«Золотая братина» в этом смысле совершенство, шедевр. Именно по концентрации исторической народной идеи. Боже мой! Если бы открыть музей… Музей русского народного искусства… или народного творчества…
– Такой музей обязательно будет, – вставил Глеб Кузьмич и теперь тоже прямо, открыто смотрел в глаза другу. – Не навсегда же в России… – Забродин подыскивал слова, – сегодняшний режим. Твой музей обязательно будет. И когда для его открытия хоть забрезжит проблеск надежды… А я, такова специфика моей работы, – Забродин скупо улыбнулся, – одним из первых узнаю, вернее, почувствую приближение надежды, нашей надежды… Тогда я сразу позвоню тебе! И начнем действовать вместе. Давай за это выпьем, Кирюша!..
Глеб Кузьмич позвонил в конце марта 1953 года – страна еще находилась в состоянии шока после смерти и похорон Сталина. Огромная держава как бы замерла в ожидании неминуемых перемен.
– С великим праздником, Кирилл! – услышал Любин через потрескивание и шорохи в телефонной трубке ликующий голос Забродина.
– С праздником?… – опешил Кирилл Захарович.
– Тиран и людоед сдох! Грядут новые времена…
– Ты звонишь… – перебил Любин.
– Из междугородного пункта… – Забродин смеялся. – Ты, Кирилл, ничего не бойся. Хватит нам бояться! И вот что… Бери командировку – и срочно в Москву. Тут уже переговорили с кем надо. Сегодня двадцать третье марта. Двадцать шестого в три часа у тебя встреча с заместителем министра культуры страны. Приготовь документы… не знаю, как сказать… аргументированную докладную о необходимости, важности, полезности для роста культурного уровня советского населения и прочая, и прочая… о необходимости Музея народного искусства России. Твоего музея, Кирилл! Наверно, нужен каталог имеющихся у вас экспонатов. Ну… Не мне тебя учить. Ты со своими коллегами сообразишь. И директор ваш в курсе. Ему только что звонили. Приезжай за день до аудиенции в министерстве. Сразу – ко мне. Я тебя буду напутствовать. – Забродин смеялся. – Все, Кирюша! Обнимаю. Дела.
В телефонной трубке забились короткие гудки. «Уж не померещилось ли? – в каком-то отупении думал Кирилл Захарович Любин. – Уж не слуховая ли галлюцинация?» А дальше все происходило как в волшебной сказке со счастливым концом: все двери открылись, полное понимание на самом высоком уровне, дружеские рукопожатия, денежные лимиты, все документы подписываются сразу, еще нет помещения, но уже утверждено штатное расписание. Любин пока живет в гостинице «Москва», но уже обещана квартира. Наконец найден старинный дворянский особняк во Втором Зацепном переулке. «За вами, Кирилл Захарович, заедет машина, будем смотреть: подойдет ли?» – «Подойдет! Подойдет!..» – заранее хотелось крикнуть Любину. Особняк, предлагаемый музею, оказался прекрасным. Только требовался капитальный ремонт. И к нему тут же приступили.
Новые времена! Прав, тысячу раз прав Глеб! И люди новые. Любин преобразился сказочным образом: помолодел, распрямился, стал следить за своей внешностью. Он работал буквально сутками. И Забродин, с которым теперь Кирилл Захарович встречался постоянно, торопил:
– Куй железо, Кирюша, пока горячо. Помни мой главный совет: не упускай ни одного часа. Кто знает… Все может измениться. Сегодня твое время. Спеши, спеши…
Незаметно, казалось Любину – мгновенно, пролетело полтора года. Близился день открытия Музея народного искусства России – такое название было определено детищу Кирилла Захаровича. Для сервиза «Золотая братина» он выбрал небольшой подвальный зал, решив: главное – свет. «Мы его установим так, чтобы каждый предмет, каждый рисунок был виден, ясен. Это при первом взгляде на сервиз. А потом… Потом свет будет меняться, он выделит то один предмет, то другой – именно то, что нужно экскурсоводу для рассказа. В нашем освещении сервиз будет жить…»
Лишь одно мучило Любина: в экспозиции не будет основы сервиза – самой братины. «Может быть, – мучительно думал Кирилл Захарович, – сделать муляж, дубликат? Нет, подделка все разрушит…» Как поступить? На этот вопрос ответа не было. И – в который раз! – вмешались Высшие Силы. Нет, наверняка есть своя магическая судьба у фамильного сервиза графов Оболиных «Золотая братина», очевидно начертанная на Небесах.
