А пришло оно не сразу. Она совсем замучилась, не знала, что ей делать с раздвоенностью чувств. Она любила Артема Логинова и никак не могла забыть Петра Игнатенко. Понимала, что мертвый должен остаться в памяти, но заслонять собой живых не должен. А вот для нее Петр жил… Он незримо стоял между Настей и Артемом все эти годы.
Однажды Настя подумала: «Наверно, не всю меня занимают Артем и дети. Некий уголок души незаполнен, и туда приходит Петр, оттесняет живых». Конечно, она какая-то ненормальная, но что поделаешь, не в состоянии с собой справиться. Вот найти бы такое, что забрало бы ее в полон. Потом пришло озарение: ребенок! Только он возьмет ее всю целиком, поставит все на свои места. Потом Настя засомневалась: ведь у них есть Петр, Алена, а проблема не исчезла. И все же со временем решила: значит, мало ей сына и дочери, не полностью она себя реализовала как женщина. Высший долг женщины – стать матерью, и не один раз. Все остальное – от лукавого…
– Значит, правильно сделала? – спросила она Тамару, облегченно и грустно улыбаясь.
– Лучше и быть не может, умница ты моя! – одобрила ее Тамара и принялась целовать мокрое от слез лицо подруги.
«А Николай мой прав, – с накатившей вдруг грустью подумала она. – У женщин слезы соленые…»
Невольный легкий озноб охватил вдруг ее, и Тамара поняла, что несколько минут тому назад она поддержала Настин почин вовсе не ради красного словца.
«Заведу и я малыша! – решила Тамара. – Коля будет на седьмом небе. Что тут такого? Я же на полгода моложе Насти…»
ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Когда Марк Червяга добрался до Ленинграда, он еще раз сменил документы. Теперь он был инженером-техником Астраханского рыбокомбината и прибыл в Ленинград по заданию предприятия в институт холодильной промышленности изучать новшества в изготовлении рыбных деликатесов.
Надо сказать, что ни одна из легенд, разработанных для Червяги в резидентуре, не была липовой. Если Докер выдавал себя за специалиста в какой-то области, то хоть что-то из этой области ему обязательно было известно. Так и в этом случае. В Одессе Марку доводилось работать по рыбной части и в технологии переработки рыбы он разбирался вполне достаточно.
Командировка, сработанная умельцами из ЦРУ, рассчитана была на месяц. После этого срока Марку Червяге предлагались три возможные варианта. Залечь на дно в другом месте и с другими документами. Вернуться назад, тут было три варианта. Продолжать работу в Ленинграде, если операция не будет закончена или агент, в распоряжение которого Докер поступал сразу после появления в Ленинграде, потребует продолжения работы по его усмотрению.
Первое, что сделал Марк Червяга, когда сошел с поезда на Московском вокзале, – поехал в институт холодильной промышленности и отметил в канцелярии командировку, причем поставил сразу две печати: и на въезд, и на выезд. Никто не поинтересовался: к кому он приехал, чем будет заниматься, кто его посылал и как он здесь оказался. Сероглазая девушка дважды тиснула его липовое командировочное удостоверение треугольной печатью, поставила закорючку, с улыбкой прощебетала «сэнк ю», когда Червяга, мужчина видный и по-южному обаятельный, положил на краешек стола плитку шоколада – и дело было в полном ажуре. Заокеанский шпион получал карт-бланш на месячное пребывание в Ленинграде на законных основаниях: человек в командировке. Теперь ты и для милиции наш человек, и в гостиницу, хотя и со скрипом, но устроиться можно.
Поселившись в гостинице моряков Балтийского пароходства – далековато от центра, но место тихое, неприметное, обстановка патриархальная, чекистами и не пахнет, – Червяга решил завтра же совершить первый подступ к контакту с агентом, который был для него, согласно инструкции, начальником.
Систему связи со Школьником, которого лично передал Сократу мистер Ларкин, разрабатывал сам Джон Бриггс. Червяга не должен был знать кодового имени агента, для него Школьник был Пятым. Червяга не имел права выходить на Пятого, тот находил его, когда было нужно. От Докера требовалось только оставлять в условленном «почтовом ящике» координаты пребывания и там же получать инструкции.
Первый заочный контакт должен был состояться на Финляндском вокзале. Но до того Марку Червяге предписывалось заглянуть в общественный туалет на Невском проспекте. Там, на внутренней стороне двери крайней справа кабинки, ожидало первое послание Пятого.
Так оно и оказалось… Когда Докер закрыл за собой дверь и повернулся, то увидел надпись, сделанную карандашом. Печатными буквами было написано: «Адик + Вика =». Далее изображалось нечто, вовсе не похожее на традиционное сердце со стрелою в середине. Но суть была не в рисунке, а в именах. Первое расшифровывалось как А590 – это был код для автоматической камеры хранения. Вика, соответственно, превращалась в В901. Три следующие буквы имени становились цифрами, под которыми они значились в алфавите.
