Кто считал? Изрядно. Время-то людской жизни быстротечно… Вон за оконцами мастерской ясный звонкий день стоит, с морозом, правда, лютым – хоть во двор не выходи. Солнце алое в белесом небе застыло над снегами бескрайними. И готова чаша-братина: стоит рядом со скифской, серебряной, от давнего времени потускневшей, – сияние огненное, формы совершенные, а если медленно в руках поворачивать, проходит перед глазами вся война крестьянская под началом Емельяна Ивановича Пугачева, в чем-то главном в этих скупых пунктирных рисунках переданная. Вот в чем? Не понять… Загадка. Тайна…
– Теперь вот что, – сказал Прошка Седой, от братины взора не отрывая, – сотворю я формы всего сервиза – и блюда, и чаши, и кубки, и тарелки, и подносы… Отольем – и на каждое дело наше вы, Данилка и Егорка, лишь малую часть перенесете из картин, что на братине. Какие? Вместе решать будем…
Работают мастера и, как время летит, не замечают.
И настал день. Неужто весна-красна уже близехонько? Потому как за оконцами в небе синь бездонная, гляди-ка, и прозрачные слюдяные сосульки с карнизов свесились, и псы дворовые больно радостно разбрехались: чуют, видать, скорые собачьи свадьбы.
Да, настал этот день: на чугунной плите весь сервиз выставлен – все триста пятьдесят предметов. А триста пятьдесят первый – сама золотая братина, как матка посреди пчелиного роя. Вместе с мастером и подмастерьями стоял возле сервиза управляющий Катлинским заводом Людвиг Штильрах, не отрываясь смотрел на сервиз, – впервые его целиком увидел, – теребил свою растрепанную черную бороду. Дыхание перехватило, зажмуриться охота. Нет, нет, невозможно… Невозможно, чтобы это волшебство и роскошество сотворили руки человеческие!..
– Изладили… – тихо сказал мастер.
– Теперь, чай, мы вольные? – с внезапным изумлением прошептал Данилка.
– Подождем, однако, воли. – Прошка Седой вздохнул. – Пока в Питер да к нам обратно…
Невообразимо пусто стало в душе и сердце гениального мастера – будто все из него вынули без остатка. Спать, что ли, под образа завалиться? И пусть над тобой ликам святых отцов тихо лампадка светит. Пусть сверчок за печкой поскрипывает. Ох, грехи наши тяжкие…
Путешествие «Золотой братины»
Глава 29
«Сервиз – в руках разбойников»
Берлин, 11 ноября 1918 года, раннее утро
Догорела спичка в руке Франсуа. Этьен в несколько глубоких затяжек докурил папироску, затушенный окурок спрятал в карман. Знак для Франсуа – приступаем. Молчуны работали споро и слаженно: несколько движений ломиком-джимми – и Этьен вскрыл витрину, в которой искусно была расставлена «Золотая братина». Франсуа из большого пакета вынул четыре пакета поменьше, тоже из прочной материи. Стали укладывать в них предметы сервиза. На эту операцию ушло не более пяти минут. Бесшумно оттащили пакеты к дверям салона.
Этьен взглянул на часы, предупреждаюший знак рукой – и они, опустившись на пол, замерли. Мимо витрины магазина не спеша прошел полицейский, лишь бегло взглянув через толстое стекло в смутное пространство салона. Замедлил шаг, зевнул, посмотрел на небо… И проследовал дальше. Этьен и Франсуа вернулись за прилавок, присели – с улицы их теперь не было видно. Франсуа извлек небольшой сверток.
Молчуны переглянулись – азарт озарил их лица. Начинается! Начинается игра с удачей, искушение судьбы и вызов ей… Распакован сверток. Франсуа и Этьен быстро переодеваются: бывший гонщик натягивает куртку, точь-в-точь как у портье, розовой лентой пластыря заклеивает свои черные усы, а Франсуа облачился в длинный жилет – неизменное одеяние верного стража финансов магазина господина Бартельса, – дополнив свой костюм зеленым целлулоидным козырьком, который всегда надевает бухгалтер, когда сидит над своими гроссбухами или щелкает на счетах (козырек предохраняет глаза от верхнего света). Этьен смотрит на часы, показывает жестом: «Надо ждать!»
