А умные? Способные? Наконец, просто трудолюбивые? Они получили возможность зарабатывать любые деньги. Пожалуйста. Мой бедный отец, ты помнишь его, однажды получил за научную работу, будучи на пенсии, пятьсот рублей. И что ты думаешь? Собес отказал ему в пенсии на два месяца за то, что старик превысил границу дозволенного в сумме 350 рублей. Каково, а?
Булатов начал было возражать, но Стасик резко и умело прервал его, ловко переведя разговор на иные темы.
– Да ну их всех к чертям собачьим! Лучше расскажи, как ты живешь? Извини, но я вижу, судьба повернулась к тебе, прости, немытым задом. Понимаю, вопрос не деликатен, но… можешь не отвечать, если это неприятно. – Стасик плеснул себе в бокал красного вина из пузатой иностранной бутылки. Анатолий последовал его примеру. До сей минуты он старался держать характер, беспечно улыбался, шутил, а тут вдруг его потянуло на откровение. Выпал удобный случай не просто выплакаться человеку, который обязательно поймет, но и получить совет, как жить дальше. Вино развязало язык. Он заговорил о том, что нынче беден, как церковная крыса, что наступила пора отчаяния, что из полосы невезения не видит выхода. И подробно, не опуская деталей, с жаром поведал другу детства о том, как его «сжирало» начальство за вольнодумство, за нестандартную профсоюзную деятельность. Не упустил рассказа и об овощном магазине, о трагедии с газетным киоском.
– Ты работал в овощном грузчиком? – голос Стасика дрогнул. – Ты торговал газетами в киоске? Извини, но ты, брат, либо совсем сдурел, либо…
– Я тебя не понимаю? – Булатов растерялся. Ждал слов сочувствия, поддержки.
– Из овощного магазина без миллиона нынче не уходят. Это же настоящий клад, это банк, где без документов, без кредита выдают сотни тысяч.
– Прости меня, Стасик, но это разговор глухого со слепым. – Анатолий опешил. – Я мог только купить без очереди килограмм репы или картошки. Там миллионами и не пахнет, пахнет грязью и водкой.
– Дилетант! Ты – дилетант, воспитанный порочной системой. Ты – лошадь похоронного бюро, у которой шоры на глазах, она видит только то, что впереди.
– Просвети, ежели хочешь, но… все ваши комбинации не по моему уму. – Анатолий Булатов никак не мог понять, с какой истинной целью пригласил его процветающий Стасик в ресторан, не для науки обжуливания же? Однако была весьма любопытна механика отъема денег у населения.
– Сколько лет вас учила советская власть, так ничему и не научила, кроме слепого повиновения: «Есть!», «Слушаюсь!», «Будьте готовы!», «Всегда готовы!» – А ведь, говоря языком вашего овощного магазина, все проще пареной репы. – Стасику, видимо, доставляло истинное удовольствие поучать бывшего заступника. – Запомни примитивную истину: доставка овощей и фруктов идеального качества абсолютно невыгодна ни магазину, ни базам.
– Почему? – искренне удивился Анатолий Булатов, по-обывательски считая, что чем товар лучше, тем он дороже.
– Перейдем к простейшим примерам, – воодушевясь, продолжал Стасик. – Скажем, так, хранилище ваше рассчитано на 100 тонн картофеля. Если при закладке на хранение картофель не очень хороший, то на каждые сто килограммов разрешено списывать два килограмма отходов. Всегда, не за красивые, естественно, глазки, легко договориться с товароведами установить норму отходов два или три процента. Какая им разница? Дальше вступает в действие простая арифметика, четвертый класс начальной школы, но… для государства она дороже, чем высшая математика.
– Стас, прости, абсолютно ничего не понимаю, – признался Булатов. – Давай-ка я налью себе еще. – Он потянулся к бутылке, но Стасик решительно задержал его руку.
– Наберись терпения. Даю бесплатный совет, как разбогатеть, а ты… Итак, всего один процент, выторгованный у товароведов, даст тебе отличные шансы. Конкретно. От ста тысяч тонн один процент, как известно, составляет 100 ООО килограммов нормального картофеля. Даже по цене 10 копеек за кг. Это – сто тысяч рублей. Нет проблем. И еще. Это же азы рыночной экономики.
