– Что там он хочет сообщить нового?
– Думаю, сообщение прояснит многое.
– Читайте же, наконец!
– «Всем начальникам областных, краевых, республиканских комитетов госбезопасности. Предпринятая 19–21 августа 1991 года попытка группы государственных лиц совершить военный переворот в стране сорвана в результате решительных действий демократических сил страны. Антиконституционные заговоры гэкачепистов не поддержал ни народ, ни местные власти, ни армия. Авантюристы от политики отныне понесут полную ответственность за противоправные действия. Посему приказываю: установить полный контроль за лицами, активно поддержавшими заговор, изъять документы в поддержку ГКЧП. В отношении лиц, участвовавших в заговоре, будут возбуждены уголовные дела». У меня все, Петр Кирыч.
* * *
В воскресенье предстояла в Старососненске новая манифестация коммунистов и их сторонников. В противовес им готовились выйти на улицы и демократы. Субботин предчувствовал – без стычки не обойтись. Накануне, собрав своих «гавриков», Субботин дал каждому персональное задание: занять наблюдательный пост на одной из главных улиц, ни во что не вмешиваться, каждые пятнадцать минут докладывать ему по телефону о том, что происходит в городе. Пантюхин, двое его дружков и Коля-богодул, прибившийся по совету Булатова к «писателю», поспешили выполнять задание. Когда «гаврики» удалились, Субботин, проверив мощный записывающий аппарат, вмонтированный в телефон, подключил его к мини-лазерной батарейке размером с двухкопеечную монету.
Затем отворил дверь второй комнаты, которая якобы была им подготовлена для капитального ремонта.
– Как настроение, Вильямс?
– Изнываю от бездействия, – с дивана поднялся, отложив книгу, тот самый Вельяминов, бывший смертник, освобожденный Субботиным из секретного лагеря «Огненный».
– Грядут, грядут великие дела! – патетически воскликнул Субботин. – Помнишь Гёте:
Какой восторг и сил какой напор
Во мне рождает это начертанье?
Я оживаю, глядя на узор,
И вновь бужу остывшие желанья.
Кто из богов придумал этот знак?
Какое исцеленье от унынья
Дает мне сочетанье этих линий!
Расходится томивший душу мрак,
Все проясняется, как на картине.
И вот мне кажется, что сам я – бог…
Мир духов рядом, дверь не на запоре,
Но сам ты слеп, и все в тебе мертво…
– Я хочу выпить! – Вильямс явно не был склонен к философским разглагольствованиям. Налил рюмку коньяку, выпил. Субботин последовал его примеру. Ему оставалось только терпеть. Приказ Гринько гласил: «Укрыть гостя у себя на две недели, а когда все эти страсти в Москве утихнут, Вильямса отправят под видом дипломата в Штаты».
Разговор не клеился.
– Тс-с! – Вильямс приложил палец к губам. – Кажется, к нам идут.
– Быстро! – Субботин указал Вильямсу на дверь. Запер ее на два оборота ключа. Сел пить чай.
Они не ошиблись и на сей раз. Изощренный натренированный слух всегда выручал агентов ассоциации. В дверь постучали не очень уверенно. Субботин накинул костюм с пуговицами, излучающими нервно-паралитический газ. Предосторожность никогда не мешала. Знакомые прийти не должны, «гаврики» будут звонить по телефону. Кто бы это мог быть?
Субботин нарочито медленно прошел к выходу, отворил, не спрашивая, кто пожаловал. Перед ним стоял человек в форме майора милиции.
– Здравствуйте, я майор Андрейченко из управления. Разрешите пройти в квартиру?
– Проходите, но… странный визит. – Субботин превосходно разыграл изумление. – Чем могу служить, майор?
– Хотелось уточнить некоторые мелкие детали, – майор потянулся к планшетке.
– Я к делам милиции отношения вроде бы не имею, но… К вашим услугам, – старался говорить громко, чтобы Вильямс за дверью его услышал.
– Вы знакомы с Пантюхиным? – Майор вскинул на Субботина серые проницательные глаза. – Только, пожалуйста, не утверждайте, что не знаете этого человека! – показал фотографию Пантюхина, снятого, как и полагается при аресте, анфас и профиль.
