Он боялся, что может убить или покалечить кого-нибудь в дорожной сваре.
Как только ялик скрылся из виду, Джои и Мик прыгнули в постель и надолго окопались там. Они лежали, уютно сплетясь, даже когда шквальный ветер налетел на залив, хлопая покоробившимися деревянными ставнями и задувая дождь через москитную сетку.
- Я могла бы остаться тут навсегда, - сказала Джои потом, когда вновь выглянуло солнце, - но я на приглашение не напрашиваюсь.
- Считай, что ты приглашена, - ответил Странахэн, - но сперва хорошенько подумай.
- Ты меня не хочешь?
- Я тебя хочу больше всего на свете. Просто здесь особо нечего делать. Некоторым людям мало морского бриза и кодаковских закатов.
- Некоторым женщинам, ты хотел сказать, - уточнила Джои.
- Черт, да у меня даже спутниковой тарелки нет!
- Ну тогда все, дружище. Мы расстаемся навсегда! Странахэн притянул ее к себе и поцеловал в переносицу.
- Хорошенько подумай, - повторил он. - Пожалуйста.
- Чудак.
- Кстати, хотел тебе сказать. Это было очень храбро - вернуться на корабль.
Джои велела ему не уходить от темы.
- Впрочем, признаю, ты чертовски сексуально смотрелся в своем синем блейзере.
- Исторический момент, - сказал он, - который никогда не повторится.
- О, я ценю твою жертву.
- Ты тоже в этой своей шелковой тряпочке была пикантна.
- Грязный старикашка, - парировала Джои.
Возвращение на «Герцогиню солнца» было неприятным
и даже зловещим. Палуба ниже той, с которой Чаз ее сбросил, но смотреть вниз так же страшно. Джои до сих пор удивлялась, что пережила свой прыжок в море. Она никогда не была религиозной, но с той ночи существование доброго и всевидящего Бога уже не казалось ей столь уж невероятным.
- Я до сих пор иногда ощущаю руки Чаза на своих лодыжках.
- Хотел бы я заставить тебя забыть, - произнес Странахэн.
- Такие холодные, как будто он их держал в ведерке со льдом, - сказала она. - Мик, этот наш гениальный план сработает? А то я уже как-то не уверена.
- Еще не поздно дернуть стоп-кран. Судя по тому, как Чаз выглядел в каяке, он уже здорово выбит из колеи. - Странахэн нежно перевернул Джои на спину. Оперся на локоть и посмотрел на нее: - Мы можем завтра утром сходить к детективу. Попытать счастья в суде.
Она покачала головой:
- Я не могу рисковать. Чаз - очень скользкий тип.
- Он мог обмануть меня.
- Посади пару женщин-присяжных и посмотри, что будет, - сказала она. - Он привык вешать лапшу на уши прекрасному полу. Я - живое доказательство - едва живое доказательство.
- Хорошо, - согласился Странахэн. - Тогда действуем по плану.
- Да.
Но Джои подташнивало от неуверенности. Что ее муж сделает, когда увидит ее? Попытается отбрехаться? Сбежит? Упадет и зарыдает как ребенок? Загнется от остановки сердца?
Нападет?
Реакцию Чаза невозможно предугадать, но Джои точно знала, что скажет, какие вопросы терзают ее с той самой долгой ночи в море. До нее дошло, что это ярость держала ее на плаву все эти долгие часы, заставляла цепляться за мешок с травой - ярость на Чаза, ярость на себя, на то, что вышла замуж за такое чудовище.
- Я тебе рассказывала о стихотворении? - спросила она Странахэна. - Это было в тот вечер, когда он сделал мне предложение. Мы готовили ужин у меня дома. Он принес мне любовный стих и клялся, что сам его написал. А я, как классическая тупая блондинка, ему поверила.
- Дай попытаюсь угадать, у кого Чаз его спер, - сказал Странахэн. - Шелли? Китс?
- Посерьезнее, Мик.
- Шекспир - слишком очевидно.
- Как насчет Нила Даймонда? - спросила Джои.
Странахэн замер в притворном ужасе.
- Да, Чаз был умен, - продолжала она. - Знал, что для фанатки Даймонда я слишком молода.
Смеясь, Странахэн упал на подушку:
- Какая песня? Стой, сейчас угадаю: «Я есть, сказал я». Очень похоже на Чаза.
