– На чем основываются ваши предположения? – спросил генерал Третьяков.
– Помните сезонный билет, обнаруженный в кармане убийцы? Ханжонкина Петра Елисеевича в городе не оказалось. Но майору Колмакову пришла в голову мысль выяснить: не было ли человека с такой фамилией среди окружения Пенсаса. Среди подельщиков такого не оказалось… Но в том отряде заключенных, в котором состоял Пенсас, нашелся Ханжонкин.
– Петр Елисеевич?
– Точно, товарищ генерал! Сосед Пенсаса по койке, рядом спали.
– Что же это? Не хватило фантазии придумать другую фамилию?
– Это одна из особенностей человеческой психологии, Лев Михайлович. Искать из того, что близко ле­жит. И еще другое. С одной стороны, преступник бо­ится погони, боится оказаться пойманным и старается быть максимально осторожным. И в то же время, ненавидя преследователей, он страстно хочет оставить их в дураках, не только оставить, но и выставить, посмеяться над ними. Для Рауни проездной билет на имя Ханжонкина – хохма, небольшое развлечение. Такая как будто бы незначительная деталь бодрит преступника и в то же время, как ему кажется, ничем ему не угрожает. Но рассуждения преступника всегда содержат в какой-то части недальновидность и просчет. Ведь его психика несвободна. Она отягощена и самим преступлением, и лихорадочными поисками путей к укрытию от наказания. Нам, сыщикам, куда легче. Мы можем спокойно обо всем поразмыслить и прикинуть, что билет этот у Рауни Пенсаса оказался не случайно, что он сам его купил, купил для себя, чтобы ездить на станцию Ольгино. Там и будем искать его берлогу.
– Ищите, – сказал Третьяков. – Но помните о той машине, серебристой «вольво», которая ждала тогда за кордоном. Надо предъявить фотографии Пенсаса, теперь у нас есть фото и живого преступника, постовым милиционерам, охраняющим иностранные консульства. У меня есть серьезные подозрения: эта акция не была проявлением одной самодеятельности Пенсаса. Ее спланировали другие. Надо поднять то старое таллиннское дело о валюте… Майор Колмаков на месте?
– У себя, Лев Михайлович.
– Вы ознакомились с материалами по событиям на теплоходе «Вишера»?
– Конечно, товарищ генерал
– Происшествие за происшествием, – вздохнул генерал. – Это что же такое? Чуть ли не войну нам объявили рыцари плаща и кинжала… Не кажется ли вам, Анатолий Станиславович, что нас упорно от чего-то отвлекают? Ведь все эти события как будто алогичны, бессмысленны. Говоря их языком, они попросту не дают им никакой выручки. Не деловые какие-то выходки…
– Один из способов связать нам руки лавиной происшествий, которые надо расследовать.
– Ну, рук-то у нас хватит… И голов тоже. Я думаю отправить Колмакова в Таллинн – туда зашла «Вишера». Пусть опросит свидетелей. И заодно встретится с товарищами, которые вели дело тринадцати. Может быть, всплывут связи Пенсаса с западными спецслужбами. Пригласите ко мне Николая Ивановича.
– Хорошо, – сказал Митрошенко.
III
В семье академика Колотухина эта необыкновенная женщина была живой легендой. Мало того, что вынянчила Василия Дмитриевича, растила его, что называется, с пеленок. Пелагея Кузьминична Бульба была добрым гением Колотухиных, она всегда приходила на помощь в самую трудную пору.
Так было, когда Палаша познакомилась в 1944 го­ду с матерью будущего академика, только что вернувшейся в разоренный город из эвакуации с годовалым Васенькой на руках. Марию Сергеевну вызвал в Ленинград Дмитрий Андреевич Колотухин, инженер и ученый, занимавшийся в военные годы радиолокационными станциями. Вызвать-то вызвал, а встретить не сумел – срочно отправился на испытание нового радара в море. Товарищ, которому он передоверил устройство жены, напутал со временем, и молодой женщине с ребенком на руках пришлось добираться до их старой квартиры на перекладных. Дом отказался разбитым, а нового адреса Мария Сергеевна не знала…
Тут и появилась энергичная Палаша, недавно приехавшая из Белоруссии восстанавливать город. Случайно увидев на улице растерявшуюся женщину, она расспросила ее обо всем, отвела к себе в общежитие, быстренько разузнала, где искать Дмитрия Андреевича или его товарищей, нашла их, и те не замедлили явиться и взять остальные хлопоты на себя.