– Пантюхин – мой сосед! – обезоруживающе улыбнулся Субботин. – Живем на одной лестничной клетке. А потом… я вообще отказываюсь разговаривать с вами, товарищ майор, – решительно заявил Субботин, чувствуя, что нужно время для выяснения цели этого визита. – Кажется, по советскому законодательству я имею право не отвечать на вопросы милиционера-любителя.
– Да, это ваше право! – неожиданно согласился майор. Субботин явственно почувствовал: попал в «десятку». Майор, видимо, и впрямь проводил некое расследование по личной инициативе. – В таком случае, до свиданья, писатель Субботин! – с легкой иронией закончил майор и направился к выходу…
Вильямс, явно встревоженный разговором, который отчетливо слышал в своем убежище, осторожно постучал в дверь. Ничего не говоря, присел к столу, Субботин сделал то же самое. Пауза затянулась. Наконец-то Вильямс глухо произнес:
– Дорогой друг! Надеюсь, вы поняли, это мой след! Где-то мы с вами «прокололись» и навели след на Старососненск. Если в такое время милиция вспомнила о беглеце, то… Немедленно свяжитесь с московским лидером, сообщите, что сегодняшней ночью я покидаю город. Пусть приготовят транспорт на вокзале, деньги, новые документы, заграничный паспорт. Ждать больше нельзя ни минуты.
…И даже он, опытнейший агент ассоциации, не заподозрил неладное. За полчаса до отхода поезда, благо вокзал был рядом, они вышли из дома. Вильяме шел впереди, Субботин, смешавшись с пассажирами, чуть сзади. Проследив за Вильямсом, убедившись, что беглец с таежного острова «Огненный» благополучно сел в купе мягкого вагона, Субботин облегченно вздохнул и направился домой. Вслед за ним отошла и черная «волга» с номерами, заляпанными грязью.
…Скорый Старососненск – Москва уже подходил к столице. За окнами промелькнули платформы станции Крюково. Вильямс сидел у окна и торопил время. Перед его мысленным взором стояли не эти подмосковные пригороды, вдоль железнодорожного пути засыпанные мусором, а ухоженные домики городка в штате Айова, бассейн с голубой водой, плантация роз. И не хотелось вспоминать о прошлом – советском суде, месяцах ожидания казни, страшном островке под Красноярском.
В дверь купе заглянул проводник:
– Билеты нужны для отчета?
– Нет, спасибо!
Едва скрылась голова проводника в форменной фуражке, как в купе вошли двое, плотно прикрыли за собой дверь. Ни слова не говоря, один из вошедших схватил руки Вильямса, второй ловко защелкнул на его запястьях наручники.
– Объясните, что происходит? Я ничего не понимаю! – попытался протестовать агент. – Я отшень плохо говорю по-русски.
– Сидеть тихо! Вы арестованы!..
* * *
1991 год. Северный Кавказ
Игорь Русич, сменивший кликуху Длинный Джон на Афганец, буквально упивался неожиданно свалившейся на него свободой. Уже смирился с мыслью, что догнивать ему в зоне до конца жизни. После неудавшегося побега воля уже не светила. На теле Афганца теперь трудно было разобрать, где кончаются рисунки татуировок и где начинаются шрамы от ножевых и пулевых ранений. Когда он скидывал нательное белье, сокамерники только удивленно покачивали головами: «Сильно „прошили“ тебя, Афганец».
Кличка Афганец давно уже заменила Игорю не только прежние кликухи, но и собственную фамилию, на которую он уже не отзывался. Словом, путь ему был определен безошибочный: из лагеря в лагерь, с пересылки на пересылку, из карцера в карцер. И вдруг…
Все началось с неожиданности. Жара в Чечне, где он отбывал наказание, стояла невыносимая. Лагерь их был в тридцати километрах от Грозного, в полупустынной местности. Казалось, живут они на раскаленной сковородке. На воздух выкарабкаешься – задыхаешься, в камерах, где вместо двадцати двух «гавриков» высиживало сорок, вообще душегубка. Давно уже никто из зеков не носил ни маек, ни нижних рубах, сидели в трусах, в основном на полу камеры, тесно сбившись в кучки, «по сословиям». В тот счастливый августовский день раздатчик из каптерки, земляк Игоря, успел шепнуть ему: «В Москве заваруха. Какая-то хунта, говорят, берет верх. В городе паника. Не до нас нынче. Можно смыться, тумкайте быстрей. Не до нас властям».
