Погода была отличная, видимость – лучше не бывает, хотя по прогнозу были обещаны обложной дождь и туман, но их пока не было и в помине.
Сдававший вахту штурман сказал, что мастер недавно пошел прилечь и просил разбудить его, если обещанный туман появится.
– Вот тебе точка, брал по радиомаякам, слышно хорошо, – сказал он Олегу. – Только что гонял радар – впереди никого нет. За вахту обогнали три судна. В старушке «Вишере» пороху еще хватает, идем по пятнадцати с половиной узлов.
Третий штурман перенес с черновика записи за четыре часа в судовой журнал, пожелал Давыдову доброй вахты и ушел со сменившимся рулевым пить чай.
Едва третий покинул мостик, как появился Кунин.
– Привет полуночникам, – сказал Борис и легонько похлопал по плечу Давыдова, который стоял на крыле и в бинокль осматривал горизонт. – С первой в рейсе собакой тебя, Олег.
– Ну, не скажи, – возразил Олег, не отрываясь от бинокля. – В такую яснину, как эта, не назовешь вахту собачьей. Ты читал «Белые ночи» Достоевского?
Борис с любопытством глянул на Олега.
– Кино смотрел, – сказал он. – Странный ты па­рень, Олежка… Почти двенадцать лет плаваю, всяких штурманов насмотрелся, а такого не встречал.
– Какого? – спросил Олег.
– Ну, как тебе сказать… Чересчур начитанного, что ли… Твоя эрудиция выходит за рамки нормы. Тебе это не мешало в жизни?
– Сейчас нет, а вот в школе и мореходке – да. Погоди, Боря, я сейчас определюсь, возьму точку, и мы с тобой спокойно потолкуем.
Он надел наушники, настроил радиопеленгатор на один радиомаяк, потом взял второй, третий… Треугольника погрешности почти не было, и ложились линии так, что было видно: у предыдущего штурмана обсервация была на уровне. Олег вздохнул, он всегда испытывал облегчение и даже некую радость, когда сходились у него штурманские расчеты, поставил на курсе отметку определенного им места, надписал рядом на карте время и отсчет лага.
Выйдя на правое крыло, где стоял с сигаретой в руке Борис, довольно спросил:
– Ну и что ты хотел мне доложить по поводу мо­ей эрудиции?
Олег Давыдов родился и вырос в Ленинграде и уже с самых первых, еще дошкольных лет не мыслил себе иной профессии, нежели морская.
Детство Олега было омрачено уходом из дому отца. Ему тогда не было и четырех лет. От долгих лет безотцовщины у Олега до сих пор сохранилось чувство некоей обделенности, хотя отец, десять лет пространствовавший по Сибири, Средней Азии и Дальнему Востоку в обществе женщины, которая и явилась причиной его ухода из семьи, вернулся к старому очагу. Мать приняла его, простила.
Отец, Василий Васильевич, безусловно, любил и Олега, и дочь Ларису, которая была двумя годами моложе Олега. Но его отцовское чувство болезненно смешивалось с комплексом вины, и он порой заискивал перед детьми или тушевался в их присутствии. Это вносило некую неловкость в отношения – всем становилось не по себе.
Когда Олег уже плавал штурманом, Василий Васильевич решил объяснить Олегу, почему он когда-то оставил семью.
– Видишь ли, – сказал он, – женщины бывают двух типов: хранительницы домашнего очага и спутницы. Твоя мама из первых, она истинно святая женщина… А мне хотелось свободы, хотелось полета… Вот я и полетел. Мне казалось, что обрел спутницу, только не знал: с возрастом осознаешь смысл и радость размеренного бытия. Блудный отец… Слава Богу, твоя мама простила меня. А ты, сынок?
Олегу было жалко отца, но вдруг он пронзительно вспомнил, как в первом классе к нему подошла девочка с большим голубым бантом на светлых волосах.
– Меня зовут Валерия, – сказала она, – а мой папа капитан. Он из Африки вернулся. А твой папа откуда пришел?
– Мой папа нас бросил, – с вызовом произнес Олег, приученный матерью говорить только правду.
