- спросил Скоу.
Годин неторопливо потер пальцами правой руки почти лысую макушку. Потом руку уронил и долго молчал. Неподвижный, буддоподобный, он только поводил своими блекло-голубыми глазами. Годин говорил редко, но когда он говорил, весь мир слушал.
- Не время препираться из-за пустяков, - сказал он. - Вчера мы потеряли гиганта мысли. Мы с Эндрю Филдингом расходились во многих вопросах, но я уважал его больше, чем любого ученого, с которым мне когда-либо доводилось работать.
Я не мог скрыть своего удивления. Все присутствующие подались вперед и ловили каждое тихо сказанное слово Година. Опять гипнотический взгляд прошелся по всем нам - слева направо. Годин заговорил снова, так же негромко, но голосом не стариковским, а глубоким и властным:
- От начала истории и до наших дней потребности войны - главная движущая сила науки. Присутствуй здесь сегодня Филдинг, он бы тут же заспорил. Дескать, к расцвету науки ведет врожденное любопытство человечества. Однако говорить так - значит, принимать желаемое за действительное. Именно конфликты между людьми подхлестывают изобретательность и делают возможными технологические прорывы. Истина прискорбная, и все-таки действительность именно такова - разумный человек не должен закрывать на это глаза. Мы живем в царстве фактов, а не в вымышленном мире философов. Философы подвергают сомнению реальное существование Вселенной - и делают круглые глаза, когда им наподдают коленом в зад и спрашивают: ну как, ощущаете реальность или по-прежнему в ней сомневаетесь?
Рави Нара хихикнул. Годин ожег его яростным взглядом.
- Энди Филдинг благодушным идеалистом не был. Он был как они. - Годин кивнул в сторону черно-белой фотографии на стене. - Подобно Роберту Оппенгеймеру, Энди грешил некоторым мистицизмом. Но при этом был одаренным теоретиком с практической жилкой.
Годин забросил прядь седых волос за ухо, обвел всех нас на этот раз быстрым взглядом и продолжал:
- Наука на службе у войны всегда приносит дивные подарки мирному времени. Сверхчеловеческие усилия Оппенгеймера в кратчайшие сроки создать ядерную бомбу ускорили завершение Второй мировой войны и дали миру безопасную ядерную энергию. Перед нами - теперь нас осталось только пятеро - стоят задачи не меньшей важности. Мы не примеряем на себя тогу Господа, как нас частенько упрекал Филдинг. Бог - всего лишь продукт человеческого мышления. «Бог» выработан в процессе эволюции как защитный механизм против осознания нашей смертности. Когда мы наконец успешно загрузим первый нейрослепок в компьютер, нам придется иметь дело и с той частью мозга, где сидят наши тысячелетиями выработанные представления о Боге. Для тех, кому по душе антропоморфные выражения, можно сформулировать так: нам придется иметь дело с Ним. Но Бог, предсказываю я, доставит нам не больше хлопот, чем прочие атавизмы нашего сознания. Потому что успешная реализация проекта «Тринити» сделает ненужным защитный механизм по имени «Бог». Итогом нашей работы будет уничтожение смерти - она перестанет быть нашей владычицей. И конечно, нет задачи выше и благородней, чем дать человечеству бессмертие.
Годин положил свои руки с изуродованными артритом пальцами на стол.
- А сегодня… сегодня мы скорбим по человеку, который имел мужество отстаивать свои убеждения. Пока мы в силу мрачной необходимости были сосредоточены на военном и шпионском потенциале грядущего опытного образца «Тринити», Филдинг прозревал день, когда он сможет сесть перед нашим компьютером и задать ему вечные вопросы: "С чего началась жизнь на Земле?", "Почему и зачем мы здесь?", "Каков будет конец Вселенной?" В шестьдесят три года Энди Филдинг обладал энтузиазмом ребенка - и не стыдился этого. Да и чего тут стыдиться?
Годин печально мотнул головой.
- Мне будет его страшно не хватать.