Молчуны удобно располагаются за прилавком, вроде бы даже слегка подремывают. Уже светает. Первые редкие прохожие появились на Унтер-ден-Линден. Пора! Этьен пружинисто поднимается, подходит к бухгалтерской конторке, протягивает руку к выключателю и… Всеми огнями вспыхивает люстра в центре потолка салона, наполняя ярким светом торговый зал. Франсуа в это время относит пакет с вещами и чемодан Этьена к входной двери, оставляет их возле пакетов с предметами «Золотой братины».
По противоположной стороне улицы шествует, наслаждаясь властью, порядком и тишиной, пожилой полицейский. Озаренные светом окна ювелирного магазина «Арон Нейгольберг и Ко» в утренней неверной мгле невольно привлекают внимание. Странно… Полицейский останавливается, достает из кармана брюк часы-луковицу, щелкает крышка. Семь часов тридцать две минуты. Ерунда какая-то… Однако за стеклом витрины привычная картина: портье лениво протирает стекло прилавка, за своей конторкой в привычной позе, упершись целлулоидным козырьком в толстую книгу, что-то пересчитывает бухгалтер, изредка двигая костяшки на счетах. Полицейский качает головой: вышколил-таки своих работников этот хитрюга Арон. Надо полагать, хорошие денежки им платит. Слуга порядка вынимает рабочий блокнот и делает запись: «В магазине Нейгольберга портье Крумель и бухгалтер Бартельс сегодня начали работу на полчаса раньше обычного». Полицейский доходит до перекрестка и поворачивает за угол.
Теперь в распоряжении Молчунов ровно двадцать четыре минуты. Этьен тремя отмычками вскрывает входную дверь. Выглядывает – улица пуста. Нельзя терять ни минуты. Этьен быстро бежит вдоль витрины, скрывается за углом.
Франсуа притаился у пакетов, встав за дверью. Спортивный крытый автомобиль подкатывает к дверям ювелирного магазина через двенадцать минут. За это время испарина выступила на лице Франсуа, но в целом вид его невозмутим. Погрузка пакетов происходит деловито, без всякой вроде бы спешки. На нее не обращает внимания одинокий прохожий, сумрачный субъект неопределенного возраста: в этот ранний час его больше всего занимает проблема опохмелки.
Хлопает дверца, Молчуны смотрят друг на друга, и первым начинает заразительно хохотать Франсуа, а машина, фыркнув сизым дымком, срывается с места.
Обойдя квартал, полицейский идет по Унтер-ден-Линден, и лицо стража порядка вытягивается: по направлению к магазину идут портье Крумель и бухгалтер Бартельс. Настоящие.
В отель «Новая Германия» приехал (чего раньше не бывало) товарищ Фарзус в своем неизменном костюме-тройке (в комнату он вошел с бежевым плащом, перекинутым через руку):
– Николай Семенович просит срочно к себе. Без графа.
– Что случилось? – в один голос спросили Забродин и Любин.
– Ночью из магазина Нейгольберга похищен сервиз «Золотая братина».
Через несколько минут открылось еще одно необъяснимое обстоятельство: в своей комнате отсутствовали Мартин Сарканис и Василий Белкин. И по тому, что кровать Сарканиса была не застелена, одеяло сброшено на пол (для аккуратного, пунктуального Мартина случай невероятный), а кровать Белкина, наоборот, оказалась старательно заправленной, а подушки взбитыми, можно было предположить: Сарканиса сорвало с постели какое-то чрезвычайное, не терпящее отлагательства дело, а Белкин вообще не ночевал в отеле минувшей ночью.
В такси все молчали – Фарзус, показав взглядом на таксиста, прижал палец к губам. И все же при подъезде к торгпредству у Кирилла Любина вырвалось:
– Неужели Никита?