Вскоре Дмитрий Андреевич получил большую квартиру, и Мария Сергеевна уговорила Палашу перейти к ним на постоянное житье. Со стройки девушка уш­ла. Она возилась с маленьким Колотухиным, получала денежное содержание, которое определили ей как домашней работнице, и ходила в вечернюю школу, на чем, видя тягу Палаши к чтению и ее природный ум, настояла Мария Сергеевна. Сама она, едва появилась возможность оставить на Палашу ребенка, пошла работать к мужу, поскольку была квалифицированным радиоинженером.
Когда Василий подрос и готовился идти в первый класс, Пелагея уже закончила техникум и стала экономистом, на крупном механическом заводе. Тут она вышла замуж и тепло простилась с гостеприимным домом Колотухиных, но в каждый праздник непремен­но приходила с поздравлениями, да и в будни не забывала забежать, справиться о житье-бытье, узнать, какие у Васеньки отметки в школе.
Брак Пелагеи Кузьминичны был неудачным, через два года она развелась с мужем, но по фамилии осталась Мережковской. Жила скромно, одиноко и по-прежнему оставалась верным другом семьи Колотухиных. Она самоотверженно ухаживала за Дмитрием Андреевичем, когда у него случился инфаркт, а затем не отходила от заболевшей Марии Сергеевны, которая так и не перенесла смерти мужа.
Это произошло в 1964 году, когда появился на свет внук конструктора, маленький Андрей. Василий Дмитриевич женился рано, в двадцать лет, и сына его тоже нянчили добрые руки Пелагеи Кузьминичны, держа ее за руку, учился Андрюшка ходить по земле. По­том баба Палаша, как звал ее малыш, затосковала вдруг по родной Белоруссии и уехала на жительство в Брест. Но когда Василий Колотухин и его десятилетний сын осиротели, сразу же примчалась в Питер и не оставляла их, пока не наладила в доме относительный порядок и не переселила к ним поближе одинокую двоюродную сестру Василия Дмитриевича. Но и живя в Бресте, она часто наезжала в колотухинский дом, ревниво надзирая, не оставлены ли заботой одинокие мужчины, ведь Колотухин-старший так и не женился снова.
Родом Пелагея Кузьминична была из Гомельской области. В сорок втором их деревню вместе с жителями дотла спалили фашисты. Девушка спаслась только потому, что была в соседнем поселке, ходила туда за солью. Долго мыкалась Палаша по растерзанной гитлеровцами Белоруссии, пока не набрела на партизан. Была у них связной, в диверсиях на железной дороге участвовала. За это была награждена партизанской медалью.
Когда пришли наши, Палаша залечивала раненую ногу в лесном госпитале. Армия ушла дальше, освобождать Польшу, а молодая девушка вскоре отправилась в Ленинград – восстанавливать полупустой, остро нуждавшийся тогда в рабочих руках город.
IV
– А свитер мне зачем? – спросил Андрей, вытаскивая его из рюкзака. – Я его не хотел брать…
– Это я положила, Андрюша, – сказала Пелагея Кузьминична. – Теплая одежда в дороге никогда не помешает…
– Так ведь в Оренбургскую область еду! Там жара знаете какая бывает?!
– Так то днем, – не унималась Пелагея Кузьминична. – А ночью, я где-то читала, даже в пустыне иней выпадает. На то и резко континентальный климат. Да и не поймешь сейчас эту погоду – на юге летом снег идет. Вон как в Мексике было: народ на улицах замерзал. А на Чукотке плюс тридцать градусов. А чего тут удивляться? Распатронили небо ракетами, дырок понаделали, отсюда и казусы происходят. Ты, Андрюша, возьми свитерок-то, весу в нем всего ничего, а, глядишь, сгодится…
– Ладно, – отмахнулся Андрей, – возьму… А про ракеты вы напрасно. При чем здесь они? Погода зависит от солнечной активности. Вон в Сибири есть астроном-метеоролог, так он по расположению солнечных пятен ураганы в Атлантике предсказывает, когда косить-сеять дает советы. Дьяков его фамилия.
