Останься я дома - это привлекло бы ко мне еще большее внимание со стороны АНБ. Попробуй я бежать (как, надеюсь, это сделала Лу Ли), вся сыскная мощь Агентства национальной безопасности была бы направлена против меня. Поэтому оставалось только упрямо делать вид, что ничего не произошло, вести себя как обычно и тянуть время до звонка президента. А уж тогда, обеспечив себе тыл, я смогу каким-то образом отомстить за смерть Филдинга!
Когда нет пробок, от моего пригорода в Чапел-Хилле до комплекса «Тринити» можно домчаться за двадцать минут. Треугольник науки, изысканный рай для корпоративных научных исследований, находится между Роли и Даремом и назван по треугольнику, который образуют три важнейших северокаролинских университета. Тамошние тихие, зеленые улочки с обширными лужайками справа и слева наводят на мысль о дорогом загородном клубе, но вместо полей для игры в гольф на семи тысячах акров Треугольника науки располагаются научные лаборатории «Дюпона», "Локхида" и прочих громких фирм. Из сорока пяти тысяч ученых, ежедневно приезжающих туда работать, едва ли триста знали, что делается за стенами комплекса «Тринити». Сегодня дорога была свободна, но я ехал на самой малой скорости - с ребячливым желанием никогда не доехать.
От небольшого щита с надписью "Аргус оптикал" до лабораторного комплекса «Тринити» метров двести. Неприступно-неприветливое пятиэтажное здание из стали и затемненного стекла, шестьдесят акров леса, целый подземный городок и посадочная площадка для вертолетов. Сталь и стекло - это внешняя упаковка, напоказ. Настоящие, внутренние стены - из суперсовременного медного сплава под кодовым названием «Буря». Эта оболочка непроницаема для электромагнитных волн. Тот же принцип защиты от шпионажа применен и в зданиях АНБ в форте Джордж-Мид.
Поскольку здание было построено в низинке, своего рода глубокой чаше, то первые два этажа вообще не видны прохожему из-за ограды комплекса, а главный вход находится на третьем этаже, и к нему можно попасть, только пройдя по крытой галерее длиной метров тридцать. Эта галерея перед самым входом в здание сужалась. Там вас встречали офицер охраны, сверхчувствительные металлодетекторы, электронные «носы» для распознавания взрывчатых веществ и флюороскопы. Покажите пропуск с фотографией, приложите палец для сканирования и дайте тщательно обыскать себя и все, что вы с собой несете.
Я подошел к галерее и нажал кнопку. Дверь сводчатого прохода загудела и открылась - я зашагал дальше. Приближаясь к охраннику, я старался выглядеть как можно беззаботнее, хотя внутренне весь вибрировал от страха и напряжения.
- Доброе утро, профессор, - приветствовал меня толстяк средних лет по имени Генри.
Я втайне считал, что этот Генри чей-то родственник и тут по блату. Другие охранники были не старше тридцати - мускулистые парни и девушки без единой жиринки, с идеальной кожей и бараньими глазами. Генри отличался не только возрастом и дородностью, он единственный из охранной братии не брезговал здороваться с профессорами.
- Доброе утро, Генри, - сказал я.
- Не забудьте, в девять собрание в конференц-зале.
- Спасибо.
- У вас только четыре минуты.
Я покосился на часы и кивнул.
- Все еще не могу прийти в себя после смерти профессора Филдинга, - сказал Генри. - Говорят, помер раньше, чем приехала машина "скорой помощи".
Я вздохнул и сделал подобающе-печальное лицо. Ведь тут видеокамера и микрофоны, и надо соответствовать.
- Инсульт - штука коварная.
- Что ж, не худший способ отдать Богу душу. Я имею в виду - недолго мучиться.