Мое лицо горело. Я ожидал, что все ограничится парой крокодильих слез Джона Скоу, а затем будет провозглашено немедленное возвращение к полномасштабной работе над проектом: разбегаемся по лабораториям и засучиваем рукава! Но Питер Годин показал класс. Его слова подтверждали, что он отлично знал своего противника.
- После того, как причина неврологических расстройств будет найдена, - сказал в завершение Годин, - мы возобновим работу над проектом. Если нам понадобится квантовый физик - мы наймем подходящего. Чего мы определенно делать не будем - так это идти напролом, невзирая на выявленные опасности. Филдинг преподал мне важный урок благоразумия.
Годин несколько секунд молчал, осторожно массируя суставы правой руки. В конференц-зале стояла мертвая тишина.
- Мы все перенесли серьезный психологический шок. Я предлагаю каждому отдохнуть три дня - после ленча все свободны. Встретимся в этом же зале во вторник утром. Разумеется, на этот период времени обычные меры безопасности вне территории проекта остаются в силе.
Он замолчал, но никто не шелохнулся и не издал ни звука. Мы были поражены: человек, который обычно вкалывал вдвое больше остальных, без выходных и передышек, и нещадно заставлял нас работать быстрее и больше, - этот человек вдруг предлагает сделать паузу. То, что он сейчас сказал, настолько расходилось с его натурой, что мы не знали, как реагировать.
Скоу первым осмелился подать голос.
- Вот и замечательно. Небольшой отпуск очень кстати. А то дома меня почти не видят. Жена даже разводом грозит.
Годин только насупился и снова закрыл глаза.
Скоу вопросительно покосился на него и спросил:
- Стало быть, собрание заканчиваем?
Старик открыл глаза, неуклюже встал и молча захромал прочь из конференц-зала.
- Ну, в общем, все все поняли, - сказал Скоу.
Но его уже никто не слушал.
Я вышел в коридор и медленно направился в сторону своего кабинета, глядя в спину ковыляющего впереди Питера Година. Собрание прошло совсем не так, как я ожидал. Совсем не так.
Годин стал сворачивать в перпендикулярный коридор - и вдруг остановился и повернулся ко мне лицом. Наши глаза встретились. Он явно поджидал меня. Ничего не оставалось, как подойти к нему.
- Вы ведь с Филдингом были очень близки, да? - спросил Годин.
- Я любил его. И безмерно им восхищался.
Годин понимающе кивнул.
- Два вечера назад я прочел вашу книгу. Оказывается, вы больший реалист, чем я предполагал. Мне понравилась ваша позиция по отношению к абортам, к использованию ткани эмбрионов для научных исследований и клонирования, к непомерным расходам на обреченных больных и к эвтаназии. Я согласен с вами по всем пунктам - по всем.
Мне было трудно представить, что только сейчас, после двух лет совместной работы, Питер Годин удосужился пролистать книгу, которая стала причиной моего прикомандирования к проекту "Тринити".
Годин несколько секунд молча смотрел куда-то за мое плечо, затем взглянул мне прямо в глаза.
- Во время собрания меня осенила одна мысль… Знаете игру в гипотезы? Если б вы могли на машине времени перенестись в прошлое и прикончить Гитлера до всех его преступлений - вы бы убили его?
Я улыбнулся:
- Это формулировка идеалиста, а не реалиста.
- Не знаю, не знаю… Ну, вопрос с Гитлером - это, конечно, игра в поддавки, - сказал Годин. - Выберем проблему более деликатную. Имей вы возможность вернуться в 1948 год и знай вы, что некий Натурам Годзе намерен убить Ганди, вы бы застрелили этого Натурама - чтобы предотвратить гибель Ганди?
Я задумался.
- В действительности вы хотите знать, - сказал я, - где самое дальнее звено в цепи событий, которое я готов вырвать. А вы… вы бы убили мать Гитлера? Разумеется, до его рождения.
Теперь была очередь Година улыбнуться.
- Суть моего вопроса вы угадали правильно. А на ваш вопрос я отвечу однозначно: "да".
- Если разбираться еще пристальней, то ваш вопрос - о прочности причинно-следственных связей. Предотвратило бы Вторую мировую войну убийство матери Гитлера? Или место Адольфа занял бы другой, ибо из массы униженных Версальским договором непременно вынырнул бы кто-то, кто повел бы Германию тем же путем?
