– Фирма гарантирует качество на таком уровне, что не боится потерять собственного умельца, – подхватил старпом.
– Так оно и есть, – спокойно ответил Пенсас. – Значит, выходим на рассвете…
– В пять утра быть на борту, – сказал Арнольд Виру.
Сам капитан остался ночевать на борту, он всегда так поступал перед выходом в море
Небо едва посветлело на востоке, а на сейнере уже запустили двигатель, держа машину в постоянной готовности. День обещал быть хорошим, не было ни облачка, редкое явление на балтийском побережье.
– Люди на борту? – спросил Арнольд Виру старпома.
– Нет механика с ремзавода, – ответил Эрик Хино. – Но у него еще в запасе пять минут… Ага, вон кто-то появился на причале.
К сейнеру подошли два человека. Один из них был Пенсасом, другого Арнольд Виру никогда прежде не видел.
– К вам корреспондент, капитан Виру, – поздоровавшись, сказал Пенсас. – Вчера меня встретил председатель и попросил привести его утром из гостиницы на причал.
– Меня зовут Пауль Варес, – сказал корреспондент, входя в рубку и протягивая листок бумаги. – Это записка председателя колхоза – разрешение выйти на промысел и написать о вашем экипаже статью.
Капитан развернул листок с фирменным знаком наверху и прочитал машинописный текст, скрепленный подписью председателя.
– Хорошо, – сказал он, – можете идти с нами, ухой накормим, если рыба будет. Только прошу не болтаться под ногами, когда начнем работать, не задавать глупых вопросов. Сумеете?
– Постараюсь, капитан.
– Уж постарайтесь… Море не любит суеты.
Он протянул листок старпому:
– Запишите, Эрик, в судовой журнал: по распоряжению председателя колхоза взяли на борт корреспондента. Как вас там?
– Пауль Варес.
– Его, значит, самого… А для пограничников бумага у вас есть?
– А как же! – ответил Рокко Лобстер и похлопал себя по левой части груди.
III
Как обычно, генерал Третьяков проснулся в шесть часов утра. Спал он с открытой балконной дверью, поэтому проветривать комнату не было необходимости, и Лев Михайлович после нескольких минут бега на месте стал разминаться привычными упражнениями. Затем принял душ, чередуя горячую воду с холодной, с силой растерся мохнатым жестким полотенцем, набросил на плечи легкий халат и в ожидании завтрака, который, судя по запахам на кухне, принялась уже готовить Вера Васильевна, сел к письменному столу.
Перед генералом лежала диссертация одного из его аспирантов. Будучи доктором военных наук, Третьяков всерьез занимался подготовкой теоретических работников, так необходимых ведомству, в котором он прослужил всю жизнь, хотя сочетать науку с практической деятельностью было нелегко.
Научную работу аспирант посвятил проблемам информационной работы стратегической разведки. Сейчас диссертация была раскрыта на той главе, где рассматривалась область вероятного, когда необходимо извлечь рациональное и позитивное начало из большого количества неопределенных по характеру сведений. Диссертант отмечал, что это довольно сложное, чреватое проколами, но весьма перспективное поле деятельности для специалиста по информации.
«Умение принять решение по имеющимся данным, большинство которых носит неопределенный, а зачастую и противоречивый характер, определяется прежде всего личностью разведчика, – писал аспирант. – Область вероятного – нейтральная полоса в разведке. И вооруженность знанием теории неопределенных фактов, помноженных на интуицию, опыт и смелость специалиста по информации, помогут ему сделать правильные выводы».
Лев Михайлович хмыкнул, взял листок бумаги и написал:
«Верное суждение… Тот, кто отказывается принимать решение, пока не получит в распоряжение все имеющиеся факты, уже принимает решение, но со знаком минус: он откладывает его до неопределенного времени. Если руководитель ждет от разведки глобальных сведений, ему придется ждать их до второго пришествия.
Уметь обходиться минимумом фактов – и попадать в яблочко. Вот это! Именно в этом наша профессиональная суть».
