– И с творчества какого поэта мне начать? – продолжая иронично улыбаться, спросил генерал-лейтенант Казаков, не определивший еще своего отношения к такому повороту в разговоре с гостем из Ленинграда.
Они много лет знали друг друга, бывало так, что и служили в одном городе. Многолетнее знакомство переросло в крепкую дружбу, которая не прерывалась, хотя сейчас резиденция Казакова размещалась в Риге. В этот раз они встретились в Таллине, выехав один другому навстречу.
– Начни с Пушкина, – посоветовал Третьяков. – У него есть ответы на многие вопросы, которые возникают у нас сейчас. Для меня его гениальность в том, что он дал искусству, а значит, и огромному пласту жизни, новое правило. Рекомендую стихи Бунина…
– Хорошо, – согласился Казаков. – А при чем здесь этот китаец? Как его…
– Цао Чжи, – подсказал начальник управления.
– Вот именно…
– Он родился в конце второго века нашей эры и был младшим братом будущего императора Вэнь Ди, это было время упадка и близкого уже конца империи Хань. Однажды старший брат приказал Цао Чжи прой­ти под страхом суровой кары семь шагов и сложить за это время стихи. За семь шагов!
– Да, у него, прямо скажем, времени было не густо, – заметил Казаков. – Как у нас с тобой… И справился?
– Цао Чжи прошел эти шаги, тут же складывая стихи. Вот они:
Варят бобы –
Стебли горят под котлом
Плачут бобы:
«Связаны все мы родством!
Корень один!
Можно ли мучить родню?
Не торопитесь
Нас предавать огню!»
После некоторой паузы Казаков хмыкнул и ска­зал:
– А что? Тут есть смысл… Ты, конечно, имел в виду события последних дней… Если наложить идею стихов на смысл происходящего. Ты знаешь… Послу­шай, а почему ты именно эти стихи прочитал?
Третьяков рассмеялся:
– Сегодня утром раскрыл книжку стихов Цао Чжи «Семь печалей», – захватил с собою в дорогу, – прочитал эти строки и тут же подумал: процитирую их Вадиму. Они, кажется, и у тебя вызвали некую цепочку представлений. А говорил: нет времени газету раскрыть…
– Погоди, погоди, Лев. Тут у меня крутится некое соображение. Мы знали, что «Осьминог» приготовил нам сюрприз. Но чтобы дрессированные дельфины…
– К нам давно поступают сведения о том, что янки всерьез работают с этими «интеллектуалами моря», – отозвался Третьяков. – У них созданы секретные дельфинарии на Гавайских островах, в Ки-Уэст, штат Флорида, на военно-морской базе Сан-Диего и еще кое-где. Дельфины подвергаются и обычной дрессировке, и воздействию электронных систем через вживленные в их мозг датчики.
– У тех трех животных, которых мы сумели поймать, – заметил Казаков, – специалисты обнаружили эти устройства. Капитаны сейнеров подметили, что поначалу дельфины были как бы смущены окружившим их неводом. Затем они словно получили приказ я стали прыгать через поплавки.
– А трое остались? – спросил начальник управления. – Не сумели уйти или не захотели…
– Над этим и ломают голову специалисты, – вздохнул Казаков. – Профессор Щекин, большой специалист по дельфинам, прилетел с Черного моря в качестве консультанта. Он считает, что с этими животными «Морской ястреб» поддерживал двустороннюю связь. А вот каким образом – это предстоит разгадать…
– Люди с «Морского ястреба» помалкивают, – сказал Третьяков. – Капитан утверждает, что судно зафрахтовано экспедицией Норвежского института биологии моря. Научный руководитель экспериментальных работ некто Карл Сэндберг. От него за версту несет управлением науки и техники ЦРУ. По его утверждениям, «Морской ястреб» испытывал методы использования дельфинов в качестве загонщиков рыбных косяков.
– Тут они дали маху, – подхватил Казаков. – Не догадались для отвода глаз обзавестись хоть каким-нибудь рыбопромысловым оборудованием. Такие профессионалы и допустили прокол!
– Погоди радоваться, Вадим, – предостерегающе поднял руку Третьяков. – В этом уравнении, которое преподнес нам противник, еще достаточно «иксов» и «игреков». Они, увы, не расшифрованы.
