- Идея красивая. Назвать ее религиозной сложно, но в ней много оптимизма.
- Из нее можно и практические выводы делать. Если через нас Вселенной предстоит осознать себя, то выжить - моральный долг человечества. Великий подарок осознания мы обязаны сохранить. Следовательно, мы должны прекратить войны. Понимание нашей ответственности перед Вселенной - отличная база для создания полного комплекта выполнимых законов, целой новой этики…
Поразмыслив над сказанным, Рейчел спросила:
- А ты согласен с таким взглядом на Вселенную и на роль человека?
- Еще несколько недель назад я думал именно так. Однако мои последние видения хотя бы отчасти опровергают эту концепцию.
Рейчел положила руку мне на колено.
- Не забывай, мы можем только гадать, что значат твои последние видения. И между прочим, теория твоего отца не исключает существования Создателя… Ты, кстати, по-прежнему опасаешься, что можешь умереть, если не попадешь в Иерусалим до сна о распятии на кресте?
В последнее время мне некогда было прислушиваться к себе и размышлять о возвышенном: я был полностью поглощен беготней от властей земных.
- Некоторую настоятельную потребность быть в Иерусалиме я чувствую, хотя она стала слабее. Возможно, сам факт, что мы туда летим, снимает напряжение.
- Если ты боишься сна о распятии, то просто скажи себе: от снов не умирают!
Ну, это еще неизвестно.
- Давай лучше поговорим о тебе. Ты называешь себя верующей. А во что, собственно, ты веришь?
- Не вижу в твоем вопросе связи с происходящим.
- У каждого из нас есть своей резон лететь в этом самолете. И вопрос, во что ты веришь, мне не кажется досужим.
Рейчел вдруг печально нахмурилась.
- Я пришла к Богу очень поздно. Ребенком меня никогда не водили в синагогу или в церковь.
- Почему?
- Мой отец навсегда отвернулся от Бога, когда ему было семь.
- Почему в таком нежном возрасте?
- Семь лет ему исполнилось в немецком концентрационном лагере.
Что-то внутри меня похолодело.
Взгляд Рейчел стал рассеянным. Она вся ушла в воспоминания.
- Мой отец видел, как убивали его отца. Даже по стандартам фашистского лагеря это исключительный случай. Войска союзников приближались, и эсэсовцы ликвидировали заключенных. Один охранник изобрел «игру»: миловал того заключенного, который своими руками убьет другого несчастного. Конечно, мой дедушка отказался выжить таким способом. Он был хирургом в Берлине. Встречался с Фрейдом, переписывался с Юнгом…
Эта семейная история заставила меня совсем другими глазами посмотреть на профессиональную карьеру Рейчел.
- Охранник забил моего дедушку до смерти на глазах семилетнего мальчика, моего будущего отца. И мальчик раз и навсегда решил для себя, что Бог, который позволяет такое, достоин не молитвы, а проклятия.
Мне хотелось сказать что-нибудь успокаивающее. Но что можно сказать, когда слышишь такое?
- Моему будущему отцу повезло - он получил разрешение эмигрировать в Америку. Его приютили дальние родственники в Бруклине. - Рейчел печально улыбнулась. - Дядя Милтон, простой слесарь и верующий человек, яростно возмущался тем, что мальчик отпал от Бога и наотрез отказывается ходить в синагогу. Однако дядя Милтон понимал, через что мальчик прошел, и оставил его в покое. Когда отец достиг совершеннолетия, он сменил фамилию Вайс на Уайт, переехал в Куинс и прекратил видеться с приемными родителями, только деньги им посылал. Затем он женился на равнодушной к религии нееврейке - и я получила подчеркнуто атеистическое воспитание.
Я слушал и ушам своим не верил. Вот как бывает: сто раз видишь человека на американской улице или в офисе и понятия не имеешь, какая за этим лицом трагическая эпопея.
- Отлученная от религии, я чувствовала себя чужой среди друзей - все они ходили в церковь или в синагогу. Религия притягивала меня как запретный плод, будила любопытство. Когда мне исполнилось семнадцать, я разыскала дядю Милтона. Он рассказал мне то, о чем умалчивали родители.