Третьяков знал, что разведывательная информация никогда не бывает исчерпывающей. Правительство всегда принимает решения, руководствуясь неполной информацией. Дело в том, чтобы у правительства всегда были под рукою люди, готовые высказаться по данному вопросу здраво и компетентно. А истинный профессионал в суждениях смел и независим, к тому же он умеет доказать истинность собственной точки зрения.
«Необходимо делать все возможное, чтобы собрать нужные сведения, – записал Лев Михайлович. – Затем беспристрастно взвесить доподлинно известное, дать оценку скрытым пока факторам, быстро принять решение и продолжать действовать на новом уже витке».
– Завтрак на столе, – подала голос Вера Васильевна.
Уже сидя за столом и обмениваясь с женой фразами по поводу погожих дней наступившего бабьего лета, Третьяков подумал о том, что его аспирант прав, считая, что информационная работа разведки не должна ограничиваться областью, где определенность стопроцентная и выводы зиждятся на достоверных фактах. Нет, разведка обязана активно вторгаться и в многообещающую область вероятности. Обоснованное мнение специалиста о том, может ли такое в принципе произойти и как себя поведут те или иные составляющие, представляет собой продуктивную ценность для информационной службы.
«Тема его работы, – подумал Третьяков об аспиранте, надевая в прихожей ботинки, – впрямую подводит к идее предвидения. Ведь все виды разведки так или иначе занимаются предсказанием будущего. Надо будет сказать ему об этом».
На очной ставке между Мариной Резник и Матти Бьернсоном молодая женщина вела себя спокойно, хотя можно было ожидать истерического взрыва – он мог случиться при виде человека, который подвигнул ее на невольное убийство матери.
Она обстоятельно отвечала на вопросы Митрошенко, который проводил очную ставку. Присутствие Колмакова сочли нежелательным. Не надо, чтобы его видел в качестве сотрудника Комитета государственной безопасности Матти Бьернсон. Да и Резник до сих пор не знает, кем на самом деле является «ученик» академика Колотухина.
Третьяков присутствовал, но вопросов не задавал, сценарий очной ставки они обговорили с Митрошенко заранее. Он лишь пытливо всматривался в лица мо­лодых людей и старался понять, как получилось, что при разных социальных системах выросли одинаково нищие духом индивидуумы.
«О пережитках прошлого толкуем, – с горечью думал он. – Какие пережитки, если революция, разруха, голод, судороги нэпа и даже ужасы войны для этой вот Резник – глубокая история, если не сказать мифология… Тут другое. Падение нравственных устоев определяется и тем, что их подталкивают идеологические диверсанты извне и внутри страны. Это и есть настоящее. Пожинаем мы и плоды прошлого, когда в миллионах жертв бесчисленных сражений и репрессий, организованных внешними и внутренними врагами России, оказывались люди смелые и принципиальные, не умеющие ловчить и подстраиваться под фальшивые призывы и лозунги. А те, кто ухитрился выжить, родили себе подобных да и воспитывали их в собственных житейских установках. Конечно, нет правил без исключения, но социальные катаклизмы значительно подорвали нравственный потенциал нашего общества. И потом многое делалось для того, чтобы развратить народ, одна деятельность Великого Алкоголизатора в маршальском мундире чего стоит…»
Когда обстоятельства рокового альянса Марины Резни и Матти Бьернсона были выяснены, Тоетьяков собрал у себя сотрудничов группы, занимающейся ловушками для «Осьминога».
– Матти Бьернсона отпустите, взяв подписку о невыезде, – распорядился генерал.
– Но ведь он преступник! – воскликнул Митрофан Елуферьев. – Заброшенный агент «Осьминога»…
– Верно, – усмехнулся Третьяков. – И его признание в этом запротоколировано… Но через семьдесят два часа после ареста аспиранта мы обязаны обвинительное заключение довести до сведения консула, поскольку Бьернсон является иностранным подданным. История немедленно попадет в газеты, придется давать интервью иностранным корреспондентам, а мы к этому пока не готовы. А главное – спугнем хозяев аспиранта, боссов «Осьминога».