На что товарищ Фарзус скептически хмыкнул. Глеб Забродин был хмур, как осенняя туча, и непроницаем. Николай Семенович Решетов короткими шажками семенил вдоль голых окон своего огромного кабинета, колобком катался, и, когда здоровался с вошедшими, пожимал руки влажными пухлыми пальцами. Наконец все расселись по разномастным стульям, Фарзус тоже остался в кабинете. Николай Семенович курил, и итальянская папироска подрагивала в его руке.
– Видите ли… – заговорил он, – мы не учли такого оборота. О сервизе, о «сделке века», о лжеграфе – словом, обо всем, что касается «Золотой братины», трубят не только немецкие газеты, но и английские, итальянские, французские…
– При чем тут это? – перебил Забродин.
– А при том! – вдруг рассердился Решетов. – Впрочем, простите, вы еще не видели экстренных выпусков газет. Видите ли, «Золотая братина» не могла не привлечь внимания разбойников мирового класса. Так вот… Как пишет «Полицейский вестник»… Здесь где-то… – На краю стола лежал ворох газет. – Почерк грабителей определен – некие Молчуны из Франции, за ними гоняется полиция всех европейских стран.
– Можно посмотреть? – потянулся к газетам Любин.
Но Кирилл не успел ознакомиться с ошеломляющей информацией – в кабинет ворвался Белкин. Был он красный, потный, волосы прилипли ко лбу. Однако сиял тайный агент Чека Василий Иванович Белкин как хорошо надраенный медный самовар. Плюхнувшись на стул, сказал запаленно:
– Фу! От самой гостиницы бегом!..
– Да где тебя черт носит? – гаркнул Забродин.
– Тише, тише, Глеб Кузьмич. Поберегите нервы. – Василий Белкин стал величественным. И его слова, и вид настолько поражали, что в кабинете несколько мгновений висела торжественно-напряженная пауза, и слышно было, как у Николая Семеновича что-то булькает в животе. – Я их выследил!
– Кого? – прошептал Забродин.
– Известно кого… Воров, что нашу «Братину» уперли.
Все с изумлением смотрели на Белкина. Только товарищ Фарзус оставался непроницаемо-спокойным.
– Да рассказывай же! – закричал Глеб.
Василий Иванович, сыщик, рассказал все довольно быстро и складно. О «художниках» в кафе напротив магазина Нейгольберга, об их поведении, о бинокле, об альбоме рыжего бакенбардиста и его рисунках о том, что он, Василий Иванович Белкин, заподозрив неладное, выследил черноусого, отправившись за ним в ювелирный салон («Примерялся, гад!»), а потом сопроводил художников до отеля.
– Довольно вшивая гостиница, – повествовал Вася Белкин, развалясь на стуле. – Пять кварталов от еврейского магазина. Там еще я их машину углядел, на которой они сервиз увезли. А дале как? С вечера схоронился я в подворотне напротив магазина. Всю ночь проторчал. Холодина! Зубами аж лязгал. А уже утро. Неужто, думаю, оплошал, не так сообразил? Развидняться начало, по улице кой-какие люди зашастали. Дале… Глазам не верю – свет в магазине загорелся, смотрю: бухгалтер на своем месте сидит, второй чегой-то прибирает. В голове помутилось, ничего понять не могу. В самый раз мимо моей подворотни полицейский прошел. И тут дверь отворяется и выходит… как его? Ну, лакей, что покупателей встречает. И теперь я его сразу признал! Одежа-то лакеева, а морда – черноусого, только самих усов ч?-то нету. И походку я его определил – как заяц прыгает. Быстро он за угол и – бегом… Ничего не соображу. Как он в магазине оказался? И что делать? Или полицейского звать? Пока решение принимал, машина подкатывает – та самая, ихняя, я ее сразу признал: на лягушку похожая. Второй, рыжий, что под бухгалтера вырядился, выскакивает. Быстро они мешки в машину поклали – и ходу! Укатили. А у меня сердце обмерло: а что, если совсем уехали из городу? Припустился к гостинице, где они остановились. Слава те Господи! Машина во дворе притулилась. Я что есть мочи к нам домой, Мартина растолкал, все ему обрисовал, хотел вас будить. Мартин говорит: нельзя терять ни секунды. И мы – опять к «художникам». А Сарканис сейчас там, на месте, сторожит их…
– То есть как сторожит? – перебил Забродин.