Я выдавил улыбку и положил указательный палец правой руки на панельку сканера. Аппарат удовлетворенно пискнул: сошлось. После этого я прошел сквозь П-образные ворота - как в аэропорту, только длиннее, с куда большим количеством всяческих детекторов. Конференц-зал и административные офисы находились на пятом этаже. На двери кабинета Филдинга красовалась желтая полицейская лента. Кто ее нацепил? Вряд ли АНБ допустило сюда полицию. Быстро проверив, нет ли кого в коридоре, я взялся за ручку двери. Заперто. Тут, ясное дело, не заурядный замок из супермаркета. Если карманные часы Филдинга все еще в его кабинете, мне до них не добраться.
Я прошел по коридору дальше, к своему кабинету, и сел к главному компьютеру. Он был частью закрытой сети, которая обслуживала ученых и технический персонал в пределах здания «Тринити» и не имела никакой связи с внешним миром. В Интернет я мог входить при помощи второго компьютера, имевшего связь только в одну сторону, - можно было получать информацию, но порты для экспорта файлов отсутствовали. Электронная почта действовала лишь в пределах здания.
На экране главного компьютера мигало напоминание о собрании. Машинально я открыл список полученных электронных писем и с холодком в сердце поймал себя на том, что ищу обычное послание от Филдинга: он любил забрасывать мне всякую юмористическую мелочевку. Анекдот или забавную цитату вроде афоризма Томаса Генри Хаксли: "Ученые старше шестидесяти приносят больше вреда, чем пользы!" Но сегодня письмеца от него не было. И больше никогда не будет.
Я обвел свой кабинет унылым взглядом. Без Филдинга я осиротел. Шесть недель назад мы на пару остановили проект «Тринити», вызвав у коллег бурю возмущения. Но причину побочных неврологических явлений после Супер-МРТ мы так и не обнаружили. В одиночку мне проблему не решить. И как теперь отбиваться от желающих немедленно возобновить работы, я понятия не имел.
То, что я вызвался добровольцем на супертомографию, не было бесшабашной глупостью. Все свято верили в ее полную безвредность. Теория была проста: эволюция обезьяны в homo sapiens происходила при постоянном наличии магнитного поля Земли; мы безбедно живем в этом магнитном поле; наши МР-томографы генерируют магнитные поля в тридцать тысяч раз мощнее обычных фоновых - и никак не вредят здоровью, что доказано годами их использования. Чего же бояться? Однако разработанный у нас Супер-МР-томограф давал магнитные поля в восемьсот тысяч раз мощнее магнитного поля Земли. Нас заверили - это не опасно, а побочные проблемы типа нагрева ткани успешно решены во время экспериментов с животными.
Тем не менее через несколько дней после суперсканирования у каждого из шести добровольцев вдруг обнаружились настораживающие неврологические отклонения.
Ютта Клейн, главный проектировщик Супер-МРТ, перенесла краткосрочную потерю памяти. У Рави Нара развилась болезненная гиперсексуальность (его несколько раз поймали на мастурбации - в собственном кабинете и в туалете). У Джона Скоу появился тремор рук, Питер Годин начал страдать от эпилептических припадков, а бедняга Филдинг заработал синдром Туретта: он временами непроизвольно выкрикивал непристойные слова или бессмысленные куски фраз. Ну а меня Супер-МРТ наградил проклятой нарколепсией.
Рави Нара, наш увенчанный Нобелевской премией невролог, не сумел найти убедительного медицинского объяснения внезапному шквалу непохожих друг на друга заболеваний. Поэтому сканирование на Супер-МТР было временно приостановлено. Работы над самим компьютером «Тринити» продолжались, но инженеры Година были вынуждены экспериментировать, имея только первые шесть нейрослепков - и без надежды получить в ближайшее время новые. Никто не знал, насколько эти нейрослепки удачны, сделаны они с достаточным разрешением или нет, хватит ли их для "прорыва к созданию опытного образца".