– Но Матти Бьернсон может сам организовать утечку информации, связанную с его предварительным арестом, – осторожно возразил Митрошенко.
– А вот вы и постарайтесь, чтобы этого не произошло, Анатолий Станиславович, – сказал генерал. – Во-первых, предупредите самого Матти: поскольку его все равно будут судить за содеянное в нашей стране, от проявленной им лояльности зависит уровень наказания. Во-вторых, будущие контакты Бьернсона возьмите под неусыпный контроль. Никаких визитов в консульство, встреч с журналистами… Спонтанные выходы на него связников «Осьминога», если они обозначатся, – тоже на вашей совести, друзья. Надо глухо обложить Викинга. Но тот, кто за ним, возможно, наблюдает, не должен ничего заметить.
– Если не засекли его визит к нам, – подал голос Колмаков.
– Будем надеяться, что этого не произошло, – проговорил Третьяков. – Теперь об этом типе из Одессы. Я имею в виду Марка Червягу. Чем он занимается сейчас?
– Поселился в Ольгине, – принялся докладывать Митрофан Елуферьев. Именно ему с помощниками бы­ло поручено опекать Докера. – Получил на Финляндском вокзале контейнер. Содержимое установить не удалось… Перед этим говорил из телефона-автомата. Переводы, которые Червяга получил на Центральном телеграфе, проверили. Они отправлены из сорок пя­того отделения связи от имени не существующего в Ленинграде учреждения.
– А от кого он получает посылки? – спросил Тре­тьяков.
– Мы пытались установить наблюдение за теми секциями, откуда он их вынимает, но тщетно…
– Это и понятно, – заметил Митрошенко – Кто придет к отработанному уже тайнику? Номер секции каждый раз меняется.
– Но ведь как-то узнает их ваш клиент?! – сказал начальник управления. – По телефону?
– Звонил он только один раз, – сказал Елуферьев.
– Засекли абонента?
– Никак нет, – виновато потупился Митрофан Елуферьев. – Не успели…
– Обидно, – резюмировал Третьяков. – Червяга – боевик, исполнитель. Мы хорошо знаем, что и в гангстерской банде его использовали на предмет пострелять из пистолета. Конечно, в «Осьминоге» навели на него шпионский политес, но в конечном итоге он мальчик на побегушках у серьезного, только, увы, неизвестного нам агента. Возможно, этот икс появился у нас недавно или это слипер, разбуженный по команде из Ухгуилласуна, а то и прямо из Лэнгли. Тогда он втрой­не опасен, ибо таких профессионалов берегут, пускают в ход, когда объявляют ва-банк. Как он ведет себя сейчас, этот Червяга?
– Перешел к конкретной деятельности, – ответил Елуферьев. – Появился в университете, долго высматривал кого-то на философском факультете, а когда наткнулся на Андрея Колотухина, то принялся осторожно, на разумном расстоянии следить за ним.
– Давно следит?
– Со вчерашнего дня, товарищ генерал.
– Почему сразу не доложили? Разве не ясно, что делается это неспроста? Складывалась ли за это вре­мя ситуация, когда Червяга и парень оказывались один на один?
– Случалось, но в многолюдном месте, – уже догадавшись, в чем дело, и побледнев от волнения, сказал Митрофан.
– Немедленно арестуйте Червягу! – распорядился Третьяков. – Срочно подготовьте обоснование ареста, материалов у нас на него более чем достаточно, и свяжитесь с прокурором. Где он сейчас находится?
– Отправился вслед за Колотухиным-младшим на дачу академика, – ответил Елуферьев
– Ваши люди с ними?
– Конечно!
– Тогда санкцию на арест пусть оформляет Николай Иванович, а вы, Митрофан, берите оперативную машину и с группой захвата отправляйтесь туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72