Музей открывался пятнадцатого апреля 1956 года. Восьмого марта в кабинете директора музея, еще пахнущем олифой, зазвонил телефон.
Кирилл Захарович поднял трубку.
– Здравствуй, Кирюша. – Казалось, голос Забродина доносится из соседней комнаты – даже дыхание было слышно. – Это я. Звоню тебе из Парижа, из аэропорта Орли, наш рейс задерживается на три часа. И вот не выдержал…
– Что, что, Глеб? – От предчувствия огромного счастливого события бешено заколотилось сердце. – Что?
– Из Боливии, из Ла-Паса… Ты стоишь или сидишь?
– Сижу.
– Из Ла-Паса я везу тебе братину. Саму братину! Чашу. Ты меня слышишь? Кирилл! Ты почему молчишь? Кирилл?
– Я тебя слышу… Жду. Приезжай скорее…
Любин положил трубку телефона, и стены кабинета, еще голые (приготовленные картины – сюжеты из русской истории – в искусных деревянных рамах стояли у книжного шкафа), в голубоватых обоях, сдвинулись, поплыли, закружились вокруг Кирилла Захаровича в медленном хороводе.
Вечером, накануне открытия Музея народного искусства России, Любин пригласил к себе Глеба Кузьмича. Кирилл Захарович получил в Москве двухкомнатную квартиру в панельном пятиэтажном доме, куда переехал из Ленинграда с женой и сыном… Такие дома в последние годы как грибы росли на окраинах столицы, и народ их скоро окрестил хрущобами. Однако Любину нравилась эта уютная, теплая квартира. А главное – район оказался замечательным: Кунцево, рядом с домом старинный Филевский парк, от которого рукой подать спуск к Москве-реке, как раз к тому месту, где река вливается в огромный город. Небольшой пир хозяин квартиры затеял на кухне и, по первому кругу наливая водку в рюмки, объявил:
– Глеб! Позволь за тебя. За нашу дружбу. Да, все было… Однако время доказало: ты настоящий друг. Если бы не ты, не было бы нашего музея. И «Братина»… За тебя! Живи долго…
Они чокнулись, выпили, стали закусывать шпротами и маринованными опятами.
– Если об открытии музея… – заговорил Глеб Кузьмич, – надо бы выпить за генерал-майора Голубятникова Николая Александровича. Я что? Пенсионер. Встречался со своим бывшим начальством. И не раз. Это он, Николай Александрович, с самим министром культуры личный разговор имел. Тут и его увлечение русской историей свою роль сыграло. Он, оказывается, несколько твоих статей читал о «Золотой братине» в специальных изданиях. Пересказал мне и легенду о мастерах, которые сервиз создали. Тоже у тебя вычитал. Что, действительно есть такая легенда?
– Даже не легенда, – заволновался Кирилл Захарович. – Скорее уральский сказ, результат поездок на Катлинский завод. Мне удалось в архиве обнаружить запись этого сказа или, если хочешь, легенды. Запись относится к 1896 году. А до нее передавался сказ устно, из поколения в поколение, рабочими людьми завода. Записал же его бухгалтер заводской конторы Григорий Онуфриевич Рамаданов. Я разыскал его родню. Там целый семейный архив – преинтереснейший! И несколько толстых тетрадей, дневников Рамаданова. Оказывается, Григорий Онуфриевич сам искал среди местного населения семейные корни создателей «Золотой братины» – мастера Прошки Седого и его подмастерьев, Данилки, Егорки и Васьки Лаптя. Он обнаружил в церковных книгах и в заводских платежных ведомостях восемнадцатого века имена этих людей! Представляешь? И записал в своем дневнике. Вот об этом я и писал в статье, которую прочитал твой генерал-майор. А сама легенда… Лучше ты ее услышишь завтра на открытии музея от нашего экскурсовода. – Любин наполнил рюмки. – Боже мой! Неужели я дожил до этого дня? Иногда мне кажется, что я сплю, что все происходящее – сон.