Поскольку Рави Нара только руками разводил, то Филдинг пробовал сам, в редкие свободные минуты, разобраться с проблемой побочных явлений суперсканирования. Шесть недель спустя он высказал предположение, что эти проблемы вызваны нарушением квантовых процессов в нашем мозгу - и подкрепил свою гипотезу двадцатью страницами сложнейших математических выкладок. Рави Нара яростно возражал: мол, за всю историю неврологии ни один факт не указал на то, что работа человеческого мозга как-то связана с квантовыми процессами. Хотя только считанные физики поддержали эту внезапную и ошеломляющую теорию функционирования сознания (впрочем, среди них была такая фигура, как Роджер Пенроуз), Филдинг трудился не покладая рук, чтобы ее доказать.
Питер Годин поначалу отнесся благожелательно к теории Филдинга, но вскоре опыты по суперсканированию мозга приматов возобновились - и опять шимпанзе и орангутангам процедура не причиняла ни малейшего видимого вреда. Филдинг не сдавался: обезьяний разум, мол, ниже человеческого, оттого и квантовые процессы у них не задействованы, в том у нас и разница с ними! Теперь Годин только отмахивался от него, как от назойливой мухи. В конце концов я доложил о подозрениях Филдинга президенту - и тот официально приостановил проект, пока причина настораживающих побочных явлений не будет установлена.
Это случилось шесть недель назад. С тех пор мы с Филдингом вкалывали по двенадцать - шестнадцать часов в день, пытаясь доказать его теорию нарушений на квантовом уровне во время суперсканирования. Я чувствовал себя как помощник Альберта Эйнштейна: гений работал, а я затачивал ему карандаши и записывал за ним прозрения. Но все усилия этой светлейшей головы оказались напрасны. Доказательств не находилось. Уж слишком много белых пятен в наших знаниях о работе человеческого сознания.
И вот Филдинг мертв. Теперь некому доказать прямую связь между суперсканированием и нашими неврологическими расстройствами. А в одиночку, на основе только гипотезы, я не смогу долго сдерживать напор коллективной воли продолжать проект во что бы то ни стало.
Сражение разгорится прямо сейчас, через пару минут. Собрание для приличия начнется с минуты молчания и нескольких не вполне искренних фраз по поводу "безвременной кончины" и "постигшей нас большой утраты", а затем полетят пух и перья.
По дороге к конференц-залу мое лицо заливал пот - я был во власти самых недобрых предчувствий.
Но конференц-зал оказался пуст.
Такого еще не бывало, чтоб я первым пришел на собрание! В отличие от меня другие руководители были подчеркнуто пунктуальны. Я налил себе кофе из электрического кофейника, сел в самый дальний конец комнаты и старался не паниковать.
Где же, черт побери, остальные? Наблюдают за мной откуда-нибудь? Где их проклятая камера? За этой огромной фотографией на стене? Справа от меня висел черно-белый групповой портрет основных участников "Манхэттенского проекта": Оппенгеймер, Сцилард, Ферми, Вигнер, Эдвард Теллер. Они стоят тесным дружеским полукругом на фоне горной цепи Оскура в Нью-Мексико - гиганты науки двадцатого века, у каждого впереди великая известность или великий позор - в зависимости от того, как вы относитесь к результату их трудов. Некоторые, подобно «ястребу» Теллеру, прожили жизнь без угрызений совести и удостоились торжественных похорон с приспущенными флагами и воинским салютом; другим повезло меньше. К примеру, Роберт Оппенгеймер поплатился за протест против создания американцами водородной бомбы, был обвинен в 1953 году в «нелояльности» и лишен допуска к секретным проектам. Хоть он трудился и дальше и занимал почетные места в разных комиссиях, но в науке совершил, похоже, куда меньше, чем мог бы. Однако в том 1944 году они были дружной компанией веселых молодых людей. В темных европейских костюмах среди белого песка пустыни, они взирали с фотографии на дебатирующих в конференц-зале участников проекта «Тринити» подобно святым заступникам: глаза исполнены чудного сочетания юмора, смирения и мудрости. Единственный ученый «Тринити», который был во всех отношениях на их уровне, вчера скончался в собственном кабинете.