Игорь тут же собрал «толковище», куда были допущены лишь самые главные «авторитеты», «воры в законе». Договорились быстро. Лучше получить «маслину» на свободе, чем тянуть бесконечный срок в аду. План придумали сатанинский. На следующий день, как обычно, потребовали прогулки. Опыт захвата заложников у Игоря был. И по его предложению они неожиданно напали на трех молодых узбеков-конвоиров, закрылись в коридоре, отперев предварительно все камеры. Приготовили ультиматум. Но… их никто и не думал атаковать. Позже выяснилось, что почти вся охранная команда, давно насолившая местным зекам, самовольно разбежалась по домам, захватив казенное оружие для самообороны. Переходные коридоры, «карантины», «лабиринты» с железными переборками остались незапертыми. Лишь начальник колонии, коего все зеки уважали, не сбежал. Наоборот, он попросил главного «авторитета» Мишу Питерского, отъявленного уголовника, бандита и грабителя, выстроить весь личный состав лагеря для поверки. Сей приказ был исполнен весело и без проволочек. Где еще такое увидишь: вселагерное построение и без конвоя, без овчарок; даже вышки пустовали.
Объяснив ситуацию, начальник лагеря предложил заманчивый вариант освобождения: все, кто добровольно пожелает встать на защиту законной Конституции, получат документ и в бегах числиться не будут. Это было встречено громовым хохотом. Тут же, на плацу, черным по белому записали: «Мы, четыреста одиннадцать уголовных преступников, отбывающих сроки в исправительно-трудовой колонии строгого режима № 2473, считаем, что должны выступить с оружием в руках против заговорщицкой хунты. Заверяем власти Чечено-Ингушетии, что после подавления путча „честные воры“ возвратятся к месту отбытия наказания».
Почти двое суток «патрулировали» они улицы, обыскивали «подозрительных», весело отбирали у них «излишки» денег и золотишко.
Для «понта» побывали и в управлении внутренних дел: мол, смотрите, как мы несем за вас службу, но тамошнее начальство отмахнулось от них как черт от ладана.
– Эхма, вот и наступил настоящий коммунизм, не жизнь, а малина! – напарник и подельщик Игоря, бандит по кличке Шуля, бросил в рот виноградину. – Тепло, светло, и мухи не кусают. И срок идет.
Они сидели на перевернутых ящиках из-под макарон, в тенечке центрального базара, с видом блюстителей порядка оглядывали «хозяйство», с удовольствием исполняли обязанности сбежавших милиционеров. Даже самим не верилось, что такое может случиться: ели от пуза виноград, помидоры, сливы, пили вино, ощупывали карманы, набитые деньгами. Оказывается, правду твердили замполиты: при коммунизме всем будет превосходно: хочешь – работай, хочешь – в чайхане сиди. А им, стражам порядка, вообще лафа: подходишь к любому торговцу, ничего не говоря, берешь с рядов все что попадет на глаза. Денег ни с кого не требовали, боялись, что «пришьют» себе новые статьи. Карабины в руках, бритые головы, бледные лица, лагерная роба, особая манера говорить и даже двигаться действовали на продавцов и покупателей лучше любых документов и милицейской формы.
Радио в городе не работало, газеты не выходили, никто из «осчастливленных» зеков долго не знал, что происходит в далекой Москве.
– Во, дожили, – продолжал философствовать Шуля, – никому мы нынче не потребны, может, разбежимся по хатам, а? «Пушки» сдадим в милицию, расписки возьмем.
– А они тебя там за шкирку и в кутузку. Без оружия мы пустышки. – Игорь тоже вынашивал идею о побеге, о громких делах; теплилась мыслишка добраться до родного дома, хоть одним глазком взглянуть на маму Зину, на родичей. Но… приезжать нужно всегда королем, с большим кушем, а не так, нищим…
В Грозном было совсем не грозно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– Думаю, сообщение прояснит многое.