- Нет, хочешь верь, хочешь нет - песня «Глубоко в себе», - с сожалением сообщила Джои. - «Дай мне стать тем, кто… ла-ла-ла». Помоги мне бог, я в то время решила, что это очаровательно. Он написал стихи на обороте этикетки от вина, которую сохранил с нашего первого свидания. Невероятно.
Она повернулась на бок, и Мик прижал ее к себе.
- Через пару месяцев я разговаривала с бухгалтером в казино моих родителей, - как говорят, шикарной старой шлюхой. Она хотела все знать о моем новом муже, и я рассказала, какой он романтичный, как написал мне стихотворение для вечера помолвки. И Инее, так ее звали, говорит: «Куколка, вот бы мне послушать». Ну, я достала этикетку из ящика, где у меня валялся всякий сентиментальный хлам, и вслух прочитала ей стихи по телефону. И, естественно, Инее давай хохотать, совсем как ты, и рассказала мне о легендарном Ниле, которого видела на концертах раз десять, не меньше. Можно и не говорить, что она, блин, знала все его песни наизусть.
- И что сказал Чаз, когда ты его расколола? - спросил Странахэн.
- Я его не расколола.
- Ах, Джои.
- Я не могла, - объяснила она. - Дело сделано, мы женаты. Я убедила себя, что, значит, он очень сильно меня любит - не поленился даже украсть стих у древней поп-звезды. Я сказала себе, что он, должно быть, сотню песен прошерстил, прежде чем нашел подходящую. Намерение ведь считается? Если он украл стихи, это еще не значит, что он неискренен. Так я себя и уговорила промолчать.
- Ты боялась, что он придумает новую ложь, если ты поймаешь его на этой, - сказал Странахэн.
Джои мрачно кивнула:
- Именно. Я не хотела дать ему шанс солгать. Хотела верить, что это случайность.
- И вот куда это тебя завело.
- Да, и вот куда это меня завело.
Странахэн легонько поцеловал ее в затылок.
- Как ни жаль, я тоже не умею писать стихи.
- Мик, почему ты не отпускаешь меня на службу?
- Потому что ты - любимая и оплакиваемая. Все думают, что ты мертва.
- Но я могу замаскироваться, - возразила она. - Ну ладно тебе, я хочу послушать речь Чаза.
- Я захвачу магнитофон. Может, на этот раз он украдет что-нибудь из «Сержанта Пеппера».
Джои вывернулась из объятий Мика и перебралась на край постели.
- Этот лживый фальшивый ублюдок, - проворчала она, - заставит всех рыдать.
- Только не меня, - пообещал Странахэн и снова притянул ее к себе.
Двадцать шесть
Странахэн добрался до Бока в старой «кордобе», которую выкупил со штрафной стоянки за три сотни баксов. Он оставил машину возле универсама в паре кварталов от церкви, чтобы никто не видел, как они с братом Джои вместе из нее выходят. Странахэн собирался надеть коричневый, как мех выхухоли, шиньон, который Джои купила ему в «Галерее», но передумал. Он хотел, чтобы Чаз Перроне сразу же узнал своего знакомца по прогулке в каяке. Пускай Чаз переполошится.
Католическое фолк-гитарное трио называлось «Акт покаяния». Когда Странахэн вошел в церковь Святого Конана, они играли «Михаил, правь к берегу», и Странахэн заподозрил, что рано или поздно затянут «Кумбайя». Церковь на три четверти заполнили друзья и соседи Джои, в основном женщины. Многие были на свадьбе Джои, некоторые, возможно, даже понимали, что она выходит замуж за безнадежное ничтожество. Но, конечно, ни словом ей об этом не обмолвились, да она бы их и не послушала.
Роза сидела на передней скамье, блистательно распутная. Она надела узкий вязаный топ, короткую черную юбку, чулки в сеточку и туфли на шпильках. Она явно освежила в парикмахерской ослепительный цвет волос, ожерелье из оникса выгодно оттеняло длинную бледную шею, губы - цвета огненного коралла. По сравнению с ней остальные члены кружка книголюбов выглядели синими чулками. Ближе к последним рядам сидел бледнокожий мужчина среднего телосложения в темно-сером костюме, лоснившемся от долгой носки. У него на лбу было написано: «коп». Странахэн решил, что это Карл Ролвааг, и выбрал себе место рядов через десять от него по другую сторону прохода.