– Напротив гостиницы остановка трамвая, скамейки. Вот и сидит. Мартин и в гостиницу заходил, по-хитрому узнал, в какой комнате они. Небось дрыхнут сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Теперь вот что, – сказал Прошка Седой, от братины взора не отрывая, – сотворю я формы всего сервиза – и блюда, и чаши, и кубки, и тарелки, и подносы… Отольем – и на каждое дело наше вы, Данилка и Егорка, лишь малую часть перенесете из картин, что на братине. Какие? Вместе решать будем…
Работают мастера и, как время летит, не замечают.
И настал день. Неужто весна-красна уже близехонько? Потому как за оконцами в небе синь бездонная, гляди-ка, и прозрачные слюдяные сосульки с карнизов свесились, и псы дворовые больно радостно разбрехались: чуют, видать, скорые собачьи свадьбы.
Да, настал этот день: на чугунной плите весь сервиз выставлен – все триста пятьдесят предметов. А триста пятьдесят первый – сама золотая братина, как матка посреди пчелиного роя. Вместе с мастером и подмастерьями стоял возле сервиза управляющий Катлинским заводом Людвиг Штильрах, не отрываясь смотрел на сервиз, – впервые его целиком увидел, – теребил свою растрепанную черную бороду. Дыхание перехватило, зажмуриться охота. Нет, нет, невозможно… Невозможно, чтобы это волшебство и роскошество сотворили руки человеческие!..
– Изладили… – тихо сказал мастер.
– Теперь, чай, мы вольные? – с внезапным изумлением прошептал Данилка.
– Подождем, однако, воли. – Прошка Седой вздохнул. – Пока в Питер да к нам обратно…
Невообразимо пусто стало в душе и сердце гениального мастера – будто все из него вынули без остатка. Спать, что ли, под образа завалиться? И пусть над тобой ликам святых отцов тихо лампадка светит. Пусть сверчок за печкой поскрипывает. Ох, грехи наши тяжкие…
Путешествие «Золотой братины»
Глава 29
«Сервиз – в руках разбойников»
Берлин, 11 ноября 1918 года, раннее утро
Догорела спичка в руке Франсуа. Этьен в несколько глубоких затяжек докурил папироску, затушенный окурок спрятал в карман. Знак для Франсуа – приступаем. Молчуны работали споро и слаженно: несколько движений ломиком-джимми – и Этьен вскрыл витрину, в которой искусно была расставлена «Золотая братина». Франсуа из большого пакета вынул четыре пакета поменьше, тоже из прочной материи. Стали укладывать в них предметы сервиза. На эту операцию ушло не более пяти минут. Бесшумно оттащили пакеты к дверям салона.
Этьен взглянул на часы, предупреждаюший знак рукой – и они, опустившись на пол, замерли. Мимо витрины магазина не спеша прошел полицейский, лишь бегло взглянув через толстое стекло в смутное пространство салона. Замедлил шаг, зевнул, посмотрел на небо… И проследовал дальше. Этьен и Франсуа вернулись за прилавок, присели – с улицы их теперь не было видно. Франсуа извлек небольшой сверток.
Молчуны переглянулись – азарт озарил их лица. Начинается! Начинается игра с удачей, искушение судьбы и вызов ей… Распакован сверток. Франсуа и Этьен быстро переодеваются: бывший гонщик натягивает куртку, точь-в-точь как у портье, розовой лентой пластыря заклеивает свои черные усы, а Франсуа облачился в длинный жилет – неизменное одеяние верного стража финансов магазина господина Бартельса, – дополнив свой костюм зеленым целлулоидным козырьком, который всегда надевает бухгалтер, когда сидит над своими гроссбухами или щелкает на счетах (козырек предохраняет глаза от верхнего света). Этьен смотрит на часы, показывает жестом: «Надо ждать!»