В коридоре раздались голоса. Я выпрямился в кресле. Идут. У меня возникло подозрение, что у них было свое, предварительное, собрание, на котором они выработали тактику поведения со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Когда нет пробок, от моего пригорода в Чапел-Хилле до комплекса «Тринити» можно домчаться за двадцать минут. Треугольник науки, изысканный рай для корпоративных научных исследований, находится между Роли и Даремом и назван по треугольнику, который образуют три важнейших северокаролинских университета. Тамошние тихие, зеленые улочки с обширными лужайками справа и слева наводят на мысль о дорогом загородном клубе, но вместо полей для игры в гольф на семи тысячах акров Треугольника науки располагаются научные лаборатории «Дюпона», "Локхида" и прочих громких фирм. Из сорока пяти тысяч ученых, ежедневно приезжающих туда работать, едва ли триста знали, что делается за стенами комплекса «Тринити». Сегодня дорога была свободна, но я ехал на самой малой скорости - с ребячливым желанием никогда не доехать.
От небольшого щита с надписью "Аргус оптикал" до лабораторного комплекса «Тринити» метров двести. Неприступно-неприветливое пятиэтажное здание из стали и затемненного стекла, шестьдесят акров леса, целый подземный городок и посадочная площадка для вертолетов. Сталь и стекло - это внешняя упаковка, напоказ. Настоящие, внутренние стены - из суперсовременного медного сплава под кодовым названием «Буря». Эта оболочка непроницаема для электромагнитных волн. Тот же принцип защиты от шпионажа применен и в зданиях АНБ в форте Джордж-Мид.
Поскольку здание было построено в низинке, своего рода глубокой чаше, то первые два этажа вообще не видны прохожему из-за ограды комплекса, а главный вход находится на третьем этаже, и к нему можно попасть, только пройдя по крытой галерее длиной метров тридцать. Эта галерея перед самым входом в здание сужалась. Там вас встречали офицер охраны, сверхчувствительные металлодетекторы, электронные «носы» для распознавания взрывчатых веществ и флюороскопы. Покажите пропуск с фотографией, приложите палец для сканирования и дайте тщательно обыскать себя и все, что вы с собой несете.
Я подошел к галерее и нажал кнопку. Дверь сводчатого прохода загудела и открылась - я зашагал дальше. Приближаясь к охраннику, я старался выглядеть как можно беззаботнее, хотя внутренне весь вибрировал от страха и напряжения.
- Доброе утро, профессор, - приветствовал меня толстяк средних лет по имени Генри.
Я втайне считал, что этот Генри чей-то родственник и тут по блату. Другие охранники были не старше тридцати - мускулистые парни и девушки без единой жиринки, с идеальной кожей и бараньими глазами. Генри отличался не только возрастом и дородностью, он единственный из охранной братии не брезговал здороваться с профессорами.
- Доброе утро, Генри, - сказал я.
- Не забудьте, в девять собрание в конференц-зале.
- Спасибо.
- У вас только четыре минуты.
Я покосился на часы и кивнул.
- Все еще не могу прийти в себя после смерти профессора Филдинга, - сказал Генри. - Говорят, помер раньше, чем приехала машина "скорой помощи".
Я вздохнул и сделал подобающе-печальное лицо. Ведь тут видеокамера и микрофоны, и надо соответствовать.
- Инсульт - штука коварная.
- Что ж, не худший способ отдать Богу душу. Я имею в виду - недолго мучиться.
Я выдавил улыбку и положил указательный палец правой руки на панельку сканера. Аппарат удовлетворенно пискнул: сошлось. После этого я прошел сквозь П-образные ворота - как в аэропорту, только длиннее, с куда большим количеством всяческих детекторов. Конференц-зал и административные офисы находились на пятом этаже. На двери кабинета Филдинга красовалась желтая полицейская лента. Кто ее нацепил? Вряд ли АНБ допустило сюда полицию. Быстро проверив, нет ли кого в коридоре, я взялся за ручку двери. Заперто. Тут, ясное дело, не заурядный замок из супермаркета. Если карманные часы Филдинга все еще в его кабинете, мне до них не добраться.