– Читайте же, наконец!
– «Всем начальникам областных, краевых, республиканских комитетов госбезопасности. Предпринятая 19–21 августа 1991 года попытка группы государственных лиц совершить военный переворот в стране сорвана в результате решительных действий демократических сил страны. Антиконституционные заговоры гэкачепистов не поддержал ни народ, ни местные власти, ни армия. Авантюристы от политики отныне понесут полную ответственность за противоправные действия. Посему приказываю: установить полный контроль за лицами, активно поддержавшими заговор, изъять документы в поддержку ГКЧП. В отношении лиц, участвовавших в заговоре, будут возбуждены уголовные дела». У меня все, Петр Кирыч.
* * *
В воскресенье предстояла в Старососненске новая манифестация коммунистов и их сторонников. В противовес им готовились выйти на улицы и демократы. Субботин предчувствовал – без стычки не обойтись. Накануне, собрав своих «гавриков», Субботин дал каждому персональное задание: занять наблюдательный пост на одной из главных улиц, ни во что не вмешиваться, каждые пятнадцать минут докладывать ему по телефону о том, что происходит в городе. Пантюхин, двое его дружков и Коля-богодул, прибившийся по совету Булатова к «писателю», поспешили выполнять задание. Когда «гаврики» удалились, Субботин, проверив мощный записывающий аппарат, вмонтированный в телефон, подключил его к мини-лазерной батарейке размером с двухкопеечную монету.
Затем отворил дверь второй комнаты, которая якобы была им подготовлена для капитального ремонта.
– Как настроение, Вильямс?
– Изнываю от бездействия, – с дивана поднялся, отложив книгу, тот самый Вельяминов, бывший смертник, освобожденный Субботиным из секретного лагеря «Огненный».
– Грядут, грядут великие дела! – патетически воскликнул Субботин. – Помнишь Гёте:
Какой восторг и сил какой напор
Во мне рождает это начертанье?
Я оживаю, глядя на узор,
И вновь бужу остывшие желанья.
Кто из богов придумал этот знак?
Какое исцеленье от унынья
Дает мне сочетанье этих линий!
Расходится томивший душу мрак,
Все проясняется, как на картине.
И вот мне кажется, что сам я – бог…
Мир духов рядом, дверь не на запоре,
Но сам ты слеп, и все в тебе мертво…
– Я хочу выпить! – Вильямс явно не был склонен к философским разглагольствованиям. Налил рюмку коньяку, выпил. Субботин последовал его примеру. Ему оставалось только терпеть. Приказ Гринько гласил: «Укрыть гостя у себя на две недели, а когда все эти страсти в Москве утихнут, Вильямса отправят под видом дипломата в Штаты».
Разговор не клеился.
– Тс-с! – Вильямс приложил палец к губам. – Кажется, к нам идут.
– Быстро! – Субботин указал Вильямсу на дверь. Запер ее на два оборота ключа. Сел пить чай.
Они не ошиблись и на сей раз. Изощренный натренированный слух всегда выручал агентов ассоциации. В дверь постучали не очень уверенно. Субботин накинул костюм с пуговицами, излучающими нервно-паралитический газ. Предосторожность никогда не мешала. Знакомые прийти не должны, «гаврики» будут звонить по телефону. Кто бы это мог быть?
Субботин нарочито медленно прошел к выходу, отворил, не спрашивая, кто пожаловал. Перед ним стоял человек в форме майора милиции.
– Здравствуйте, я майор Андрейченко из управления. Разрешите пройти в квартиру?
– Проходите, но… странный визит. – Субботин превосходно разыграл изумление. – Чем могу служить, майор?
– Хотелось уточнить некоторые мелкие детали, – майор потянулся к планшетке.
– Я к делам милиции отношения вроде бы не имею, но… К вашим услугам, – старался говорить громко, чтобы Вильямс за дверью его услышал.
– Вы знакомы с Пантюхиным? – Майор вскинул на Субботина серые проницательные глаза. – Только, пожалуйста, не утверждайте, что не знаете этого человека! – показал фотографию Пантюхина, снятого, как и полагается при аресте, анфас и профиль.