– Не скажи, Андрюша, – возразила Пелагея Кузьминична. – Веди ракеты при запуске они что? Атмо­сферу прожигают, кислород там и все прочее исчезает. А природа не терпит пустоты. Эту дырку заполняет другой воздух, перемешивание начинается, а с ним смерчи, прежде невиданные, и все такое прочее.
– Сдаюсь! – поднял руки и рассмеялся Андрей – Аргументация у вас, дай Бог каждому… Теперь точно – свитер беру.
– И очень хорошо… Пойдем-ка на кухню, побалуемся кофейком. А Василий Дмитриевич придет – будем ужинать. Значит, ты сегодня и отбываешь? «Красной стрелой»?
– На ней самой. Утром будем в Москве, перейдем на Казанский вокзал, оттуда покатим на оренбургском поезде.
– В добрый путь, – вздохнула Пелагея Кузьминична. – Большое дело вы делаете, студенты… Столько за эти годы понастроили! Пойду воду поставлю для кофе.
Они сидели на кухне и пили кофе. Андрей, выпив полчашки, достал сигарету. Курил он изредка, за компанию на студенческой вечеринке или когда его сильно что-то тревожило.
– Хочу вас спросить, Пелагея Кузьминична, – сделав первую затяжку, начал разговор Колотухин-младший. – Вы помните, как отец женился на маме?
– Конечно, помню, – отозвалась Пелагея Кузьминична. – Тебе подлить горяченького?.. Как женился?.. Она с год к нам ходила, а потом Васенька мне и говорит: «Хочу жениться…» И слава Богу, отвечаю, она девушка добрая, любит тебя, счастья вам да деток в дом. У дедушки твоего инфаркт тогда уже случился, но отошел он, совсем было поправился, не думали мы, что через год эта болезнь опять за него примется. Так что тогда сначала Марии Сергеевне сказа­ли, потом Дмитрию Андреевичу. И сыграли свадьбу.
– Значит, мама бывала здесь до того, как… Ну, свадьба…
– Бывала, – подтвердила Пелагея Кузьминична. – А как же иначе? Неужели как сейчас. Явятся, и на­те вам: папа, мама, знакомьтесь: моя жена… А у родителей чуть не разрыв сердца. Конечно, главное, чтобы по сердцу была, но отцу прежде не сказать – жестоко его обидеть. Дружкам ведь сообщишь… А разве есть на свете человек, кто тебе больший друг, чем отец? Такой отец у тебя, Андрюша…
Пелагея Кузьминична вдруг подозрительно посмотрела на Андрея:
– А чего это ты разговор такой затеял? Уж не собрался ли жениться?
– Собрался, Пелагея Кузьминична…
– Вот это да! Чуяло мое сердце: надо все бросать и к вам ехать… И кто же она?
– Девушка.
– Понятно, что не юноша и не старая бабка… Из университета вашего?
– Нет. Впрочем… Она раньше училась, потом ушла, стала работать.
– Ну что ж, не всем быть учеными, надо кому-то и обычную работу выполнять. Главное – человеком оставаться… И где же она работает, Андрюша?
– В салоне красоты. Она косметолог…
– Нужная профессия. Помогать людям становиться красивее – это даже благородно, если хочешь.
– Вот и Марина так считает.
– Так что же тебя тревожит? Ты с отцом говорил?
Андрей опустил голову:
– Пока нет… Не уверен, правильно ли он поймет.
– Чудак-человек! Да твой отец что хочешь поймет. У него не только светлая голова, у него и сердце умное. Сегодня же и скажи. Ведь уезжаешь… Пусть он пока привыкнет. А вернешься – свадьбу сыграем. Глядишь – еще и до твоих ребятишек доживу… Их понянчу.
Пелатея Кузьминична вдруг всхлипнула и полезла в карман передника за платком.
V
Николай Колмаков ехал в Таллинн.
Он собрался в тот же день. Сразу после беседы с генералом Третьяковым оформил проездные документы, заехал домой за «допровской корзинкой», так они с Тамарой называли в шутку его походный портфель, позвонил жене на работу, заехать проститься уже не было времени – опаздывал на поезд, поцеловал Галинку, она обложилась учебниками, готовилась к экзаменам в училище, сказал ей, что уезжает ненадолго.
Сейчас он выстраивал в голове план будущих действий в Таллинне, ведь у него два разных поручения от генерала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72