Я прошел по коридору дальше, к своему кабинету, и сел к главному компьютеру. Он был частью закрытой сети, которая обслуживала ученых и технический персонал в пределах здания «Тринити» и не имела никакой связи с внешним миром. В Интернет я мог входить при помощи второго компьютера, имевшего связь только в одну сторону, - можно было получать информацию, но порты для экспорта файлов отсутствовали. Электронная почта действовала лишь в пределах здания.
На экране главного компьютера мигало напоминание о собрании. Машинально я открыл список полученных электронных писем и с холодком в сердце поймал себя на том, что ищу обычное послание от Филдинга: он любил забрасывать мне всякую юмористическую мелочевку. Анекдот или забавную цитату вроде афоризма Томаса Генри Хаксли: "Ученые старше шестидесяти приносят больше вреда, чем пользы!" Но сегодня письмеца от него не было. И больше никогда не будет.
Я обвел свой кабинет унылым взглядом. Без Филдинга я осиротел. Шесть недель назад мы на пару остановили проект «Тринити», вызвав у коллег бурю возмущения. Но причину побочных неврологических явлений после Супер-МРТ мы так и не обнаружили. В одиночку мне проблему не решить. И как теперь отбиваться от желающих немедленно возобновить работы, я понятия не имел.
То, что я вызвался добровольцем на супертомографию, не было бесшабашной глупостью. Все свято верили в ее полную безвредность. Теория была проста: эволюция обезьяны в homo sapiens происходила при постоянном наличии магнитного поля Земли; мы безбедно живем в этом магнитном поле; наши МР-томографы генерируют магнитные поля в тридцать тысяч раз мощнее обычных фоновых - и никак не вредят здоровью, что доказано годами их использования. Чего же бояться? Однако разработанный у нас Супер-МР-томограф давал магнитные поля в восемьсот тысяч раз мощнее магнитного поля Земли. Нас заверили - это не опасно, а побочные проблемы типа нагрева ткани успешно решены во время экспериментов с животными.
Тем не менее через несколько дней после суперсканирования у каждого из шести добровольцев вдруг обнаружились настораживающие неврологические отклонения.
Ютта Клейн, главный проектировщик Супер-МРТ, перенесла краткосрочную потерю памяти. У Рави Нара развилась болезненная гиперсексуальность (его несколько раз поймали на мастурбации - в собственном кабинете и в туалете). У Джона Скоу появился тремор рук, Питер Годин начал страдать от эпилептических припадков, а бедняга Филдинг заработал синдром Туретта: он временами непроизвольно выкрикивал непристойные слова или бессмысленные куски фраз. Ну а меня Супер-МРТ наградил проклятой нарколепсией.
Рави Нара, наш увенчанный Нобелевской премией невролог, не сумел найти убедительного медицинского объяснения внезапному шквалу непохожих друг на друга заболеваний. Поэтому сканирование на Супер-МТР было временно приостановлено. Работы над самим компьютером «Тринити» продолжались, но инженеры Година были вынуждены экспериментировать, имея только первые шесть нейрослепков - и без надежды получить в ближайшее время новые. Никто не знал, насколько эти нейрослепки удачны, сделаны они с достаточным разрешением или нет, хватит ли их для "прорыва к созданию опытного образца".
Поскольку Рави Нара только руками разводил, то Филдинг пробовал сам, в редкие свободные минуты, разобраться с проблемой побочных явлений суперсканирования. Шесть недель спустя он высказал предположение, что эти проблемы вызваны нарушением квантовых процессов в нашем мозгу - и подкрепил свою гипотезу двадцатью страницами сложнейших математических выкладок. Рави Нара яростно возражал: мол, за всю историю неврологии ни один факт не указал на то, что работа человеческого мозга как-то связана с квантовыми процессами. Хотя только считанные физики поддержали эту внезапную и ошеломляющую теорию функционирования сознания (впрочем, среди них была такая фигура, как Роджер Пенроуз), Филдинг трудился не покладая рук, чтобы ее доказать.