– Ты прав, нас этому не учили, – насупился Булатов, подивился: «Сколько пьет и все трезвый»
– Вас учили плавать в луже. Деньги, Толик, нынче буквально лежат под ногами, только не ленись нагибаться, подбирать. Неужто это так сложно для твоего просвещенного ума?
Стасик полюбовался на золотой перстень с ярким камнем, налил в бокал французского коньяка, посмотрел на свет. Напиток был темно-коричневого цвета, распространял чуточку горьковатый запах миндаля. Басинский, на мгновение забыв о собеседнике, стал пить коньяк крошечными глотками, закусывал ломтиками лимона, откровенно священнодействовал. Поднял глаза на Анатолия. – Не обижайся, друг детства, но… денег нынче нет только либо у ленивых, либо у глупых.
– Либо у честных! – буркнул Булатов.
– Сегодня, Толик, все средства массовой информации без устали толкуют о частной собственности, о грядущих социальных переменах, – снова вскочил на любимого конька Стасик. – А ведь все эти разглагольствования не стоят выеденного яйца. В нашей любимой стране, можешь мне поверить, ничего не изменится.
– Ради чего тогда все рушим? Ради демократии? – вяло спросил Булатов. Он заметил, что к их разговору явно прислушивается тип в черной куртке, одиноко сидящий напротив их кабинетика.
– Россия, Толик, приговорена историей нести тяжкий крест, пугать остальной мир. Нам что социализм, что капитализм – один черт. Все зыбко, все непрочно. Ну, к примеру, выкуплю я у государства завод. А дальше что? Кто поручится, что завтра у меня эту собственность не экспроприируют? Нам хоть японскую, хоть американскую конституции вводи – бесполезно. Ловкие российские махинаторы не допустят ни чистого коммунизма, ни чистого капитализма. Согласен?
– Нет, – Стас, не могу согласиться, – горячо возразил Анатолий. – Ты, видать, крутишься в мире дельцов. У вас, кажется, свои законы, свои конституции. А мы – честные люди.
– Понятно, честные и гордые. Гордитесь своим пролетарским происхождением. Ладно, оставайся со своими принципами, которые тебя не кормят. Мы ведь сюда пришли расслабиться, не так ли? А я лезу со своими нравоучениями. – Стасик, видимо, был неплохим психологом, мгновенно понял, что спорить с другом детства – бесполезное занятие, поэтому сразу взял быка за рога. – Киоск, говоришь, сгорел. А куда теперь нацелился?
– Ума не приложу, – развел руками Анатолий Булатов, – может, посоветуешь?
– Могу протежировать на мясокомбинат! – Стасик даже обрадовался: наконец-то этот упрямый правдолюб запросил помощи. Его сегодня буквально распирало желание показать свое могущество и благородство. – У тебя техническое образование?
– Что я там смогу делать?
– Чудак-рыбак! Ежели удастся пробиться в компрессорную машинистом, «лимон» срубишь уже на второй неделе.
– Миллион? – ахнул Булатов. Подобной суммы не мог даже представить.
– Миллион – не предел, он, считай, у тебя в кармане. – Стасик самодовольно посмотрел на бывшего заступника, явно любуясь его растерянностью. – Итак, пользуйся моментом, пока я добрый, миллионы не всякий будет раздаривать. Да, пожалуйста, не забудь, за протежирование и за науку отвалишь позже мне десять процентов дохода. Не обижайся, таков закон честного бизнеса.
– Стасик, я тебе и половину отдам, где же эти деньги могут лежать в компрессорной? – Понимал, конечно, что не пойдет на сделку с совестью; однако разбирало любопытство, какими путями вчерашние жулики сегодня становятся богачами.
– О, это же примитив, первый класс начальной школы. – Басинский был уже здорово навеселе. – Твоя задача плевая: сделать отклонение температуры всего на один градус, этой манипуляции ни один человек на мясокомбинате не заметит. Всего на один градус, но… в нужную сторону. Вымерзание тысяч тонн мяса даст столько дополнительных возможностей, что за одну смену ты можешь обеспечить себя. Ну, по рукам? Не вижу лихорадочного блеска золотоискателя в твоих глазах. Или не оценил?