– Нет, это явь, – тихо молвил Глеб Кузьмич, запустив руки в густые седые волосы. – Ты счастливчик. Проскочили мы с твоим музеем…
– Что ты говоришь! – замахал руками Кирилл Захарович. – Все только начинается, я убежден: теперь, после Двадцатого съезда партии, доклада Никиты Сергеевича, разоблачения культа личности Сталина, нас ждут новые времена – демократизация, свобода, расцвет культуры!
– Ничего этого не будет, – удрученно заявил Забродин. – Вернее… Да, кое-что изменится… наверное, изменится. К лучшему. Но демократия, свобода… Потрясающе, как вы все наивны! Впрочем, и я… И я поддался эмоциям. Сразу после смерти антихриста… Неужели же наша советская история ничему не учит?… Пойми, Кирилл: надо менять не людей, а политическую систему. А наша политическая система преступна…
– Что? – Любин оглянулся на закрытую дверь кухни.
– Наша политическая система преступна, – повторил Глеб Кузьмич. – И пока страной правит олигархическая верхушка коммунистической партии, а ее власть охраняет ведомство под названием КГБ – Отечество в опасности. Ты пойми: ведь ничто не изменилось! – повысил голос Забродин. – У власти те же преступники, которые десятилетиями подобострастно окружали трон Сталина. Они все его последыши, «верные ученики». – И, встретив взгляд Любина, Глеб Кузьмич замолчал. – Прости!.. Но правду надо знать. И прямо смотреть ей в глаза. Однако главное для нас свершилось: Музей русского народного искусства создан. Пусть для кого-то он карта в политической игре. Для народа, для страны – это победа отечественной культуры. Я поздравляю тебя, Кирюша, с завтрашним днем!..
Все это было год назад. Неужели прошел уже год? Нет, больше, год и три месяца. Кирилл Захарович взглянул на часы.
– Пора, – сказал он, – «Интурист» – организация пунктуальная. У них поток…
Два пожилых человека, если не сказать старика, прошли через прохладный холл музея и оказались в уютном дворике с белыми скамейками, с клумбой, на которой ярко рдели настурции; возле старинной каменной ограды росли густые темные липы, и в них азартно галдели невидимые воробьи. Любин и Забродин вышли на улицу. Здесь уже стояло два интуристовских автобуса, забравшихся одним боком на тротуар, – Второй Зацепный переулок был слишком узким.
Подъехал третий автобус, и из него из обеих дверей посыпались представители Черного континента: ослепительные улыбки, темпераментные жесты, яркая одежда. И еще автобус… Чинно выходят в основном пожилые люди, неторопливая немецкая речь.
– Так у нас каждый день, – заметил Кирилл Захарович. – Интерес к народному русскому искусству огромен. Должен подчеркнуть, у иностранных туристов больше, чем у соотечественников. К сожалению.
Забродин рассматривал немецких туристов.
– Господа старики – наши с тобой ровесники, – задумчиво сказал он. – Тоже, значит, интересуются русским искусством. Любопытно знать, где они были, например, весной сорок пятого…
– Может быть, – перебил Любин, – может быть, как раз то, что ты думаешь. И это прекрасно. В этом высшее предназначение искусства: примирение, покаяние…
– Да, да, – согласился Глеб Кузьмич. – Это французы? «Все понять, все простить».
– Воистину так, – откликнулся Любин.
Подъехал следующий автобус. Из распахнувшихся дверей выходили, весело переговариваясь, люди разных возрастов, разномастно и ярко одетые, с фотоаппаратами и кинокамерами.
– Говорят, кажется, по-норвежски, – отметил Кирилл Захарович. – Значит, они.