– Твои стихи, Лева, вернее китайского младшего брата, навели меня на мысль о масштабности какой-то до конца еще не ясной операции. Если связать рейд «Морского ястреба» со случаями попыток перехода границы в портах Таллинна и Пярну… Словом, сразу много бобов варится в котелке… И все они, эти зерна, из одного стручка – родные братья.
– А если учесть сведения об активизации националистической пропаганды в эмигрантской среде скандинавских стран, то… Видишь, как синхронно мы стали соображать, Вадим. Кстати, наши таллиннские коллеги зафиксировали кое-какую отнюдь не лояльную деятельность одного преподавателя высшей школы. К нему давно присматривались, но этот человек ловок, как угорь, и не давал никаких зацепок. Теперь есть основа­ния подозревать его причастность к истории с контейнером в порту и зайцем в Пярну.
– Его взяли под наблюдение? – спросил Казаков.
– Разумеется. Работают доцента таллиннские ребята, кое-кого я дал им из собственных сотрудников, для резерва. Меня держат в курсе событий. Он, этот «активист», засветился во время подхода к дяде того Пенсаса, который пытался прорваться через границу на участке Кронборгского отряда. Помнишь ту историю?
– Ну как же, – отозвался Казаков. – Специальный циркуляр получил со всеми подробностями.
– Тот дядя служил в легионе, потом разбойничал в лесу, отбыл наказание, сидел тихо, как будто бы не вредил, если не считать того, что, как мы теперь уже установили, воспитал племянника в духе злобной ненависти к Отечеству. А сейчас есть все предпосылки считать, что дядя задумал податься на север. А если учесть, что он работает в мехмастерских рыболовецкого колхоза, старший Пенсас может оказаться твоим клиентом, дорогой пограничник.
– Надо сделать все, чтобы до этого не дошло. А это уже по вашей части, товарищ чекист.
– По нашей, по нашей, – согласился Третьяков. – Лично я в Таллинне гость, координирую наши мероприятия с прибалтийскими… Вроде как старший среди равных на побережье. И не потому, что семи пядей, а попросту центр считает: главная цель происков «Осьминога» – в Ленинграде. Остальное – сопутствующие акции.
Разговаривая, они подошли к музею старого крестьянского быта под открытым небом. Среди, высоких сосен разместился хутор, за ним стояли ветряная мельница, рига, кузница, баня, старинная часовня.
– Какие молодцы, – сказал Третьяков. – Сохранили для потомков. Гольбах говорил, что нет и не может быть ничего вне природы. А я бы добавил: и вне истории…
– Традиции – великая вещь, – согласился Казаков. – Тот, кто отвергает прошлое, останется без будущего. Пойдем смотреть мельницу? У нас есть еще немного времени.
– С удовольствием, но в следующий раз, – ответил Третьяков.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Траулер терял остойчивость.
Температура наружного воздуха резко упала, и летящие на палубу, надстройку, рангоут и такелаж судна брызги и каскады морской воды немедленно превращались в лед, плотная стекловидная корка которого постоянно увеличивалась.
Верх траулера настолько утяжелился от обледенения, что даже незначительное уваливание под ветер могло повлечь за собой опрокидывание корабля.
«Тонн пятьдесят уже есть», – подумал Олег Давыдов, выглядывая из окна рулевой рубки и окидывая взглядом причудливые, потерявшие истинную форму брашпиль на полубаке, траловую лебедку под фок-мачтой, невероятно толстые фока-штаги. Штурман знал, что фока-штаги являются самыми опасными собирателями льда на судне. И не только потому, что способны нести на себе большое количество льда. Свисающие с фока-штагов сосульки смерзались друг с другом, за тем схватывались с брашпилем и носовой палубой и образовывали ледовый парус с большой высотой центра тяжести.
«Там сейчас в потенции еще тот крутящий момент», – подумал Давыдов и приказал боцману перебраться с матросами на полубак и скалывать лед с фока-штагов.
Матросы работали с небольшими перерывами уже шестнадцать часов. Но лед рос быстрее, чем удавалось от него избавиться.