«Кумбайя» и впрямь началась и пошла по кругу. Чаза Перроне по-прежнему не видать. Странахэн забеспокоился. Брат Джои изменил плащу гуртовщика с синей тройкой в тонкую полоску. Он даже предпринял отважную попытку усмирить свою бороду и буйную гриву, но все равно походил на преступного байкера, которого адвокат нарядил для слушания дела о взятии на поруки. На алтаре стоял покрытый бархатом стол, куда Корбетт Уилер поместил фотографию сестры в рамке десять на восемь: Джои сидела, скрестив ноги, на траве под пальмой. Ее волосы растрепал ветер, а смеющееся.лицо подставлено солнцу. Присутствующие были бы сильно поражены, узнав, что брат Джои сделал этот снимок меньше суток назад на частном острове в заливе Бискейн, что Джои хихикала, глядя, как преждевременно удалившийся от дел мужчина средних лет оголяет зад, и что мускулистый обладатель этого самого зада сейчас находится среди них, в церкви Святого Конана, и нетерпеливо ждет возможности изложить Чазу распоряжения шантажиста.
Гитарное трио затянуло первые такты калипсо-версии «Ответ знает только ветер», но Корбетт Уилер остановил их, ребром ладони рубанув по горлу. Он подошел к кафедре и представился.
- Мы собрались здесь, чтобы почтить жизнь и память моей чудесной сестренки, - начал он. - Джои Уилер.
По настоянию Джои брат согласился не называть ее на церемонии фамилией мужа.
- Она была настоящей тигрицей, бойцом, а еще у нее было доброе сердце. Она всегда была главной идеалисткой в нашей семье, романтичной мечтательницей, - продолжал он, - верившей в природную порядочность и честность всех, кого она встречала на своем пути. К сожалению, иногда она ошибалась…
Корбетт Уилер дал фразе повиснуть в воздухе и по-совиному оглядел церковь. Кое-кто из присутствующих, явно осведомленные о многочисленных изменах Чаза Перроне, обменялись понимающими взглядами.
- И все-таки Джои никогда не теряла веры в то, что в глубине души большинство людей добры и благородны.
Корбетт рассказал пару историй, от которых толпа захлюпала носами. Первая была о похоронах родителей, на которых четырехлетняя Джои стояла на краю могилы и пела «Жизнь на джете», переделывая стихи в соответствии с необычными обстоятельствами гибели Хэнка и Ланы Уилеров («Мишка упакован, вам пора идти…» ).
Второй эпизод касался трагической судьбы первого мужа Джои, чьи добродетели Корбетт старательно перечислил, невзирая на то, что сам никогда с ним не встречался.
- Бенни был для моей сестры светом в окошке, - произнес Корбетт, щедро преувеличив яркость Бенджамина Мидденбока. - Прежде чем сказать ему последнее прости, она положила в гроб его любимую удочку и набор приманок для окуня, которые сама связала и раскрасила. Она сказала тем, кто нес гроб: «Я рада, что Бенни увлекался не боулингом».
Через миг-другой в зале заулыбались.
- Да, в жизни Джои были тяжелые, горькие времена, - продолжал ее брат, - но она никогда не сдавалась. Она никогда не теряла чувства юмора или веры в хорошее - она была самым светлым человеком из всех, кого я знал. Самым оптимистичным. А также самым бескорыстным. Она могла жить как принцесса, но выбрала простую, обычную жизнь, ибо верила: именно в ней секрет подлинного счастья. В ней и в хорошей итальянской обуви…
Эти слова вызвали слезливый смешок у соратниц Джои по набегам на магазины.
- Она не была совершенной, - продолжал ее брат. - У нее бывали минуты слабости, как и у всех нас. Импульсивные решения. Ошибки. Неверные суждения о людях.
Корбетт Уилер еле остановился, испугавшись, что назовет имя Чаза Перроне. И где, интересно, шляется этот горе-вдовец, раздумывал тем временем Странахэн.
- Нет, моя сестренка не была совершенной, - подвел черту ее брат, - но она была по-настоящему хорошим человеком, и нам всем очень ее не хватает.
Седой священник выступил вперед и с траурным восточноевропейским акцентом прочел «Отче наш». Затем «Акт покаяния» исполнил тринадцатиминутную интерпретацию «Моста над бурными водами», которая всех утомила. Далее выступила Кармен Рагузо, самая общительная из соседей Перроне, королева лицевых подтяжек «Дюн восточного Бока, ступень II».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Как только ялик скрылся из виду, Джои и Мик прыгнули в постель и надолго окопались там. Они лежали, уютно сплетясь, даже когда шквальный ветер налетел на залив, хлопая покоробившимися деревянными ставнями и задувая дождь через москитную сетку.