Питер Годин поначалу отнесся благожелательно к теории Филдинга, но вскоре опыты по суперсканированию мозга приматов возобновились - и опять шимпанзе и орангутангам процедура не причиняла ни малейшего видимого вреда. Филдинг не сдавался: обезьяний разум, мол, ниже человеческого, оттого и квантовые процессы у них не задействованы, в том у нас и разница с ними! Теперь Годин только отмахивался от него, как от назойливой мухи. В конце концов я доложил о подозрениях Филдинга президенту - и тот официально приостановил проект, пока причина настораживающих побочных явлений не будет установлена.
Это случилось шесть недель назад. С тех пор мы с Филдингом вкалывали по двенадцать - шестнадцать часов в день, пытаясь доказать его теорию нарушений на квантовом уровне во время суперсканирования. Я чувствовал себя как помощник Альберта Эйнштейна: гений работал, а я затачивал ему карандаши и записывал за ним прозрения. Но все усилия этой светлейшей головы оказались напрасны. Доказательств не находилось. Уж слишком много белых пятен в наших знаниях о работе человеческого сознания.
И вот Филдинг мертв. Теперь некому доказать прямую связь между суперсканированием и нашими неврологическими расстройствами. А в одиночку, на основе только гипотезы, я не смогу долго сдерживать напор коллективной воли продолжать проект во что бы то ни стало.
Сражение разгорится прямо сейчас, через пару минут. Собрание для приличия начнется с минуты молчания и нескольких не вполне искренних фраз по поводу "безвременной кончины" и "постигшей нас большой утраты", а затем полетят пух и перья.
По дороге к конференц-залу мое лицо заливал пот - я был во власти самых недобрых предчувствий.
Но конференц-зал оказался пуст.
Такого еще не бывало, чтоб я первым пришел на собрание! В отличие от меня другие руководители были подчеркнуто пунктуальны. Я налил себе кофе из электрического кофейника, сел в самый дальний конец комнаты и старался не паниковать.
Где же, черт побери, остальные? Наблюдают за мной откуда-нибудь? Где их проклятая камера? За этой огромной фотографией на стене? Справа от меня висел черно-белый групповой портрет основных участников "Манхэттенского проекта": Оппенгеймер, Сцилард, Ферми, Вигнер, Эдвард Теллер. Они стоят тесным дружеским полукругом на фоне горной цепи Оскура в Нью-Мексико - гиганты науки двадцатого века, у каждого впереди великая известность или великий позор - в зависимости от того, как вы относитесь к результату их трудов. Некоторые, подобно «ястребу» Теллеру, прожили жизнь без угрызений совести и удостоились торжественных похорон с приспущенными флагами и воинским салютом; другим повезло меньше. К примеру, Роберт Оппенгеймер поплатился за протест против создания американцами водородной бомбы, был обвинен в 1953 году в «нелояльности» и лишен допуска к секретным проектам. Хоть он трудился и дальше и занимал почетные места в разных комиссиях, но в науке совершил, похоже, куда меньше, чем мог бы. Однако в том 1944 году они были дружной компанией веселых молодых людей. В темных европейских костюмах среди белого песка пустыни, они взирали с фотографии на дебатирующих в конференц-зале участников проекта «Тринити» подобно святым заступникам: глаза исполнены чудного сочетания юмора, смирения и мудрости. Единственный ученый «Тринити», который был во всех отношениях на их уровне, вчера скончался в собственном кабинете.
В коридоре раздались голоса. Я выпрямился в кресле. Идут. У меня возникло подозрение, что у них было свое, предварительное, собрание, на котором они выработали тактику поведения со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78