«Предпринять! – лихорадочно думал штурман. – Немедленно что-то предпринять… Я должен произве­сти маневр!»
Он уже не задумывался над тем, как попал капитаном на этот траулер, имени которого даже не знал, очутился в открытом штормовом море с резко понизившейся атмосферной температурой. Надо найти решение, и выход где-то рядом. Давыдов помнит, что о сходной ситуации он читал рассказ писателя-мариниста в журнале «Морской флот».
«Этот проклятый лед, – вспомнил он вдруг. – Так называется тот рассказ… Проклятый лед!»
В то же мгновение Олег осознал, что к нему пришло пробуждение. Но глаз не открывал, лихорадочно припоминая реальные события, произошедшие до того, как он увидел себя в рубке обледенелого траулера.
Штормовое море, лед, вечерний фруктовый коктейль в баре гостиницы «Дофин», Нью-Йорк, «континенталь», пластиковый мешок, Кони-Айленд…
Теперь Олег вспомнил. Он ощутил, что голова у него перевязана, саднит спина и болит немного левая рука. Лежит он в постели, и довольно мягкой, телом почувствовал свежесть простыней.
Сознание прояснялось, и теперь, продолжая лежать с закрытыми глазами, Олег Давыдов сумел определить, что рядом с ним находится другой человек.
– Хватит притворяться, – услышал он голос Джо­на Бриггса и оценил тон его как доброжелательный, свойский. – Я понял уже, что ты не спишь… Лицо изменилось.
– Скажи на милость, какие мы наблюдательные, – проворчал Аргонавт и приоткрыл один глаз. – А что же ты прозевал классический киднепинг, когда твоего друга, а главное коллегу, умыкнули из-под носа в самом центре Нью-Йорка?
«Все правильно, навигатор, – сказал он себе, открывая второй глаз и приподнимаясь в постели на правом локте, левую руку он не решился пока тревожить. – Неважно, что стояло за этим фокусом. Замешан в нем Бриггс или нет, ты должен напирать на него, не давая опомниться…»
– Теперь я понимаю, что все написанное нашими журналистами об этом проклятом Вавилоне было правдой. Но я-то – простак из России, а ты? Профессионал организации! Где ты был, когда меня взяли в вестибюле? А Эдди Картер где был? Ну и система безопасности в оплоте демократии! Доберусь до вашего начальства – выложу все.
«Не понял или притворяется? – подумал Джон Бриггс, наблюдая за тем, как внешне спокойно, но агрессивно по содержанию говорит с ним Давыдов. – Во всяком случае, выдержка у парня хоть куда. Да, но какую позицию теперь занять мне? Нести чушь о какой-то ошибке? Или свалить все на ФБР?.. Олег сразу увидит белые нитки. Не поверит он и в мифических гангстеров. Надо говорить ему правду. Это единственный выход».
Но Давыдов опередил его.
– Еще одна проверка? – спросил он. – Бездарные вы люди, формалисты… Никакой диалектики в методах! И спектакль дешевый. Ты-то сам знал об этом?
Джон Бриггс кивнул, но тут же предостерегающе поднял руку.
– Поверь, я был против какой-либо проверки! – воскликнул он. – В принципе возражал… Но таков порядок, и затею санкционировали шефы из главной конторы. А к режиссуре вообще не причастен.
– Ладно уж, – проворчал Олег, усаживаясь поудобнее. – Я б тебя совсем тогда перестал уважать как специалиста. Но ты обязан был предупредить их, что бывший штурман Давыдов – нестандартная личность. Пусть учитывают это.
– Уже учли. Оригинальным поведением ты доказал право на нестандартный режим, – сообщил Джон Бриггс, улыбаясь. Он был доволен тем, что ему не пришлось врать Олегу или оправдываться перед ним. Противно было бы вести себя так по отношению к человеку, который когда-то спас тебе жизнь.
«А я только и делаю, что предаю его», – подумал Джон Бриггс.
Вслух он спросил:
– Как ты чувствуешь себя?
Давыдов свесил ноги с постели, вытянул их, потом развел руки, ловко спрыгнул на пол.
– Можете похищать еще раз… Голова, правда, немного не в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72