- Я могла бы остаться тут навсегда, - сказала Джои потом, когда вновь выглянуло солнце, - но я на приглашение не напрашиваюсь.
- Считай, что ты приглашена, - ответил Странахэн, - но сперва хорошенько подумай.
- Ты меня не хочешь?
- Я тебя хочу больше всего на свете. Просто здесь особо нечего делать. Некоторым людям мало морского бриза и кодаковских закатов.
- Некоторым женщинам, ты хотел сказать, - уточнила Джои.
- Черт, да у меня даже спутниковой тарелки нет!
- Ну тогда все, дружище. Мы расстаемся навсегда! Странахэн притянул ее к себе и поцеловал в переносицу.
- Хорошенько подумай, - повторил он. - Пожалуйста.
- Чудак.
- Кстати, хотел тебе сказать. Это было очень храбро - вернуться на корабль.
Джои велела ему не уходить от темы.
- Впрочем, признаю, ты чертовски сексуально смотрелся в своем синем блейзере.
- Исторический момент, - сказал он, - который никогда не повторится.
- О, я ценю твою жертву.
- Ты тоже в этой своей шелковой тряпочке была пикантна.
- Грязный старикашка, - парировала Джои.
Возвращение на «Герцогиню солнца» было неприятным
и даже зловещим. Палуба ниже той, с которой Чаз ее сбросил, но смотреть вниз так же страшно. Джои до сих пор удивлялась, что пережила свой прыжок в море. Она никогда не была религиозной, но с той ночи существование доброго и всевидящего Бога уже не казалось ей столь уж невероятным.
- Я до сих пор иногда ощущаю руки Чаза на своих лодыжках.
- Хотел бы я заставить тебя забыть, - произнес Странахэн.
- Такие холодные, как будто он их держал в ведерке со льдом, - сказала она. - Мик, этот наш гениальный план сработает? А то я уже как-то не уверена.
- Еще не поздно дернуть стоп-кран. Судя по тому, как Чаз выглядел в каяке, он уже здорово выбит из колеи. - Странахэн нежно перевернул Джои на спину. Оперся на локоть и посмотрел на нее: - Мы можем завтра утром сходить к детективу. Попытать счастья в суде.
Она покачала головой:
- Я не могу рисковать. Чаз - очень скользкий тип.
- Он мог обмануть меня.
- Посади пару женщин-присяжных и посмотри, что будет, - сказала она. - Он привык вешать лапшу на уши прекрасному полу. Я - живое доказательство - едва живое доказательство.
- Хорошо, - согласился Странахэн. - Тогда действуем по плану.
- Да.
Но Джои подташнивало от неуверенности. Что ее муж сделает, когда увидит ее? Попытается отбрехаться? Сбежит? Упадет и зарыдает как ребенок? Загнется от остановки сердца?
Нападет?
Реакцию Чаза невозможно предугадать, но Джои точно знала, что скажет, какие вопросы терзают ее с той самой долгой ночи в море. До нее дошло, что это ярость держала ее на плаву все эти долгие часы, заставляла цепляться за мешок с травой - ярость на Чаза, ярость на себя, на то, что вышла замуж за такое чудовище.
- Я тебе рассказывала о стихотворении? - спросила она Странахэна. - Это было в тот вечер, когда он сделал мне предложение. Мы готовили ужин у меня дома. Он принес мне любовный стих и клялся, что сам его написал. А я, как классическая тупая блондинка, ему поверила.
- Дай попытаюсь угадать, у кого Чаз его спер, - сказал Странахэн. - Шелли? Китс?
- Посерьезнее, Мик.
- Шекспир - слишком очевидно.
- Как насчет Нила Даймонда? - спросила Джои.
Странахэн замер в притворном ужасе.
- Да, Чаз был умен, - продолжала она. - Знал, что для фанатки Даймонда я слишком молода.
Смеясь, Странахэн упал на подушку:
- Какая песня? Стой, сейчас угадаю: «Я есть, сказал я». Очень похоже на Чаза.