Молчуны удобно располагаются за прилавком, вроде бы даже слегка подремывают. Уже светает. Первые редкие прохожие появились на Унтер-ден-Линден. Пора! Этьен пружинисто поднимается, подходит к бухгалтерской конторке, протягивает руку к выключателю и… Всеми огнями вспыхивает люстра в центре потолка салона, наполняя ярким светом торговый зал. Франсуа в это время относит пакет с вещами и чемодан Этьена к входной двери, оставляет их возле пакетов с предметами «Золотой братины».
По противоположной стороне улицы шествует, наслаждаясь властью, порядком и тишиной, пожилой полицейский. Озаренные светом окна ювелирного магазина «Арон Нейгольберг и Ко» в утренней неверной мгле невольно привлекают внимание. Странно… Полицейский останавливается, достает из кармана брюк часы-луковицу, щелкает крышка. Семь часов тридцать две минуты. Ерунда какая-то… Однако за стеклом витрины привычная картина: портье лениво протирает стекло прилавка, за своей конторкой в привычной позе, упершись целлулоидным козырьком в толстую книгу, что-то пересчитывает бухгалтер, изредка двигая костяшки на счетах. Полицейский качает головой: вышколил-таки своих работников этот хитрюга Арон. Надо полагать, хорошие денежки им платит. Слуга порядка вынимает рабочий блокнот и делает запись: «В магазине Нейгольберга портье Крумель и бухгалтер Бартельс сегодня начали работу на полчаса раньше обычного». Полицейский доходит до перекрестка и поворачивает за угол.
Теперь в распоряжении Молчунов ровно двадцать четыре минуты. Этьен тремя отмычками вскрывает входную дверь. Выглядывает – улица пуста. Нельзя терять ни минуты. Этьен быстро бежит вдоль витрины, скрывается за углом.
Франсуа притаился у пакетов, встав за дверью. Спортивный крытый автомобиль подкатывает к дверям ювелирного магазина через двенадцать минут. За это время испарина выступила на лице Франсуа, но в целом вид его невозмутим. Погрузка пакетов происходит деловито, без всякой вроде бы спешки. На нее не обращает внимания одинокий прохожий, сумрачный субъект неопределенного возраста: в этот ранний час его больше всего занимает проблема опохмелки.
Хлопает дверца, Молчуны смотрят друг на друга, и первым начинает заразительно хохотать Франсуа, а машина, фыркнув сизым дымком, срывается с места.
Обойдя квартал, полицейский идет по Унтер-ден-Линден, и лицо стража порядка вытягивается: по направлению к магазину идут портье Крумель и бухгалтер Бартельс. Настоящие.
В отель «Новая Германия» приехал (чего раньше не бывало) товарищ Фарзус в своем неизменном костюме-тройке (в комнату он вошел с бежевым плащом, перекинутым через руку):
– Николай Семенович просит срочно к себе. Без графа.
– Что случилось? – в один голос спросили Забродин и Любин.
– Ночью из магазина Нейгольберга похищен сервиз «Золотая братина».
Через несколько минут открылось еще одно необъяснимое обстоятельство: в своей комнате отсутствовали Мартин Сарканис и Василий Белкин. И по тому, что кровать Сарканиса была не застелена, одеяло сброшено на пол (для аккуратного, пунктуального Мартина случай невероятный), а кровать Белкина, наоборот, оказалась старательно заправленной, а подушки взбитыми, можно было предположить: Сарканиса сорвало с постели какое-то чрезвычайное, не терпящее отлагательства дело, а Белкин вообще не ночевал в отеле минувшей ночью.
В такси все молчали – Фарзус, показав взглядом на таксиста, прижал палец к губам. И все же при подъезде к торгпредству у Кирилла Любина вырвалось:
– Неужели Никита?
На что товарищ Фарзус скептически хмыкнул. Глеб Забродин был хмур, как осенняя туча, и непроницаем. Николай Семенович Решетов короткими шажками семенил вдоль голых окон своего огромного кабинета, колобком катался, и, когда здоровался с вошедшими, пожимал руки влажными пухлыми пальцами. Наконец все расселись по разномастным стульям, Фарзус тоже остался в кабинете. Николай Семенович курил, и итальянская папироска подрагивала в его руке.