– Пантюхин – мой сосед! – обезоруживающе улыбнулся Субботин. – Живем на одной лестничной клетке. А потом… я вообще отказываюсь разговаривать с вами, товарищ майор, – решительно заявил Субботин, чувствуя, что нужно время для выяснения цели этого визита. – Кажется, по советскому законодательству я имею право не отвечать на вопросы милиционера-любителя.
– Да, это ваше право! – неожиданно согласился майор. Субботин явственно почувствовал: попал в «десятку». Майор, видимо, и впрямь проводил некое расследование по личной инициативе. – В таком случае, до свиданья, писатель Субботин! – с легкой иронией закончил майор и направился к выходу…
Вильямс, явно встревоженный разговором, который отчетливо слышал в своем убежище, осторожно постучал в дверь. Ничего не говоря, присел к столу, Субботин сделал то же самое. Пауза затянулась. Наконец-то Вильямс глухо произнес:
– Дорогой друг! Надеюсь, вы поняли, это мой след! Где-то мы с вами «прокололись» и навели след на Старососненск. Если в такое время милиция вспомнила о беглеце, то… Немедленно свяжитесь с московским лидером, сообщите, что сегодняшней ночью я покидаю город. Пусть приготовят транспорт на вокзале, деньги, новые документы, заграничный паспорт. Ждать больше нельзя ни минуты.
…И даже он, опытнейший агент ассоциации, не заподозрил неладное. За полчаса до отхода поезда, благо вокзал был рядом, они вышли из дома. Вильяме шел впереди, Субботин, смешавшись с пассажирами, чуть сзади. Проследив за Вильямсом, убедившись, что беглец с таежного острова «Огненный» благополучно сел в купе мягкого вагона, Субботин облегченно вздохнул и направился домой. Вслед за ним отошла и черная «волга» с номерами, заляпанными грязью.
…Скорый Старососненск – Москва уже подходил к столице. За окнами промелькнули платформы станции Крюково. Вильямс сидел у окна и торопил время. Перед его мысленным взором стояли не эти подмосковные пригороды, вдоль железнодорожного пути засыпанные мусором, а ухоженные домики городка в штате Айова, бассейн с голубой водой, плантация роз. И не хотелось вспоминать о прошлом – советском суде, месяцах ожидания казни, страшном островке под Красноярском.
В дверь купе заглянул проводник:
– Билеты нужны для отчета?
– Нет, спасибо!
Едва скрылась голова проводника в форменной фуражке, как в купе вошли двое, плотно прикрыли за собой дверь. Ни слова не говоря, один из вошедших схватил руки Вильямса, второй ловко защелкнул на его запястьях наручники.
– Объясните, что происходит? Я ничего не понимаю! – попытался протестовать агент. – Я отшень плохо говорю по-русски.
– Сидеть тихо! Вы арестованы!..
* * *
1991 год. Северный Кавказ
Игорь Русич, сменивший кликуху Длинный Джон на Афганец, буквально упивался неожиданно свалившейся на него свободой. Уже смирился с мыслью, что догнивать ему в зоне до конца жизни. После неудавшегося побега воля уже не светила. На теле Афганца теперь трудно было разобрать, где кончаются рисунки татуировок и где начинаются шрамы от ножевых и пулевых ранений. Когда он скидывал нательное белье, сокамерники только удивленно покачивали головами: «Сильно „прошили“ тебя, Афганец».
Кличка Афганец давно уже заменила Игорю не только прежние кликухи, но и собственную фамилию, на которую он уже не отзывался. Словом, путь ему был определен безошибочный: из лагеря в лагерь, с пересылки на пересылку, из карцера в карцер. И вдруг…
Все началось с неожиданности. Жара в Чечне, где он отбывал наказание, стояла невыносимая. Лагерь их был в тридцати километрах от Грозного, в полупустынной местности. Казалось, живут они на раскаленной сковородке. На воздух выкарабкаешься – задыхаешься, в камерах, где вместо двадцати двух «гавриков» высиживало сорок, вообще душегубка. Давно уже никто из зеков не носил ни маек, ни нижних рубах, сидели в трусах, в основном на полу камеры, тесно сбившись в кучки, «по сословиям». В тот счастливый августовский день раздатчик из каптерки, земляк Игоря, успел шепнуть ему: «В Москве заваруха. Какая-то хунта, говорят, берет верх. В городе паника. Не до нас нынче. Можно смыться, тумкайте быстрей. Не до нас властям».