- Нет, хочешь верь, хочешь нет - песня «Глубоко в себе», - с сожалением сообщила Джои. - «Дай мне стать тем, кто… ла-ла-ла». Помоги мне бог, я в то время решила, что это очаровательно. Он написал стихи на обороте этикетки от вина, которую сохранил с нашего первого свидания. Невероятно.
Она повернулась на бок, и Мик прижал ее к себе.
- Через пару месяцев я разговаривала с бухгалтером в казино моих родителей, - как говорят, шикарной старой шлюхой. Она хотела все знать о моем новом муже, и я рассказала, какой он романтичный, как написал мне стихотворение для вечера помолвки. И Инее, так ее звали, говорит: «Куколка, вот бы мне послушать». Ну, я достала этикетку из ящика, где у меня валялся всякий сентиментальный хлам, и вслух прочитала ей стихи по телефону. И, естественно, Инее давай хохотать, совсем как ты, и рассказала мне о легендарном Ниле, которого видела на концертах раз десять, не меньше. Можно и не говорить, что она, блин, знала все его песни наизусть.
- И что сказал Чаз, когда ты его расколола? - спросил Странахэн.
- Я его не расколола.
- Ах, Джои.
- Я не могла, - объяснила она. - Дело сделано, мы женаты. Я убедила себя, что, значит, он очень сильно меня любит - не поленился даже украсть стих у древней поп-звезды. Я сказала себе, что он, должно быть, сотню песен прошерстил, прежде чем нашел подходящую. Намерение ведь считается? Если он украл стихи, это еще не значит, что он неискренен. Так я себя и уговорила промолчать.
- Ты боялась, что он придумает новую ложь, если ты поймаешь его на этой, - сказал Странахэн.
Джои мрачно кивнула:
- Именно. Я не хотела дать ему шанс солгать. Хотела верить, что это случайность.
- И вот куда это тебя завело.
- Да, и вот куда это меня завело.
Странахэн легонько поцеловал ее в затылок.
- Как ни жаль, я тоже не умею писать стихи.
- Мик, почему ты не отпускаешь меня на службу?
- Потому что ты - любимая и оплакиваемая. Все думают, что ты мертва.
- Но я могу замаскироваться, - возразила она. - Ну ладно тебе, я хочу послушать речь Чаза.
- Я захвачу магнитофон. Может, на этот раз он украдет что-нибудь из «Сержанта Пеппера».
Джои вывернулась из объятий Мика и перебралась на край постели.
- Этот лживый фальшивый ублюдок, - проворчала она, - заставит всех рыдать.
- Только не меня, - пообещал Странахэн и снова притянул ее к себе.
Двадцать шесть
Странахэн добрался до Бока в старой «кордобе», которую выкупил со штрафной стоянки за три сотни баксов. Он оставил машину возле универсама в паре кварталов от церкви, чтобы никто не видел, как они с братом Джои вместе из нее выходят. Странахэн собирался надеть коричневый, как мех выхухоли, шиньон, который Джои купила ему в «Галерее», но передумал. Он хотел, чтобы Чаз Перроне сразу же узнал своего знакомца по прогулке в каяке. Пускай Чаз переполошится.
Католическое фолк-гитарное трио называлось «Акт покаяния». Когда Странахэн вошел в церковь Святого Конана, они играли «Михаил, правь к берегу», и Странахэн заподозрил, что рано или поздно затянут «Кумбайя». Церковь на три четверти заполнили друзья и соседи Джои, в основном женщины. Многие были на свадьбе Джои, некоторые, возможно, даже понимали, что она выходит замуж за безнадежное ничтожество. Но, конечно, ни словом ей об этом не обмолвились, да она бы их и не послушала.
Роза сидела на передней скамье, блистательно распутная. Она надела узкий вязаный топ, короткую черную юбку, чулки в сеточку и туфли на шпильках. Она явно освежила в парикмахерской ослепительный цвет волос, ожерелье из оникса выгодно оттеняло длинную бледную шею, губы - цвета огненного коралла. По сравнению с ней остальные члены кружка книголюбов выглядели синими чулками. Ближе к последним рядам сидел бледнокожий мужчина среднего телосложения в темно-сером костюме, лоснившемся от долгой носки. У него на лбу было написано: «коп». Странахэн решил, что это Карл Ролвааг, и выбрал себе место рядов через десять от него по другую сторону прохода.