Немного подумав, Годин сказал:
- Вариант весьма вероятный. Ладно, еще пример. Пятьдесят второй год, вы знаете, что бестолковый лаборант сейчас уничтожит клеточные культуры Джоунаса Солка. Открытие способа лечения полиомиелита будет отсрочено на годы или на десятилетия. Вы убили бы того невинного лаборанта-придурка?
Голова моя гудела от напряжения. У меня было чувство, что Годин играет со мной, как кошка с мышкой. И при этом я знал, что Питер Годин никогда не тратит время на досужую игру.
- К счастью, реальная жизнь не ставит перед нами такие дилеммы, - сказал я. - Только задним числом мы можем формулировать подобные вопросы.
Годин холодно усмехнулся.
- А вот с этим, профессор, позвольте не согласиться. По-моему, Гитлера можно было остановить - к примеру, на тех же злосчастных переговорах в Мюнхене. Современники имели тысячи возможностей остановить фюрера на любом этапе его деятельности.
Годин отечески потрепал меня по руке.
- Что ни говорите, пища для размышлений!
Он повернулся, захромал дальше и скрылся за поворотом коридора.
А я стоял, словно громом пораженный. Разговор меня потряс. Я пытался угадать подтекст услышанного.
Годин ничего спроста не скажет. И только что был не праздный треп об истории и об этике. Годин с шокирующей откровенностью говорил об убийстве. По его мнению, существует такая вещь, как оправданное убийство.
Я ошарашенно покачал головой. Ну и наглец! Он говорил о Филдинге.
Годин объяснил мне на историческом примере, что убийство Филдинга было необходимо и целесообразно. Ни в чем не повинный Филдинг стал на пути великого дела - и его пришлось устранить.
По дороге в свой кабинет я вдруг заметил, что меня бьет дрожь. Никто не спросил о моем звонке в Белый дом. Никто не упомянул мой вчерашний визит к вдове Филдинга. Ни слова не было сказано о Рейчел Вайс. И три свободных дня дают мне бездну возможностей связаться с президентом. В принципе могу и лично слетать в Вашингтон. Что, черт возьми, все это значит?
На пороге своего кабинета я остановился как вкопанный. Высокая жилистая блондинка с глазами цвета электрик и рифленым шрамом на левой щеке восседала в моем кресле и что-то читала на экране моего компьютера. Гели Бауэр собственной персоной! Если Эндрю Филдинга прикончил кто-то из здешних, то именно она.
- Привет, профессор, - сказала Гели Бауэр, криво улыбаясь. - У вас такой удивленный вид. А я-то думала, вы меня с нетерпением ждете.
Глава 11
Я молча стоял в дверном проеме своего кабинета. Буквально секунду назад я облегченно вздохнул и расслабился - и вот нате вам! Я был парализован страхом. То, что Гели Бауэр - женщина, никоим образом не успокаивало мой взбесившийся пульс. Как и все ее подчиненные, она была поджарая и крепкая, с хищным огоньком в глазах. От нее исходила спокойная уверенность в себе - как от альпиниста мирового класса, который запросто, без страховки, на одних пальцах может подняться по вертикальной скале. Легко представить, как она часами, ни о чем не думая, кроме правильной опоры для рук и ног, двигается вверх, вверх, вверх. А как оценить, насколько она умна, - на фоне гениев, которых собрал проект, кто не смотрится бледно! Но по предыдущим беседам я знал, что соображает она быстро. Ко всем ученым, за исключением горстки важнейших научных руководителей «Тринити», она относилась как к заключенным в тюрьме строгого режима. Я объяснял это тем, что она дочь облеченного огромной властью армейского генерала. Грубоватый Рави Нара называл ее "терминатор с сиськами"; лично я всегда считал ее терминатором с мозгами.
- Чем могу быть полезен? - произнес я наконец.
- Должна задать вам несколько рутинных вопросов, - сказала Гели Бауэр. - Ничего особенного.