Забродин и Любин подошли к автобусу. Из передних дверей выпорхнула молоденькая девушка в тесных джинсах, быстро обернувшись, что-то сказала, и ей подал руку дряхлый старик, появившийся в дверях. Девушка помогла старцу выйти из автобуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Такой музей обязательно будет, – вставил Глеб Кузьмич и теперь тоже прямо, открыто смотрел в глаза другу. – Не навсегда же в России… – Забродин подыскивал слова, – сегодняшний режим. Твой музей обязательно будет. И когда для его открытия хоть забрезжит проблеск надежды… А я, такова специфика моей работы, – Забродин скупо улыбнулся, – одним из первых узнаю, вернее, почувствую приближение надежды, нашей надежды… Тогда я сразу позвоню тебе! И начнем действовать вместе. Давай за это выпьем, Кирюша!..
Глеб Кузьмич позвонил в конце марта 1953 года – страна еще находилась в состоянии шока после смерти и похорон Сталина. Огромная держава как бы замерла в ожидании неминуемых перемен.
– С великим праздником, Кирилл! – услышал Любин через потрескивание и шорохи в телефонной трубке ликующий голос Забродина.
– С праздником?… – опешил Кирилл Захарович.
– Тиран и людоед сдох! Грядут новые времена…
– Ты звонишь… – перебил Любин.
– Из междугородного пункта… – Забродин смеялся. – Ты, Кирилл, ничего не бойся. Хватит нам бояться! И вот что… Бери командировку – и срочно в Москву. Тут уже переговорили с кем надо. Сегодня двадцать третье марта. Двадцать шестого в три часа у тебя встреча с заместителем министра культуры страны. Приготовь документы… не знаю, как сказать… аргументированную докладную о необходимости, важности, полезности для роста культурного уровня советского населения и прочая, и прочая… о необходимости Музея народного искусства России. Твоего музея, Кирилл! Наверно, нужен каталог имеющихся у вас экспонатов. Ну… Не мне тебя учить. Ты со своими коллегами сообразишь. И директор ваш в курсе. Ему только что звонили. Приезжай за день до аудиенции в министерстве. Сразу – ко мне. Я тебя буду напутствовать. – Забродин смеялся. – Все, Кирюша! Обнимаю. Дела.
В телефонной трубке забились короткие гудки. «Уж не померещилось ли? – в каком-то отупении думал Кирилл Захарович Любин. – Уж не слуховая ли галлюцинация?» А дальше все происходило как в волшебной сказке со счастливым концом: все двери открылись, полное понимание на самом высоком уровне, дружеские рукопожатия, денежные лимиты, все документы подписываются сразу, еще нет помещения, но уже утверждено штатное расписание. Любин пока живет в гостинице «Москва», но уже обещана квартира. Наконец найден старинный дворянский особняк во Втором Зацепном переулке. «За вами, Кирилл Захарович, заедет машина, будем смотреть: подойдет ли?» – «Подойдет! Подойдет!..» – заранее хотелось крикнуть Любину. Особняк, предлагаемый музею, оказался прекрасным. Только требовался капитальный ремонт. И к нему тут же приступили.
Новые времена! Прав, тысячу раз прав Глеб! И люди новые. Любин преобразился сказочным образом: помолодел, распрямился, стал следить за своей внешностью. Он работал буквально сутками. И Забродин, с которым теперь Кирилл Захарович встречался постоянно, торопил:
– Куй железо, Кирюша, пока горячо. Помни мой главный совет: не упускай ни одного часа. Кто знает… Все может измениться. Сегодня твое время. Спеши, спеши…
Незаметно, казалось Любину – мгновенно, пролетело полтора года. Близился день открытия Музея народного искусства России – такое название было определено детищу Кирилла Захаровича. Для сервиза «Золотая братина» он выбрал небольшой подвальный зал, решив: главное – свет. «Мы его установим так, чтобы каждый предмет, каждый рисунок был виден, ясен. Это при первом взгляде на сервиз. А потом… Потом свет будет меняться, он выделит то один предмет, то другой – именно то, что нужно экскурсоводу для рассказа. В нашем освещении сервиз будет жить…»
Лишь одно мучило Любина: в экспозиции не будет основы сервиза – самой братины. «Может быть, – мучительно думал Кирилл Захарович, – сделать муляж, дубликат? Нет, подделка все разрушит…» Как поступить? На этот вопрос ответа не было. И – в который раз! – вмешались Высшие Силы. Нет, наверняка есть своя магическая судьба у фамильного сервиза графов Оболиных «Золотая братина», очевидно начертанная на Небесах.