«Кумбайя» и впрямь началась и пошла по кругу. Чаза Перроне по-прежнему не видать. Странахэн забеспокоился. Брат Джои изменил плащу гуртовщика с синей тройкой в тонкую полоску. Он даже предпринял отважную попытку усмирить свою бороду и буйную гриву, но все равно походил на преступного байкера, которого адвокат нарядил для слушания дела о взятии на поруки. На алтаре стоял покрытый бархатом стол, куда Корбетт Уилер поместил фотографию сестры в рамке десять на восемь: Джои сидела, скрестив ноги, на траве под пальмой. Ее волосы растрепал ветер, а смеющееся.лицо подставлено солнцу. Присутствующие были бы сильно поражены, узнав, что брат Джои сделал этот снимок меньше суток назад на частном острове в заливе Бискейн, что Джои хихикала, глядя, как преждевременно удалившийся от дел мужчина средних лет оголяет зад, и что мускулистый обладатель этого самого зада сейчас находится среди них, в церкви Святого Конана, и нетерпеливо ждет возможности изложить Чазу распоряжения шантажиста.
Гитарное трио затянуло первые такты калипсо-версии «Ответ знает только ветер», но Корбетт Уилер остановил их, ребром ладони рубанув по горлу. Он подошел к кафедре и представился.
- Мы собрались здесь, чтобы почтить жизнь и память моей чудесной сестренки, - начал он. - Джои Уилер.
По настоянию Джои брат согласился не называть ее на церемонии фамилией мужа.
- Она была настоящей тигрицей, бойцом, а еще у нее было доброе сердце. Она всегда была главной идеалисткой в нашей семье, романтичной мечтательницей, - продолжал он, - верившей в природную порядочность и честность всех, кого она встречала на своем пути. К сожалению, иногда она ошибалась…
Корбетт Уилер дал фразе повиснуть в воздухе и по-совиному оглядел церковь. Кое-кто из присутствующих, явно осведомленные о многочисленных изменах Чаза Перроне, обменялись понимающими взглядами.
- И все-таки Джои никогда не теряла веры в то, что в глубине души большинство людей добры и благородны.
Корбетт рассказал пару историй, от которых толпа захлюпала носами. Первая была о похоронах родителей, на которых четырехлетняя Джои стояла на краю могилы и пела «Жизнь на джете», переделывая стихи в соответствии с необычными обстоятельствами гибели Хэнка и Ланы Уилеров («Мишка упакован, вам пора идти…» ).
Второй эпизод касался трагической судьбы первого мужа Джои, чьи добродетели Корбетт старательно перечислил, невзирая на то, что сам никогда с ним не встречался.
- Бенни был для моей сестры светом в окошке, - произнес Корбетт, щедро преувеличив яркость Бенджамина Мидденбока. - Прежде чем сказать ему последнее прости, она положила в гроб его любимую удочку и набор приманок для окуня, которые сама связала и раскрасила. Она сказала тем, кто нес гроб: «Я рада, что Бенни увлекался не боулингом».
Через миг-другой в зале заулыбались.
- Да, в жизни Джои были тяжелые, горькие времена, - продолжал ее брат, - но она никогда не сдавалась. Она никогда не теряла чувства юмора или веры в хорошее - она была самым светлым человеком из всех, кого я знал. Самым оптимистичным. А также самым бескорыстным. Она могла жить как принцесса, но выбрала простую, обычную жизнь, ибо верила: именно в ней секрет подлинного счастья. В ней и в хорошей итальянской обуви…
Эти слова вызвали слезливый смешок у соратниц Джои по набегам на магазины.
- Она не была совершенной, - продолжал ее брат. - У нее бывали минуты слабости, как и у всех нас. Импульсивные решения. Ошибки. Неверные суждения о людях.
Корбетт Уилер еле остановился, испугавшись, что назовет имя Чаза Перроне. И где, интересно, шляется этот горе-вдовец, раздумывал тем временем Странахэн.
- Нет, моя сестренка не была совершенной, - подвел черту ее брат, - но она была по-настоящему хорошим человеком, и нам всем очень ее не хватает.
Седой священник выступил вперед и с траурным восточноевропейским акцентом прочел «Отче наш». Затем «Акт покаяния» исполнил тринадцатиминутную интерпретацию «Моста над бурными водами», которая всех утомила. Далее выступила Кармен Рагузо, самая общительная из соседей Перроне, королева лицевых подтяжек «Дюн восточного Бока, ступень II».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56