Многие маленькие тайны личности Рейчел вдруг обрели для меня смысл. Мне стали понятны и ее строгие наряды, и ее профессиональная холодноватость в общении, и ее яростное неприятие насилия…
- В том, что я стала настоящей еврейкой, - продолжала Рейчел, - больше личных эмоций и политического вызова, чем веры и желания угодить Богу.
- Ну, это не так уж плохо.
- Плохо, плохо! Если ты спросишь, как я понимаю Бога, мой ответ не будет иметь ни малейшего отношения к Торе или к Талмуду. Я своего Бога вывела из того, что видела в собственной жизни.
- Любопытно! И как же ты понимаешь Бога?
- Я считаю, что акт Творения заключается в создании чего-то, доселе не существовавшего. Но раз Бог есть Совершенство, то он может сотворить доселе несуществовавшее только одним способом: создав Несовершенное. Чтобы создать нечто, на Него непохожее, он вынужден создавать Несовершенное! Понимаешь? Все совершенное есть Бог. А мы - остальное.
- Понимаю.
- Я верю в то, что людям, дабы они отличались от Бога, дана возможность выбирать. Свобода воли. И свобода воли имеет смысл лишь в том случае, если за неверным выбором следует весьма реальная боль. Именно поэтому столько зла в мире. Я не знаю, в рамки какой религии можно втиснуть мои взгляды, и мне плевать: это моя вера, другой мне не надо.
- Ты удачно объясняешь мир в том виде, в котором он сейчас существует. Но проходишь мимо главной тайны: почему у Бога, Всемогущего и Совершенного, вообще возникла потребность что-либо создать? Особенно если он мог создать только Несовершенное!
- Думаю, этого мы никогда не узнаем.
- А надо бы. Наше солнце, если верить ученым, намерено гореть еще как минимум пять миллиардов лет. Даже если Вселенная перестанет разлетаться и действительно кончит Большим сжатием - противоположностью Большого взрыва, то это произойдет не раньше чем через двадцать миллиардов лет. Если человечество само себя не уничтожит, у него впереди уйма времени, чтобы ответить на этот вопрос. А возможно, и на все остальные вопросы.
Рейчел улыбнулась.
Вглядываясь в ее темные глаза, я постепенно понимал, как ничтожно мало я о ней знаю.
- Ты хоть и прикидываешься заурядной, - сказал я с ласковой улыбкой, - но обычной тебя не назовешь. Эх, вот бы тебе поговорить с Филдингом!
- А что он думал о Боге?
- У Филдинга было особое отношение к проблеме Зла. Христианин по воспитанию, он не уставал повторять, что иудаизм и христианство никогда всерьез не рассматривали проблему Зла.
- То есть?
- Он говорил, что по законам логики из трех догм: "Бог всемогущ", "Бог есть Добро", "Зло существует" - могут быть разом истинными только какие-то две.
Рейчел глубокомысленно кивнула.
- Филдинг полагал, что только восточные религии были по-настоящему монотеистическими, ибо лишь они признают, что и Зло имеет началом Бога. Они не пытаются списать существование Зла на происки некоей второстепенной фигуры мироздания типа Сатаны.
- А ты сам что думаешь? - спросила Рейчел. - Откуда Зло в мире?
- От человеческого сердца.
- Дэвид, сердце всего лишь насос для перекачки крови!
- Ты знаешь, что я имею в виду. Все зло идет из души, из темного колодца, где примитивные инстинкты смешиваются с высоким разумом. Видя злодеяния, на которые способен человек, трудно за всем этим видеть божественный план. Вспомни ту же историю твоего дедушки!
Рейчел схватила меня за руку и с почти горячечной убежденностью произнесла:
- В день, когда мой дедушка погиб, он вполне мог прикончить своего будущего убийцу. Они находились в каменном карьере - один охранник и трое заключенных, которым было нечего терять. Но мой дедушка не сделал этого.
- Почему? - спросил я, пораженный тем, сколько страсти она вкладывала в свои слова.
- По-моему, он знал то, что мы забыли.
- Что именно?
- Поднявший оружие на врага своего, становится ему подобен. Иисус знал это. И Ганди.
- Даже если рядом сын, нуждающийся в защите? И в этой ситуации подставить другую щеку и пожертвовать собой?
