– Сняли с работы?
– Добрались, гады!
– За что? У тебя ведь официально не было ни единого нарушения? – возмущенно сказала мама Зина.
– В нашей великой стране, оказывается, нельзя верить ни законам, ни звонким фразам, все врут, все тянут в собственный карман, гребут под себя, а кто заикнется об этом, то…
– К чему придрались-то, хоть скажи? – Мама Зина разом забыла о советах врачей не волноваться, ее трясло.
– Позволил себе публично заявить о том, что профсоюзы не должны заниматься политикой. Ничего, отмахнемся! – нарочито весело проговорил Булатов, присаживаясь к столу. Он, кажется, вообще не замечал, что ест.
– Как тут не поверишь, что сердце мое – вещун! – Мама Зина вспомнила, как рано утром почувствовала неладное, заволновалась, и тотчас пришла знакомая боль в груди, нечем стало дышать, казалось, что пришел и ее смертный час.
– Я еще ночью во сне увидел, что меня снимают с работы, – признался Булатов. – Хочешь верь, хочешь смейся. На пленуме картина сна почти полностью повторилась. Скоро, наверное, буду настоящим экстрасенсом.
– Кого же, интересно, нашли вместо тебя, незаменимого? Хотя… Можешь не отвечать. Догадываюсь. Ирочку Тиунову, она, голубушка, лисичка, спала и видела себя в председательском кресле.
– Отстаешь, мама Зина, – приобнял мать за вздрагивающие плечи. – Ирочка Тиунова теперь баль-шой начальник, крупная шишка на ровном месте. Должность называется так: «Президент регионального гуманитарного центра».
– Президент?! – удивилась мама Зина.
– Вот именно!
– Если выбрали не Тиунову, – мама Зина по-стариковски поджала губы, – больше на Старососненском заводе в председатели выбирать некого. Или прислали, как обычно, кого со стороны?
– Помнишь, как в кино «Карнавальная ночь»: «А ведьму присылать не нужно, мы ее вырастим в своем коллективе». Аллу Возвышаеву, надеюсь, помнишь?
– Психопатку-то? – удивилась мама Зина, догадываясь и не веря догадке. – Мы ее еще телеграфным столбом прозвали. Неужто ее?
– Угадала. А насчет психопатки ты зря. Не нужно. – Ласково укорил мать. – Алла у нас знаменитость не по разнарядке, да и Героя не зазря получила. Правда, больше руками привыкла работать, а не головой, но… поднатаскают умные люди, кому она будет выгодна. Да и для рабочего люда – свой в доску человек, крановщица. И вдруг в раскрытое окно влетела стрекоза, доверчиво села маме Зине на руку. Она замерла, боясь спугнуть неожиданную гостью. Стрекоза спокойно сидела, трепетала и шуршала прозрачными крылышками.
«Вестница какая-то, – невольно подумала мама Зина. – Как все похоже на человеческую жизнь, чуть вспугнешь и… душа улетит в небытие. Наивные люди! Думают, что они крепкие, свиты из мускулов, а на самом деле каждый подобен стрекозе».
Ее старые руки, густо перевитые жилами, часто становились тяжелыми. И сейчас, отдыхая, положила их на стол. Задумалась. Ей казалось, ничто уже не в силах ее удивить, но удивлялась всему. «А может, это и хорошо, что Анатолий пострадал за людей? Его, можно сказать, тоже распяли за чужие грехи».
Смерть с некоторых пор перестала пугать ее. Больше боялась за своих детей, подспудно чувствовала свою вину за их судьбы. Взяла их в детском доме, выпестовала, внушила общечеловеческие понятия любви к ближнему, совестливости, справедливости. А что получилось? Алексей в тюрьме безо всякой вины, внук куда-то исчез. Сердце-вещун забилось еще сильнее. «С Игорем – беда».
Маме Зине вдруг померещился за дверью шорох. Не решаясь будить Анатолия, мама Зина с трудом, покряхтывая, поднялась, сначала оперлась на правую, здоровую ногу, потом на левую, раздробленную в свое время осколком вражеской мины. Поковыляла к двери, стараясь унять подступившее волнение. Воров ничуточки не опасалась: в Старом поселке вряд ли были люди беднее их. Не откинула, с трудом отодвинула щеколду и… всхлип вырвался из груди, застрял в горле. Перед ней стоял Алеша, осунувшийся, страшно похудевший, с ввалившимися глазами, они показались не привычно голубыми, а черными от застывшего в них горя.