Музей открывался пятнадцатого апреля 1956 года. Восьмого марта в кабинете директора музея, еще пахнущем олифой, зазвонил телефон.
Кирилл Захарович поднял трубку.
– Здравствуй, Кирюша. – Казалось, голос Забродина доносится из соседней комнаты – даже дыхание было слышно. – Это я. Звоню тебе из Парижа, из аэропорта Орли, наш рейс задерживается на три часа. И вот не выдержал…
– Что, что, Глеб? – От предчувствия огромного счастливого события бешено заколотилось сердце. – Что?
– Из Боливии, из Ла-Паса… Ты стоишь или сидишь?
– Сижу.
– Из Ла-Паса я везу тебе братину. Саму братину! Чашу. Ты меня слышишь? Кирилл! Ты почему молчишь? Кирилл?
– Я тебя слышу… Жду. Приезжай скорее…
Любин положил трубку телефона, и стены кабинета, еще голые (приготовленные картины – сюжеты из русской истории – в искусных деревянных рамах стояли у книжного шкафа), в голубоватых обоях, сдвинулись, поплыли, закружились вокруг Кирилла Захаровича в медленном хороводе.
Вечером, накануне открытия Музея народного искусства России, Любин пригласил к себе Глеба Кузьмича. Кирилл Захарович получил в Москве двухкомнатную квартиру в панельном пятиэтажном доме, куда переехал из Ленинграда с женой и сыном… Такие дома в последние годы как грибы росли на окраинах столицы, и народ их скоро окрестил хрущобами. Однако Любину нравилась эта уютная, теплая квартира. А главное – район оказался замечательным: Кунцево, рядом с домом старинный Филевский парк, от которого рукой подать спуск к Москве-реке, как раз к тому месту, где река вливается в огромный город. Небольшой пир хозяин квартиры затеял на кухне и, по первому кругу наливая водку в рюмки, объявил:
– Глеб! Позволь за тебя. За нашу дружбу. Да, все было… Однако время доказало: ты настоящий друг. Если бы не ты, не было бы нашего музея. И «Братина»… За тебя! Живи долго…
Они чокнулись, выпили, стали закусывать шпротами и маринованными опятами.
– Если об открытии музея… – заговорил Глеб Кузьмич, – надо бы выпить за генерал-майора Голубятникова Николая Александровича. Я что? Пенсионер. Встречался со своим бывшим начальством. И не раз. Это он, Николай Александрович, с самим министром культуры личный разговор имел. Тут и его увлечение русской историей свою роль сыграло. Он, оказывается, несколько твоих статей читал о «Золотой братине» в специальных изданиях. Пересказал мне и легенду о мастерах, которые сервиз создали. Тоже у тебя вычитал. Что, действительно есть такая легенда?
– Даже не легенда, – заволновался Кирилл Захарович. – Скорее уральский сказ, результат поездок на Катлинский завод. Мне удалось в архиве обнаружить запись этого сказа или, если хочешь, легенды. Запись относится к 1896 году. А до нее передавался сказ устно, из поколения в поколение, рабочими людьми завода. Записал же его бухгалтер заводской конторы Григорий Онуфриевич Рамаданов. Я разыскал его родню. Там целый семейный архив – преинтереснейший! И несколько толстых тетрадей, дневников Рамаданова. Оказывается, Григорий Онуфриевич сам искал среди местного населения семейные корни создателей «Золотой братины» – мастера Прошки Седого и его подмастерьев, Данилки, Егорки и Васьки Лаптя. Он обнаружил в церковных книгах и в заводских платежных ведомостях восемнадцатого века имена этих людей! Представляешь? И записал в своем дневнике. Вот об этом я и писал в статье, которую прочитал твой генерал-майор. А сама легенда… Лучше ты ее услышишь завтра на открытии музея от нашего экскурсовода. – Любин наполнил рюмки. – Боже мой! Неужели я дожил до этого дня? Иногда мне кажется, что я сплю, что все происходящее – сон.