- Убивать нельзя ни в каком случае, - категорическим тоном произнесла Рейчел. - Если бы мой дедушка убил охранника, его бы, наверное, казнили в тот же день - вместе с сыном. Будущее скрыто от нас. Именно поэтому то, что я вчера совершила, потрясло меня до… до умопомрачения! Я подняла твой револьвер и выстрелила в человека. А результат?
- Ты спасла мне жизнь. Да и себе заодно.
- Надолго ли? Возможно, своим выстрелом я нарушила божественный план, по которому мы были бы в конечном счете спасены. И теперь мы обречены…
- Главное, мы живы, Рейчел, - сказал я, крепко сжимая ее руку. - И прежде чем умереть, мне предстоит сделать кое-что очень важное. В этом я убежден.
- Я верю, ты свое предназначение выполнишь.
Рядом с нами остановился бортпроводник. Я не хотел поднимать лицо, поэтому легонько толкнул Рейчел в бок.
- Да? - спросила Рейчел сонным голосом.
- Будете ужинать?
Рейчел оглянулась на меня. Я кивнул.
- Да, будем. Спасибо.
Бортпроводник покосился на меня и ушел.
Рейчел тяжело дышала от волнения.
- Что ты думаешь по поводу этого типа?
- Не знаю. Возможно, он действительно проверял, не предпочтем ли мы сон ужину.
Она покачала головой:
- Какой тут сон!
- Спи, спи. Все в порядке, не дергайся.
- А что будет в тель-авивском аэропорту?
- Не дрейфь, прорвемся!
- Это ты только для моего успокоения говоришь.
Я ласково погладил ее по щеке и с неожиданно искренним убеждением сказал:
- Нет, я уверен, что все будет в порядке, потому что в Иерусалиме меня кое-что ждет.
- Что?
- Ответ.
Глава 28
Национальный парк Белые Пески, штат Нью-Мексико
Рави Нара прибавил газ, и его "хонда"-вездеход помчалась к строению, которое в этой унылой пустыне сходило за больницу. Воздух Нью-Мексико до такой степени иссушал Рави изнутри, а палящее солнце - снаружи, что невролог старался без необходимости не выходить из закрытого помещения. Инженер в белом халате, лениво переходящий дорогу перед машиной, приветливо помахал Рави Нара рукой. Тот притормозил, сквозь зубы ругнулся и опять нажал на педаль газа.
Чтобы позвонить Джону Скоу, даже по полученному от него сотовому аппарату с кодированием сигнала, Рави Нара пришлось собрать в кулак все свое мужество. Но поскольку Годин был одной ногой в могиле, Рави приходилось рисковать своей головой - чтобы в итоге ее спасти. Скоу четко объяснил ему: если Годин преставится раньше, чем «Тринити» заработает как следует, конец их карьере, а может, и жизни. Годинский главный инженер Зак Левин обещал, что опытный образец «Тринити» заработает в полную силу через семь - десять дней. Но эта оценка подразумевала постоянное активное руководство Година. А Рави знал, что старик, несмотря на все медицинские ухищрения, протянет в лучшем случае сутки.
Рави поддерживал жизнь Година истово и изобретательно - редкий врач до такой степени лезет из кожи вон, чтобы не дать пациенту умереть. В свои тридцать шесть Рави Нара был весьма и весьма уважаемым ученым. На родине, в Индии, его вообще почитали как национального героя, даром что он уже давно был американским гражданином. Но если проект «Тринити» закончится ничем, да еще разразится скандал в связи с убийством лауреата Нобелевской премии Филдинга, никакие прежние заслуги не спасут репутацию Рави Нара.
Поэтому он так панически боялся, что его предосудительные переговоры со Скоу подслушают. Даже в Северной Каролине плотная слежка службы безопасности действовала на нервы, но Белые Пески - это сплошные военные объекты, самый ад сверхсекретности. Впрочем, до сих пор Рави не столкнулся ни с какими дополнительными строгостями. Возможно, сама отдаленность и изолированность этого места убаюкивала бдительность сотрудников службы безопасности и делала их в меньшей степени параноиками.
Национальный парк Белые Пески больше, чем штаты Делавэр и Род-Айленд, вместе взятые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78