Девочка по имени Валерия удивленно посмотрела на него, потом удовлетворилась ответом и заскакала вокруг одноклассника на одной ножке, напевая:
– Бросил-бросил, папа бросил!
Олег в тот раз убежал из школы домой, оставив в классе ранец, и матери пришлось долго уговаривать его вернуться обратно.
Он рано научился читать и проглатывал бессчетное количество книг. Хорошая память удерживала почерпнутые из них идеи, мысли, разнообразию информацию, и Олег со временем приобрел пусть и разношерстные, но достаточно обширные знания, которые выделяли его среди сверстников.
На беду свою он обладал натурой, которая неудержимо заставляла его непременно поделиться прочитанным с окружающими. Чаще всего это воспринималось как попытка выделиться. К тому же в ребячьей компании ценят по другим меркам. И застенчивый, не очень общительный Олег сумел создать второго Давыдова, который умел при случае драться, легко заводил знакомство с девчонками, не боялся поспорить с учителем, а порой и поправить его к всеобщему восторгу класса.
В новом коллективе курсантов мореходки Олегу пришлось входить в роль парня несколько заумного из-за великого множества историй, которые он знал, но настоящего флотского товарища. Он первым бросался в бой за честь училища, был большим выдумщиком по части досуга, мог развлечь ребят, разыграв недалекого командира роты, у которого, впрочем, хватало соображения понять, что курсант Давыдов – завзятый нарушитель, и при удобном случае воздать ему за все его прошлые шуточки.
Олег хорошо понял, что имеет в виду Борис Кунин. Нет, он не считал себя выдающейся личностью. Морская служба шла у него хорошо, нравилась ему. Через четыре года работы в Балтийском пароходстве он стал вторым помощником капитана, это для их конторы, где судоводительских кадров было всегда в избытке, довольно быстрый путь. Но Олег чувствовал какую-то неудовлетворенность. Конечно, он стремится в капитаны и станет им непременно. А что потом? Этого он пока не знал.
Стремление к приобретению новых знаний привело Олега в университет. Он поступил на заочное отделение юридического факультета, решив, что профессиональное знание юриспруденции поможет ему осуществлять штурманские, а потом и капитанские функции.
Сейчас Олег перешел уже на второй курс.
– Зачем тебе это надо? – спросил Борис Кунин, продолжая затеянный им разговор. – Учти: спрашиваю не в осуждение, просто хочу проникнуть в суть твоих жизненных намерений.
– А зачем ты пошел в медицинский, а теперь вот плаваешь на «Вишере»?
– Хотелось увидеть белый свет.
– Шел бы в мореходку.
– Но ты ведь знаешь – я близорук.
– Верно… Прости, Боря. Что же касается университета… Ты понимаешь, мне все кажется, что я способен на большее… Меня переполняют некие силы, особая энергия, что ли, которые не находят выхода. Словом, живу я вроде вполнакала.
– Дуришь ты, парень, – засмеялся Борис. – Да у тебя даже хобби никакого нет… Значит, ты на своем месте.
– Да, я с сомнением смотрю на врача, который в свободное время мастерит радиоприемник, и на инженера-строителя, который все свободное время проводит с этюдником. Хотя, может, это и есть выход их особой энергии, а вот в чем он для меня – определить не могу.
– Где мы сейчас находимся? – спросил Борис.
– Взгляни на карту, – ответил Олег.
Как-то в рейсе Кунину не спалось, он пришел к Олегу на вахту, и тот от скуки стал объяснять другу азы «навигацкой» премудрости. Борис довольно быстро освоился с новым делом и теперь мог вполне сносно вести прокладку, делать обсервации.
Но посмотреть на карту Кунину не удалось. Едва он вошел в штурманскую рубку, как с левого крыла, где стоял вахтенный матрос, донесся крик:
– Ракета! Красная ракета!
III
Они вернулись в Кронборг только к обеду, побывав в совхозе «Синегорье», где уже оплакивали погибшего Володю Рыбина.
Колмаков, который был в гражданской одежде, держался во время первичного расследования как бы в стороне, тем более, что он вполне мог сойти за представителя прокуратуры, которая всегда присутствует в случае обнаружения трупа при подозрении в убийстве.