– Нет, это явь, – тихо молвил Глеб Кузьмич, запустив руки в густые седые волосы. – Ты счастливчик. Проскочили мы с твоим музеем…
– Что ты говоришь! – замахал руками Кирилл Захарович. – Все только начинается, я убежден: теперь, после Двадцатого съезда партии, доклада Никиты Сергеевича, разоблачения культа личности Сталина, нас ждут новые времена – демократизация, свобода, расцвет культуры!
– Ничего этого не будет, – удрученно заявил Забродин. – Вернее… Да, кое-что изменится… наверное, изменится. К лучшему. Но демократия, свобода… Потрясающе, как вы все наивны! Впрочем, и я… И я поддался эмоциям. Сразу после смерти антихриста… Неужели же наша советская история ничему не учит?… Пойми, Кирилл: надо менять не людей, а политическую систему. А наша политическая система преступна…
– Что? – Любин оглянулся на закрытую дверь кухни.
– Наша политическая система преступна, – повторил Глеб Кузьмич. – И пока страной правит олигархическая верхушка коммунистической партии, а ее власть охраняет ведомство под названием КГБ – Отечество в опасности. Ты пойми: ведь ничто не изменилось! – повысил голос Забродин. – У власти те же преступники, которые десятилетиями подобострастно окружали трон Сталина. Они все его последыши, «верные ученики». – И, встретив взгляд Любина, Глеб Кузьмич замолчал. – Прости!.. Но правду надо знать. И прямо смотреть ей в глаза. Однако главное для нас свершилось: Музей русского народного искусства создан. Пусть для кого-то он карта в политической игре. Для народа, для страны – это победа отечественной культуры. Я поздравляю тебя, Кирюша, с завтрашним днем!..
Все это было год назад. Неужели прошел уже год? Нет, больше, год и три месяца. Кирилл Захарович взглянул на часы.
– Пора, – сказал он, – «Интурист» – организация пунктуальная. У них поток…
Два пожилых человека, если не сказать старика, прошли через прохладный холл музея и оказались в уютном дворике с белыми скамейками, с клумбой, на которой ярко рдели настурции; возле старинной каменной ограды росли густые темные липы, и в них азартно галдели невидимые воробьи. Любин и Забродин вышли на улицу. Здесь уже стояло два интуристовских автобуса, забравшихся одним боком на тротуар, – Второй Зацепный переулок был слишком узким.
Подъехал третий автобус, и из него из обеих дверей посыпались представители Черного континента: ослепительные улыбки, темпераментные жесты, яркая одежда. И еще автобус… Чинно выходят в основном пожилые люди, неторопливая немецкая речь.
– Так у нас каждый день, – заметил Кирилл Захарович. – Интерес к народному русскому искусству огромен. Должен подчеркнуть, у иностранных туристов больше, чем у соотечественников. К сожалению.
Забродин рассматривал немецких туристов.
– Господа старики – наши с тобой ровесники, – задумчиво сказал он. – Тоже, значит, интересуются русским искусством. Любопытно знать, где они были, например, весной сорок пятого…
– Может быть, – перебил Любин, – может быть, как раз то, что ты думаешь. И это прекрасно. В этом высшее предназначение искусства: примирение, покаяние…
– Да, да, – согласился Глеб Кузьмич. – Это французы? «Все понять, все простить».
– Воистину так, – откликнулся Любин.
Подъехал следующий автобус. Из распахнувшихся дверей выходили, весело переговариваясь, люди разных возрастов, разномастно и ярко одетые, с фотоаппаратами и кинокамерами.
– Говорят, кажется, по-норвежски, – отметил Кирилл Захарович. – Значит, они.
Забродин и Любин подошли к автобусу. Из передних дверей выпорхнула молоденькая девушка в тесных джинсах, быстро обернувшись, что-то сказала, и ей подал руку дряхлый старик, появившийся в дверях. Девушка помогла старцу выйти из автобуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92