– Мама Зина! – чуть слышно произнес Алексей и, подхватив обмякшее тело приемной матери, беспомощно огляделся по сторонам. Крикнул в глубину квартиры. – Есть кто-нибудь?
Из гостиной выскочил Анатолий, на ходу протирая глаза.
– Алешка! Радость-то какая! Вернулся! – Кинулся навстречу брату. Отворилась дверь соседней квартиры и тотчас захлопнулась. Сосед, начальник цеха ширпотреба Алешкин, убрался от греха подальше, наверняка подумал: «Правдолюб дурной вернулся. Ну, теперь быть беде, вся святая троица в сборе, житья никому не будет».
* * *
Галина Ивановна Русич, бывшая жена Алексея, ни сном ни духом не ведала ни о том, что сам Русич вернулся из заключения, ни о том, что их сын Игорь крепко влип в криминальную историю. Она нежилась под теплым солнцем на краю мраморного бассейна, наполненного чистейшей водой, прошедшей через миниатюрный очистной механизм.
Хозяин дачи, директор Старососненского металлургического комбината Александр Михайлович Разинков, в недавнем прошлом главный инженер, долгие годы настойчиво и безуспешно добивавшийся взаимности Галины Ивановны, наконец-то достиг цели. Он получил не только физиологическое, но и нравственное удовлетворение.
Галина Ивановна была женщиной во всех отношениях необычной. Начнем с редчайшей профессии: она была специалистом по непрерывной разливке стали, кого в мире-то перечесть по пальцам. Галина пришлась в масть Разинкову еще и потому, что добавила лично ему недостающее звено – искрящийся талант. Она буквально фонтанировала идеями, имела к тому времени сто десять авторских свидетельств на изобретения. Теперь, по признанию самого Разинкова, у них полный «семейный ажур»: она выдвигает блестящие идеи, он дает им ход, естественно, в качестве соавтора. Галина Ивановна долго и упорно отвергала домогания Разинкова, но в конце концов смекнула: «пробить новшество» в технических журналах, учебниках для вузов, наконец, в комитете по делам изобретений будет намного легче с его дикой пробойной силой и властью.
Грани между Разинковым и Галиной Ивановной быстро стерлись. И оба удивились: «Как могли жить столько лет друг без друга?»
Настроение у Галины Ивановны было сегодня просто блаженное. Зная, каким образом раззадорить Разинкова, Галина словно невзначай сдвинула с правой груди лифчик, снова закрыла глаза, заранее зная и остро желая того, что должно вслед за этим произойти. Стареющий лев Разинков был еще в полной силе.
Их связь, в отличие от семейной жизни, открыла для Галины Ивановны великое множество неизведанных прежде ощущений. Прежний муж всегда был сверх головы загружен беспокойной работой, измотан и вымочален на службе. Редкие супружеские обязанности исполнял торопливо, всегда завершал половой акт в одиночку, отчего Галине стало казаться, что во всем виновата она: инфантильна, холодна как рыба, бесчувственна. Другое дело – Разинков. Он оказался не только талантливым хозяйственником, но и докой в любовных делах, знающим, казалось, все, о чем она даже не подозревала.
Словом, пара вышла из них идеальная, что бывает весьма редко. Любовная связь постепенно превратилась в настоящую любовь, и они всячески старались оказывать знаки внимания друг другу. Недавно Галина Ивановна была приятно удивлена. Разинков позвонил ей аж из Японии, где был в служебной командировке, сказал, что любит, жалеет, что ее нет рядом, послал в трубку поцелуй…
– Мадам Галина, – Разинков остановился перед ней, тяжело дыша. – Вы, кажется, спите на солнце, это вредно. И еще… Непорядок. – Он наклонился к ней и осторожно снял со второй груди эластичный американский лифчик. Забыв о шампанском, прилег рядом и прильнул к острым соскам…
За обедом, который проходил на открытой веранде, увитой виноградом, Разинков не переставая ухаживал за Галиной Ивановной, то и дело бросал на женщину влюбленные взгляды. И вдруг неожиданно сказал, подкладывая ей в тарелку тушеную индюшатину:
– Слыхала новость? – чмокнул ее в плечо. – Твой-то бывший вернулся из заключения.
