильярдного клуба при ресторане Ганс Фогель? Что-то не замечалось за Гансом такой страсти к симфониям и хоралам. Впрочем, что не сделают годы! И это провинциальное уединение, оторванность от мира… «Вот что меня царапает! – воскликнул про себя товарищ Фарзус. – Время! Три часа пятнадцать минут… Как понять? Проверить. Но как?»
Неожиданно для фельдфебеля Адольфа Штольца бригаденфюрер вскочил со стула и быстро прошелся по комнате.
«Я знаю, как проверить!»
– В каком коттедже живет Ганс Фогель? – спросил он.
– Первый отсюда занимает господин комендант с фрау Дархен, – ответил Адольф Штольц, – второй мы с Фогелем. Его дверь первая с левой стороны.
– Понятно, Адольф… Теперь о завтрашнем дне. С самого раннего утра у вас и ваших людей будет деликатное дело. Назовем операцию «Кирпичи». Подробности – у коменданта, он объяснит. Будьте готовы в пять утра. И вторая задача… День. Для вашей команды основной заботой станет маркер Фогель.
– В каком смысле, господин бригаденфюрер?
– Сейчас растолкую.
Толмачев лежал на широкой кровати под жарким пуховым одеялом и смотрел в потолок. В спальне горел ночник в виде оранжевого шара, в котором невесомо плавали золотые пузырьки. Никита Никитович прислушивался. На кухне Дарья гремела посудой, улавливался звук ее шагов, что-то двигалось, поскрипывало. «Да когда же она угомонится!» – с нарастающим ожесточением думал Толмачев. Наконец скрипнула дверь, и в спальню вошла Дарья, в домашнем халате, простоволосая, зевнула, присела у зеркала, стала всматриваться в свое смутное отражение и, не оборачиваясь, спросила:
– Не спишь?
– Ложись, Дарья, – тихо приказал Никита Никитович.
Дарья легко поднялась со стула, подошла к платяному шкафу, зашуршала одеждой, вышла в ночной рубашке, оказалась у постели.
– Подвинься.
Толмачев отодвинулся, повернувшись на бок, лицом к стене. Дарья юркнула под одеяло, спросила безразлично:
– Чего не спишь?
Никита Никитович задышал чаще; их тела не касались друг друга, но Дарья чувствовала невероятное напряжение, в котором находится ее так называемый муж.
– Слушай меня внимательно, – тихо заговорил Никита Никитович сдавленным, прерывающимся голосом. – Завтра «Золотая братина» будет наша…
– Что?! – вырвалось у Дарьи.
– Завтра «Золотая братина» будет наша. Эта сука Вайтер все о нас знает… Ладно! С ним я разберусь. У тебя только одна задача. Рано утром, часов в шесть… ведь ты в это время ездишь на рынок?
– Да…
– Так вот… В шесть часов… – Никита Никитович придвинулся к женщине вплотную и еле слышно зашептал Дарье в самое ухо. Потом отодвинулся к стене: – Все поняла?
– Все…
– Будильник я поставил на полпятого. У меня тоже дело есть. А теперь, Дарья, спи.
Никита Никитович отвернулся к стене. Прошло минут тридцать-сорок. Толмачев спал, слегка похрапывая. Дарья осторожно откинула одеяло, встала, оглянувшись на Толмачева, в одной ночной рубашке бесшумно вышла из спальни. В передней на босу ногу надела теплые туфли, пальто, открыла дверь на террасу, которая скрипнула, и от этого звука Дарья замерла. В доме было тихо… Дарья выскользнула во мрак ночи.
Никита Никитович рывком отбросил одеяло, вскочил и стал судорожно одеваться.
Мартин Сарканис не спал. В пижаме он сидел в кресле лицом к открытой дверце топящейся голландской печи, не мигая, смотрел на огонь. Маркеру Гансу Фогелю предстояло разработать несколько вариантов завтрашнего поведения. Во входную дверь раздался негромкий стук. Мартин Сарканис взглянул на будильник, стоящий на столе, – было тридцать пять минут первого ночи. Он выдвинул нижний ящик старинного комода, из-под бумаг достал пистолет, опустил его в карман пижамы, вышел в переднюю, перед дверью спросил:
– Кто?
– Я! Открывайте скорее! – послышался голос Дарьи. Мартин открыл дверь, схватил женщину за руку, втянул ее в переднюю, запер дверь на ключ.
– Дарья Ивановна!.. – прошептал Сарканис. – Вы с ума сошли…
– Мартин… – Дарья не могла справиться с волнением. – Мартин, нет другой возможности. Время…
– Проходите!
И они оба оказались в просторной комнате, которая Сарканису служила и кабинетом, и спальней.
– Быстро! Говорите четко и быстро! – приказал Мартин.
Дарья на всю жизнь запомнила то апрельское ясное утро в 1942 году, полное щебета птиц и весеннего цветения. Когда она по пустой улице Кауфбау шла от рынка с полной корзиной провизии к стоянке легковых машин (Дарья сама водила автомобиль и находила в этом большое удовольствие), сзади прозвучали слова:
– Дарья Ивановна, давайте я вам помогу.
И это было сказано по-русски! Дарья замерла, она была близка к обмороку, она боялась обернуться.
– Вот тебе раз! – засмеялся сзади мужчина, и Дарья узнала его голос. – А я вас считал бесстрашной женщиной.
Дарья резко повернулась – перед ней стоял маркер Ганс Фогель и улыбался.
– Что все это значит?… – прошептала она по-немецки, чувствуя, что в глазах начинает темнеть.
Ганс поймал ее под руку, выхватил тяжелую корзину, сказал тихо:
– Спокойно, спокойно.
Некоторое время они шли молча, и у Дарьи было ощущение, что она спит и видит какой-то невероятный фантастический сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92