Действительно ли это рутинный визит? За два года Гели Бауэр побывала в моем кабинете раз пять-шесть, не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Годин неторопливо потер пальцами правой руки почти лысую макушку. Потом руку уронил и долго молчал. Неподвижный, буддоподобный, он только поводил своими блекло-голубыми глазами. Годин говорил редко, но когда он говорил, весь мир слушал.
- Не время препираться из-за пустяков, - сказал он. - Вчера мы потеряли гиганта мысли. Мы с Эндрю Филдингом расходились во многих вопросах, но я уважал его больше, чем любого ученого, с которым мне когда-либо доводилось работать.
Я не мог скрыть своего удивления. Все присутствующие подались вперед и ловили каждое тихо сказанное слово Година. Опять гипнотический взгляд прошелся по всем нам - слева направо. Годин заговорил снова, так же негромко, но голосом не стариковским, а глубоким и властным:
- От начала истории и до наших дней потребности войны - главная движущая сила науки. Присутствуй здесь сегодня Филдинг, он бы тут же заспорил. Дескать, к расцвету науки ведет врожденное любопытство человечества. Однако говорить так - значит, принимать желаемое за действительное. Именно конфликты между людьми подхлестывают изобретательность и делают возможными технологические прорывы. Истина прискорбная, и все-таки действительность именно такова - разумный человек не должен закрывать на это глаза. Мы живем в царстве фактов, а не в вымышленном мире философов. Философы подвергают сомнению реальное существование Вселенной - и делают круглые глаза, когда им наподдают коленом в зад и спрашивают: ну как, ощущаете реальность или по-прежнему в ней сомневаетесь?
Рави Нара хихикнул. Годин ожег его яростным взглядом.
- Энди Филдинг благодушным идеалистом не был. Он был как они. - Годин кивнул в сторону черно-белой фотографии на стене. - Подобно Роберту Оппенгеймеру, Энди грешил некоторым мистицизмом. Но при этом был одаренным теоретиком с практической жилкой.
Годин забросил прядь седых волос за ухо, обвел всех нас на этот раз быстрым взглядом и продолжал:
- Наука на службе у войны всегда приносит дивные подарки мирному времени. Сверхчеловеческие усилия Оппенгеймера в кратчайшие сроки создать ядерную бомбу ускорили завершение Второй мировой войны и дали миру безопасную ядерную энергию. Перед нами - теперь нас осталось только пятеро - стоят задачи не меньшей важности. Мы не примеряем на себя тогу Господа, как нас частенько упрекал Филдинг. Бог - всего лишь продукт человеческого мышления. «Бог» выработан в процессе эволюции как защитный механизм против осознания нашей смертности. Когда мы наконец успешно загрузим первый нейрослепок в компьютер, нам придется иметь дело и с той частью мозга, где сидят наши тысячелетиями выработанные представления о Боге. Для тех, кому по душе антропоморфные выражения, можно сформулировать так: нам придется иметь дело с Ним. Но Бог, предсказываю я, доставит нам не больше хлопот, чем прочие атавизмы нашего сознания. Потому что успешная реализация проекта «Тринити» сделает ненужным защитный механизм по имени «Бог». Итогом нашей работы будет уничтожение смерти - она перестанет быть нашей владычицей. И конечно, нет задачи выше и благородней, чем дать человечеству бессмертие.
Годин положил свои руки с изуродованными артритом пальцами на стол.
- А сегодня… сегодня мы скорбим по человеку, который имел мужество отстаивать свои убеждения. Пока мы в силу мрачной необходимости были сосредоточены на военном и шпионском потенциале грядущего опытного образца «Тринити», Филдинг прозревал день, когда он сможет сесть перед нашим компьютером и задать ему вечные вопросы: "С чего началась жизнь на Земле?", "Почему и зачем мы здесь?", "Каков будет конец Вселенной?" В шестьдесят три года Энди Филдинг обладал энтузиазмом ребенка - и не стыдился этого. Да и чего тут стыдиться?
Годин печально мотнул головой.
- Мне будет его страшно не хватать.
Мое лицо горело. Я ожидал, что все ограничится парой крокодильих слез Джона Скоу, а затем будет провозглашено немедленное возвращение к полномасштабной работе над проектом: разбегаемся по лабораториям и засучиваем рукава! Но Питер Годин показал класс. Его слова подтверждали, что он отлично знал своего противника.