– Услуга твоя, Стас, правда неоценимая, но…
– Опять? – всплеснул руками Стасик. – Опять в дурь попрешь?
– Прости, но роль миллионера меня будет тяготить. – Анатолий вдруг отчетливо представил свое положение: окончательно разорен и раздавлен. «А может, и впрямь попробовать удариться в жульничество?» – шевельнулась в мозгу слабая мысль. Не идти же на паперть с протянутой рукой.
Грянул духовой оркестр. Кажется, распорядитель вечера предупредил гостей ресторана, что марш «Прощание славянки» означает окончание сказочного сна, возвращение в мир жестокой действительности. Анатолий еще раз мысленно поблагодарил Его величество Случай за встречу с бывшим одноклассником и за вынужденную паузу в разговоре. За эти мгновения можно было очнуться от гипноза.
Басинский щедро расплатился с официантом. Тот, угодливо улыбаясь, подхватил Стасика под локоток, проводил до гардеробной.
– Послушай, Толя, – Стасик взял Булатова за руку, собираясь прощаться, – забудь о том, что я тебе тут наболтал. Плюнь и разотри. Я, можно сказать, устраивал тебе легонькую проверочку на честность.
– Зачем? – искренне удивился Анатолий Булатов. – Если ты не из органов безопасности, то мы встретились и разошлись.
– Не скажи. Днями из Москвы приезжает ко мне личный курьер главы нашего концерна. Я ему закину удочку насчет тебя. Такие кристально чистые люди нам позарез нужны. Понимаешь, в большом бизнесе очень важно отыскать преданных людей. Мой босс дважды вынужден был сменить весь персонал: проворовываются сволочи, покупаются конкурентами, а босс предательства не терпит. Кстати, Толя, ты же лично должен знать нашего президента. Одно время он был у вас на Старососненском металлургическом генеральным директором.
– Неужели Гороховский Григорий Григорьевич? – Анатолий Булатов дернулся, будто кто-то уколол шилом. – Мы с ним умели уживаться. Погоди, выходит, ты у Гороховского служишь?
– Да, у него, честь имею! – Стасик произнес эту фразу с уважением, без иронии. – Ни в одном институте столько не узнаешь, как у нас в концерне.
– На какой служишь должности? Консультант, заместитель директора, заведующий отделом? Ты же у нас талант.
– Я, Толя, проходная пешка, которая со временем может выйти в ферзи, а вот Гороховский – признанный король.
– Так это вы, я слышал, отходы перерабатываете?
– Отходы превращаем в валюту, создаем новейшие технологии. Горами ворочаем. Гороховский – это наше будущее. Мое, твое, возможно, всей российской науки. Заруби это на носу, Булатов. И дай-ка мне твой адрес, на всякий пожарный случай. Если выгорит, будешь в фаворе у судьбы. Жди вестей!..
* * *
События в России стремительно нарастали. Субботин часто ловил себя на мысли, что сейчас в стране разваливаются силовые структуры: милиция легко покупалась, ибо каждый милиционер – тоже человек. Да и в органах, как в румяном яблочке, заводились черви. Кагэбешники были не просто напуганы, они ненавидели новые власти, которые дергали КГБ по малейшим поводам, толкали на провокации в соседних республиках. Все это развязывало руки ЦРУ, агенты которого открыто вербовали осведомителей, на корню покупали не только госсекреты, но и литерную военную технологию. Однако и ассоциация не дремала. Она, как всегда, на шаг, на полшага опережала спецслужбы. На этот раз Субботин получил задание организовать новую партию. С чего начать?
Выбрав момент после бурного заседания «Мемориала», на котором он присутствовал, Субботин напросился в гости к одному из самых фанатичных членов общества, бывшему политзаключенному, который провел в лагерях и ссылках более четверти века. Фамилия его была символической – Замогильный. Это был сухонький седой человек с тяжелой клюкой, но удивительно молодым лицом, живыми юношескими глазами. Замогильный больше всего на свете ненавидел «душителей свободы» Выйдя на волю, он посвятил себя яростному разоблачению коммунизма, переписывался с Солженицыным и Волковым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74