– Русич? – Галина Ивановна перестала есть, выжидательно уставилась на Разинкова. – Откуда ты знаешь?
– Это не столь важно, – отмахнулся Разинков, в душе жалея, что некстати ляпнул про бывшего мужа. Черт дернул за язык. – Неужели вас с ним еще что-то связывает?
– Нет, конечно, я просто удивляюсь. Ведь ему еще отбывать срок года два с лишком.
Разинков помолчал, раздумывая над тем, стоит ли продолжать опасную тему: Галина Ивановна – баба с характером, в любую минуту может вспылить, уехать, а то и просто уйти в город пешком. Бывало и такое.
– Вижу по твоим глазам, товарищ директор, – Галина Ивановна уже не могла скрывать свою заинтересованность, – хочешь показать свою осведомленность. Выкладывай! – В ее тоне послышались знакомые жесткие нотки. Посему нужно было продолжать рассказ.
– Все просто в нашем лучшем из миров, – Разинков подлил в бокал вина, пригубил, будто набирался смелости. – Наш друг, Петр Кирыч Щелочихин, – человек-загадка. То, что он порой делает, – за гранью понимания.
– Да не ходи ты вокруг да около! – не выдержала Галина Ивановна.
– Взбрендило ему что-то… Взял и протянул мохнатую руку злейшему врагу Русичу. Наверно, поступил по библейской заповеди: «Ударили по левой щеке – подставь правую». Решил Петр Кирыч вызволить твоего Русича из дальних лагерей. Для каких-таких целей, неясно.
Оба замолчали. Обед был окончательно испорчен. Разговор не клеился. Разинков корил себя в душе за рассказ, а Галина, словно позабыв о нем, думала о Русиче, пыталась найти точки соприкосновения интересов бывшего начальника ОТК и бывшего директора, а ныне первого секретаря обкома. Странно, но есть на белом свете правдоискатели подобные ее первому мужу. Само их появление отрицательно действует на окружающих, каждый рядом с ними поневоле начинает чувствовать себя если не преступником, то по крайней мере невольным соучастником творящегося вокруг зла. Дома, бывало, они шутливо посмеивались, мол, в истории известны имена только двух безгрешных: Иисуса Христа и… Кощунственно, конечно, но здорово. Безгрешный человек – амеба, студень. И что самое страшное, сии правдолюбы действуют, как им кажется, во благо семьи, коллектива, родной страны, а получается… А возможно, они люди особенные? Может, им и взаправду дальше видно?
Разинкова подобные философские мысли не беспокоили. У него на уме было совсем иное. Одной рукой он крепко обнял Галину Ивановну, а другой скользнул за вырез платья. Постепенно лицо Разинкова покраснело, голос сделался хриплым. Галина Ивановна тоже блаженно прикрывала глаза, ей было легко и приятно. Однако, как ни старалась, мысли о возвращении Алексея прогнать не удавалось. «Наверное, это подло с ее стороны – балдеть на природе, чувствовать себя королевой, есть и пить что душе угодно, а он… нищий, оборванный, голодный… Ужасно неловко. Пусть я и бывшая, но все же первая спутница его жизни. А что, если взять и убежать с дачи в город, к Алексею? Помочь человеку на первых порах, а там видно будет». Однако дальше мыслей о побеге дело не шло. Наоборот, повинуясь сильной руке директора комбината, Галина Ивановна пошла с ним в обнимку в хоромы. Маршрут был загодя хорошо известен: к широкой индийской кровати цвета слоновой кости.
Разинков мигом сбросил пижаму, навалился на женщину, разжигая себя и ее страстными поцелуями. И тут, как это бывает в «мыльных операх», совсем не к месту резко зазвонил телефон прямой связи. Звонок был резкий, настойчивый. Пришлось сесть на кровати, перевести дух.
– Выключил бы хоть здесь телефон! – проворчала Галина Ивановна, чувствуя, как нарастает раздражение, хорошо знакомое каждой женщине, когда ее бросают в самый неподходящий момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74