- После того, как причина неврологических расстройств будет найдена, - сказал в завершение Годин, - мы возобновим работу над проектом. Если нам понадобится квантовый физик - мы наймем подходящего. Чего мы определенно делать не будем - так это идти напролом, невзирая на выявленные опасности. Филдинг преподал мне важный урок благоразумия.
Годин несколько секунд молчал, осторожно массируя суставы правой руки. В конференц-зале стояла мертвая тишина.
- Мы все перенесли серьезный психологический шок. Я предлагаю каждому отдохнуть три дня - после ленча все свободны. Встретимся в этом же зале во вторник утром. Разумеется, на этот период времени обычные меры безопасности вне территории проекта остаются в силе.
Он замолчал, но никто не шелохнулся и не издал ни звука. Мы были поражены: человек, который обычно вкалывал вдвое больше остальных, без выходных и передышек, и нещадно заставлял нас работать быстрее и больше, - этот человек вдруг предлагает сделать паузу. То, что он сейчас сказал, настолько расходилось с его натурой, что мы не знали, как реагировать.
Скоу первым осмелился подать голос.
- Вот и замечательно. Небольшой отпуск очень кстати. А то дома меня почти не видят. Жена даже разводом грозит.
Годин только насупился и снова закрыл глаза.
Скоу вопросительно покосился на него и спросил:
- Стало быть, собрание заканчиваем?
Старик открыл глаза, неуклюже встал и молча захромал прочь из конференц-зала.
- Ну, в общем, все все поняли, - сказал Скоу.
Но его уже никто не слушал.
Я вышел в коридор и медленно направился в сторону своего кабинета, глядя в спину ковыляющего впереди Питера Година. Собрание прошло совсем не так, как я ожидал. Совсем не так.
Годин стал сворачивать в перпендикулярный коридор - и вдруг остановился и повернулся ко мне лицом. Наши глаза встретились. Он явно поджидал меня. Ничего не оставалось, как подойти к нему.
- Вы ведь с Филдингом были очень близки, да? - спросил Годин.
- Я любил его. И безмерно им восхищался.
Годин понимающе кивнул.
- Два вечера назад я прочел вашу книгу. Оказывается, вы больший реалист, чем я предполагал. Мне понравилась ваша позиция по отношению к абортам, к использованию ткани эмбрионов для научных исследований и клонирования, к непомерным расходам на обреченных больных и к эвтаназии. Я согласен с вами по всем пунктам - по всем.
Мне было трудно представить, что только сейчас, после двух лет совместной работы, Питер Годин удосужился пролистать книгу, которая стала причиной моего прикомандирования к проекту "Тринити".
Годин несколько секунд молча смотрел куда-то за мое плечо, затем взглянул мне прямо в глаза.
- Во время собрания меня осенила одна мысль… Знаете игру в гипотезы? Если б вы могли на машине времени перенестись в прошлое и прикончить Гитлера до всех его преступлений - вы бы убили его?
Я улыбнулся:
- Это формулировка идеалиста, а не реалиста.
- Не знаю, не знаю… Ну, вопрос с Гитлером - это, конечно, игра в поддавки, - сказал Годин. - Выберем проблему более деликатную. Имей вы возможность вернуться в 1948 год и знай вы, что некий Натурам Годзе намерен убить Ганди, вы бы застрелили этого Натурама - чтобы предотвратить гибель Ганди?
Я задумался.
- В действительности вы хотите знать, - сказал я, - где самое дальнее звено в цепи событий, которое я готов вырвать. А вы… вы бы убили мать Гитлера? Разумеется, до его рождения.
Теперь была очередь Година улыбнуться.
- Суть моего вопроса вы угадали правильно. А на ваш вопрос я отвечу однозначно: "да".
- Если разбираться еще пристальней, то ваш вопрос - о прочности причинно-следственных связей. Предотвратило бы Вторую мировую войну убийство матери Гитлера? Или место Адольфа занял бы другой, ибо из массы униженных Версальским договором непременно вынырнул бы кто-то, кто повел бы Германию тем же путем?