Игорь тут же собрал «толковище», куда были допущены лишь самые главные «авторитеты», «воры в законе». Договорились быстро. Лучше получить «маслину» на свободе, чем тянуть бесконечный срок в аду. План придумали сатанинский. На следующий день, как обычно, потребовали прогулки. Опыт захвата заложников у Игоря был. И по его предложению они неожиданно напали на трех молодых узбеков-конвоиров, закрылись в коридоре, отперев предварительно все камеры. Приготовили ультиматум. Но… их никто и не думал атаковать. Позже выяснилось, что почти вся охранная команда, давно насолившая местным зекам, самовольно разбежалась по домам, захватив казенное оружие для самообороны. Переходные коридоры, «карантины», «лабиринты» с железными переборками остались незапертыми. Лишь начальник колонии, коего все зеки уважали, не сбежал. Наоборот, он попросил главного «авторитета» Мишу Питерского, отъявленного уголовника, бандита и грабителя, выстроить весь личный состав лагеря для поверки. Сей приказ был исполнен весело и без проволочек. Где еще такое увидишь: вселагерное построение и без конвоя, без овчарок; даже вышки пустовали.
Объяснив ситуацию, начальник лагеря предложил заманчивый вариант освобождения: все, кто добровольно пожелает встать на защиту законной Конституции, получат документ и в бегах числиться не будут. Это было встречено громовым хохотом. Тут же, на плацу, черным по белому записали: «Мы, четыреста одиннадцать уголовных преступников, отбывающих сроки в исправительно-трудовой колонии строгого режима № 2473, считаем, что должны выступить с оружием в руках против заговорщицкой хунты. Заверяем власти Чечено-Ингушетии, что после подавления путча „честные воры“ возвратятся к месту отбытия наказания».
Почти двое суток «патрулировали» они улицы, обыскивали «подозрительных», весело отбирали у них «излишки» денег и золотишко.
Для «понта» побывали и в управлении внутренних дел: мол, смотрите, как мы несем за вас службу, но тамошнее начальство отмахнулось от них как черт от ладана.
– Эхма, вот и наступил настоящий коммунизм, не жизнь, а малина! – напарник и подельщик Игоря, бандит по кличке Шуля, бросил в рот виноградину. – Тепло, светло, и мухи не кусают. И срок идет.
Они сидели на перевернутых ящиках из-под макарон, в тенечке центрального базара, с видом блюстителей порядка оглядывали «хозяйство», с удовольствием исполняли обязанности сбежавших милиционеров. Даже самим не верилось, что такое может случиться: ели от пуза виноград, помидоры, сливы, пили вино, ощупывали карманы, набитые деньгами. Оказывается, правду твердили замполиты: при коммунизме всем будет превосходно: хочешь – работай, хочешь – в чайхане сиди. А им, стражам порядка, вообще лафа: подходишь к любому торговцу, ничего не говоря, берешь с рядов все что попадет на глаза. Денег ни с кого не требовали, боялись, что «пришьют» себе новые статьи. Карабины в руках, бритые головы, бледные лица, лагерная роба, особая манера говорить и даже двигаться действовали на продавцов и покупателей лучше любых документов и милицейской формы.
Радио в городе не работало, газеты не выходили, никто из «осчастливленных» зеков долго не знал, что происходит в далекой Москве.
– Во, дожили, – продолжал философствовать Шуля, – никому мы нынче не потребны, может, разбежимся по хатам, а? «Пушки» сдадим в милицию, расписки возьмем.
– А они тебя там за шкирку и в кутузку. Без оружия мы пустышки. – Игорь тоже вынашивал идею о побеге, о громких делах; теплилась мыслишка добраться до родного дома, хоть одним глазком взглянуть на маму Зину, на родичей. Но… приезжать нужно всегда королем, с большим кушем, а не так, нищим…
В Грозном было совсем не грозно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74