– Видите ли… – заговорил он, – мы не учли такого оборота. О сервизе, о «сделке века», о лжеграфе – словом, обо всем, что касается «Золотой братины», трубят не только немецкие газеты, но и английские, итальянские, французские…
– При чем тут это? – перебил Забродин.
– А при том! – вдруг рассердился Решетов. – Впрочем, простите, вы еще не видели экстренных выпусков газет. Видите ли, «Золотая братина» не могла не привлечь внимания разбойников мирового класса. Так вот… Как пишет «Полицейский вестник»… Здесь где-то… – На краю стола лежал ворох газет. – Почерк грабителей определен – некие Молчуны из Франции, за ними гоняется полиция всех европейских стран.
– Можно посмотреть? – потянулся к газетам Любин.
Но Кирилл не успел ознакомиться с ошеломляющей информацией – в кабинет ворвался Белкин. Был он красный, потный, волосы прилипли ко лбу. Однако сиял тайный агент Чека Василий Иванович Белкин как хорошо надраенный медный самовар. Плюхнувшись на стул, сказал запаленно:
– Фу! От самой гостиницы бегом!..
– Да где тебя черт носит? – гаркнул Забродин.
– Тише, тише, Глеб Кузьмич. Поберегите нервы. – Василий Белкин стал величественным. И его слова, и вид настолько поражали, что в кабинете несколько мгновений висела торжественно-напряженная пауза, и слышно было, как у Николая Семеновича что-то булькает в животе. – Я их выследил!
– Кого? – прошептал Забродин.
– Известно кого… Воров, что нашу «Братину» уперли.
Все с изумлением смотрели на Белкина. Только товарищ Фарзус оставался непроницаемо-спокойным.
– Да рассказывай же! – закричал Глеб.
Василий Иванович, сыщик, рассказал все довольно быстро и складно. О «художниках» в кафе напротив магазина Нейгольберга, об их поведении, о бинокле, об альбоме рыжего бакенбардиста и его рисунках о том, что он, Василий Иванович Белкин, заподозрив неладное, выследил черноусого, отправившись за ним в ювелирный салон («Примерялся, гад!»), а потом сопроводил художников до отеля.
– Довольно вшивая гостиница, – повествовал Вася Белкин, развалясь на стуле. – Пять кварталов от еврейского магазина. Там еще я их машину углядел, на которой они сервиз увезли. А дале как? С вечера схоронился я в подворотне напротив магазина. Всю ночь проторчал. Холодина! Зубами аж лязгал. А уже утро. Неужто, думаю, оплошал, не так сообразил? Развидняться начало, по улице кой-какие люди зашастали. Дале… Глазам не верю – свет в магазине загорелся, смотрю: бухгалтер на своем месте сидит, второй чегой-то прибирает. В голове помутилось, ничего понять не могу. В самый раз мимо моей подворотни полицейский прошел. И тут дверь отворяется и выходит… как его? Ну, лакей, что покупателей встречает. И теперь я его сразу признал! Одежа-то лакеева, а морда – черноусого, только самих усов ч?-то нету. И походку я его определил – как заяц прыгает. Быстро он за угол и – бегом… Ничего не соображу. Как он в магазине оказался? И что делать? Или полицейского звать? Пока решение принимал, машина подкатывает – та самая, ихняя, я ее сразу признал: на лягушку похожая. Второй, рыжий, что под бухгалтера вырядился, выскакивает. Быстро они мешки в машину поклали – и ходу! Укатили. А у меня сердце обмерло: а что, если совсем уехали из городу? Припустился к гостинице, где они остановились. Слава те Господи! Машина во дворе притулилась. Я что есть мочи к нам домой, Мартина растолкал, все ему обрисовал, хотел вас будить. Мартин говорит: нельзя терять ни секунды. И мы – опять к «художникам». А Сарканис сейчас там, на месте, сторожит их…
– То есть как сторожит? – перебил Забродин.
– Напротив гостиницы остановка трамвая, скамейки. Вот и сидит. Мартин и в гостиницу заходил, по-хитрому узнал, в какой комнате они. Небось дрыхнут сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92