Немного подумав, Годин сказал:
- Вариант весьма вероятный. Ладно, еще пример. Пятьдесят второй год, вы знаете, что бестолковый лаборант сейчас уничтожит клеточные культуры Джоунаса Солка. Открытие способа лечения полиомиелита будет отсрочено на годы или на десятилетия. Вы убили бы того невинного лаборанта-придурка?
Голова моя гудела от напряжения. У меня было чувство, что Годин играет со мной, как кошка с мышкой. И при этом я знал, что Питер Годин никогда не тратит время на досужую игру.
- К счастью, реальная жизнь не ставит перед нами такие дилеммы, - сказал я. - Только задним числом мы можем формулировать подобные вопросы.
Годин холодно усмехнулся.
- А вот с этим, профессор, позвольте не согласиться. По-моему, Гитлера можно было остановить - к примеру, на тех же злосчастных переговорах в Мюнхене. Современники имели тысячи возможностей остановить фюрера на любом этапе его деятельности.
Годин отечески потрепал меня по руке.
- Что ни говорите, пища для размышлений!
Он повернулся, захромал дальше и скрылся за поворотом коридора.
А я стоял, словно громом пораженный. Разговор меня потряс. Я пытался угадать подтекст услышанного.
Годин ничего спроста не скажет. И только что был не праздный треп об истории и об этике. Годин с шокирующей откровенностью говорил об убийстве. По его мнению, существует такая вещь, как оправданное убийство.
Я ошарашенно покачал головой. Ну и наглец! Он говорил о Филдинге.
Годин объяснил мне на историческом примере, что убийство Филдинга было необходимо и целесообразно. Ни в чем не повинный Филдинг стал на пути великого дела - и его пришлось устранить.
По дороге в свой кабинет я вдруг заметил, что меня бьет дрожь. Никто не спросил о моем звонке в Белый дом. Никто не упомянул мой вчерашний визит к вдове Филдинга. Ни слова не было сказано о Рейчел Вайс. И три свободных дня дают мне бездну возможностей связаться с президентом. В принципе могу и лично слетать в Вашингтон. Что, черт возьми, все это значит?
На пороге своего кабинета я остановился как вкопанный. Высокая жилистая блондинка с глазами цвета электрик и рифленым шрамом на левой щеке восседала в моем кресле и что-то читала на экране моего компьютера. Гели Бауэр собственной персоной! Если Эндрю Филдинга прикончил кто-то из здешних, то именно она.
- Привет, профессор, - сказала Гели Бауэр, криво улыбаясь. - У вас такой удивленный вид. А я-то думала, вы меня с нетерпением ждете.
Глава 11
Я молча стоял в дверном проеме своего кабинета. Буквально секунду назад я облегченно вздохнул и расслабился - и вот нате вам! Я был парализован страхом. То, что Гели Бауэр - женщина, никоим образом не успокаивало мой взбесившийся пульс. Как и все ее подчиненные, она была поджарая и крепкая, с хищным огоньком в глазах. От нее исходила спокойная уверенность в себе - как от альпиниста мирового класса, который запросто, без страховки, на одних пальцах может подняться по вертикальной скале. Легко представить, как она часами, ни о чем не думая, кроме правильной опоры для рук и ног, двигается вверх, вверх, вверх. А как оценить, насколько она умна, - на фоне гениев, которых собрал проект, кто не смотрится бледно! Но по предыдущим беседам я знал, что соображает она быстро. Ко всем ученым, за исключением горстки важнейших научных руководителей «Тринити», она относилась как к заключенным в тюрьме строгого режима. Я объяснял это тем, что она дочь облеченного огромной властью армейского генерала. Грубоватый Рави Нара называл ее "терминатор с сиськами"; лично я всегда считал ее терминатором с мозгами.
- Чем могу быть полезен? - произнес я наконец.
- Должна задать вам несколько рутинных вопросов, - сказала Гели Бауэр. - Ничего особенного.
Действительно ли это рутинный визит? За два года Гели Бауэр побывала в моем кабинете раз пять-шесть, не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78