Опросили сослуживцев Рыбина по гаражу, совхозного диспетчера, который выписывал ему путевку в Канельярви. Всем до единого бойцам студенческого строительного отряда показали для опознания фотографию неизвестного пока убийцы – он так и остался неизвестным, никто его в совхозе «Синегорье» не видел.
Уже пришла из Ленинграда справка: Ханжонкин Петр Елисеевич в городе не значится. Нашли кассиршу с Финляндского вокзала, которая подтвердила, что именно она выписывала сезонный билет до станции Ольгино, обнаруженный в кармане незнакомца, но вот кому выписывала – не помнит.
В час дня на место происшествия прилетели генерал Третьяков и начальник войск пограничного округа. После короткого совещания на месте группа вернулась в Кронборг, откуда Лев Михайлович уехал в Ленинград, напомнив майору Колмакову о том, что он должен обязательно разобраться с «бешеным бульдозером» на заставе имени Петра Игнатенко.
– Попробуйте рассмотреть эти события как звенья единой цепи, – сказал в заключение Третьяков. – Здесь явно один почерк. А вот что этот таинственный противник хотел нам «написать» – это надо думать. Обмозгуйте все и с наших, и с пограничных точек зрения. Заодно побывайте на своей заставе.
На родной заставе Колмаков последний раз был два года назад. Там уже, конечно, новые парни, и командир с замполитом ушли на повышение, разве что остался прапорщик Никита Авдеевич Колов, бессменный старшина заставы № 1, который почти двадцать лет назад учил уму-разуму и Артема Логинова, и его самого, и Петра Игнатенко, которого давно уже нет в живых.
Для всех эта прекрасная белая ночь была трудной и бессонной, и Завалишин отпустил своего заместителя и гостя домой, наказав им пораньше лечь спать, чтобы со свежими головами выехать поутру на заставу № 1.
Артем жил на Приморской набережной, там, где кончался старый город, и за парком, который украшал живописный пруд, начинались двенадцатиэтажные башни новых жилых кварталов.
Настя, жена Артема, ждала мужа и гостя – стол в гостиной был почти накрыт. Она сразу же забросала Колмакова вопросами о Тамаре и Галине, и Николай, отвечая ей, ходил следом из кухни в комнату и обратно, пока Артем шутливо не прикрикнул на них: мол, успеете наговориться за столом – и потащил Колмакова на балкон – покурить.
– И что ты обо всем этом думаешь? – сразу же спросил он у Николая.
– Пока ничего определенного. Но шеф мой прав: один почерк. Более того, надо ждать новых происшествий.
– Не каркай, – Артем толкнул Николая в бок, – с меня и случившегося довольно.
– Что тебе известно о новой конторе в Сканди­навии?
– Не больше, чем вам, Коля. Мы то и дело натыкаемся на следы ее деятельности, знаем, что где-то в окрестностях портового города Ухгуилласун действует организованная ею шпионско-диверсионная школа, которую они условно называют Ликеем, но вот под какой крышей упряталась сама фирма – увы… Это больше по вашей части, дружок.
– Нам только известно, что заправляет всем этим делом человек, хорошо знающий местные условия и свободно владеющий финским и шведским, – сказал Николай. – Видимо, собственный, скандинавский кадр. Доморощенный, так сказать.
– Этого явно недостаточно, – с сомнением покачал головой Артем – Ну да ладно – о делах после. На заставе вдоволь наговоримся. Выезжаем туда в семь утра.
– Мужчины! – позвала Настя. – Руки мыли? Бы­стренько в ванную!
Едва уселись за стол, пришла Алена, дочь Логиновых, ровесница Галинки. Она тоже недавно окончила восьмой класс.
– Надумала, Аленка, куда пойдешь учиться? – спросил ее Николай.
– В девятый класс. А закончу школу, приеду к вам в Ленинград. Хочу в университет, на биологический, как мама.
– А как дела у Пети?
– Получили письмо – уезжает на сборы в Закавказский округ, – ответил Артем. Петр учился в Высшем пограничном училище в Подмосковье.
Из кухни появилась Настя с блюдом, на котором исходили ароматом цыплята табака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72