С номером камеры было еще проще: сегодняшнее число плюс порядковый номер текущего месяца. Вот и все. Но непосвященному человеку ни за что не догадаться, что означает невинная надпись на туалетной двери.
Марк Червяга запомнил тайное «уравнение», вышел на Невский проспект и по левой стороне направился к станции метро.
На станции «Финляндский вокзал» Докер вышел из вагона и неторопливо двинулся по перрону. В этот момент, когда мужской голос произнес. «Осторожно! Двери закрываются!» и створки стали сходиться, он неожиданно прыгнул в вагон. На следующей станции проделал такой же фокус: стоя в вагоне, дождался, когда двери стали закрываться, и очумело вывалился на перрон. Не заметив ничего подозрительного, Докер вернулся на вокзал.
В ячейке автоматической камеры хранения Марк Червяга нашел скромную хозяйственную сумку, наполненную яблоками. Докер достал сумку и оставил взамен коробку с тортом. Кроме торта, там было сообщение о том, что он прибыл, устроился, передавал координаты.
Теперь кружным путем Докер повезет эти яблоки в гостиницу, чтоб там найти в сумке инструкции Пятого: как поступать ему дальше.
II
– Академиком поручено заниматься лично мне, мистер Фергюссон, – напомнил Джон Бриггс.
– Вот именно, – согласился руководитель «Осьминога». – Поэтому я и прошу вас доложить в Лэнгли мои предложения по осуществлению второй акции ликвидации. По операции, связанной с устранением Лассе Огрена, все ясно. Я готовлю ее сам, и дело подвигается успешно. Мистер Ларкин одобрил наши планы, намечены исполнители и дублирующий состав. В последний, кстати, я включил Аргонавта. Правда, неизвестно, какие сюрпризы ждут его в столице, может быть, директор назначит вашего питомца нашим шефом… Но пока он сотрудник «Осьминога», и я позволил себе наметить его будущее.
– Ладно, Стив, вы все сделали правильно, – устало проговорил Джон Бриггс. – Только не забывайте, что мы через два часа вылетаем. В чем суть второй акции?
– Тут необходима ваша помощь, Джон. Напишите прямо сейчас записку для Марины Резник, ее передаст Викинг. Я хочу использовать этот объект для первого удара по академику.
– Каким образом?
– Уберем руками Марины его сына. Это сломает Колотухина.
– Неплохо задумано… Только зачем он нам такой, сломленный, нужен?
– Вы сами утверждали, что, по заключению вашего человека, академик – стойкий в психологическом отношении субъект. Но потеря единственного сына ослабит его духовно, подготовит к тем дальнейшим мероприятиям, которые мы начнем против него.
– У меня нет оснований не доверять такому опытному профессионалу, как мой агент, но я хорошо знаю русских, Стив. У меня есть основания полагать, что ученый может ожесточиться, начать работать с утроенной энергией. Вы ведь не хуже меня знаете: русские непредсказуемы…
– Вы имеете собственный план?
– Может быть, замотать на чем-нибудь этого Андрея? – задумчиво произнес Джон Бриггс. – Алкоголь, наркотики, тряпки, женщины… Нет, судя по тем данным, которые мы имеем, этим его не возьмешь. Спровоцировать какую-нибудь уголовку? Скажем, попытку изнасилования той же Марины. Разыграть подобную сцену у нее ума хватит. Но с чего бы этому парню ее насиловать. Такой ее взбрык сразу насторожит чекистов, они поймут, что удар косвенно направлен по академику. Устранение же чревато…
– Здесь все будет чисто, – заверил Стив Фергюссон. – Естественный конец от спазма в сердце. Спустя три дня. Новейшее средство из медико-санитарного управления.
– Кондрашка, – усмехнулся Джон Бриггс.
– Что вы сказали? – не понял Стив Фергюссон.
– Так русские называют в просторечии этот ваш «естественный конец». Хватил, мол, его кондрашка… Фольклор.
Джон Бриггс поднялся из кресла и сделал несколько шагов по комнате.
– Хорошо, – решительно сказал он. – Я напишу Марине Резник, чтобы она сделала все, что скажет ей Викинг. Во имя нашей негасимой любви!
– Вы циник, Джонни, – бесстрастно произнес Стив Фергюссон.
III
Из окна кабинета виднелся добрый кусок Невы, и генерал Третьяков невольно залюбовался золотыми красками, которыми полуденное солнце расцветило широкую полосу реки.
Вот уже вторую неделю ленинградцев радовала чудесная солнечная погода. У Петропавловской крепости, где ярые любители позагорать появляются уже в апреле, яблоку негде было упасть. Все, кто имели возможность податься в Стрельну, Петергоф, Ораниенбаум, на Карельский перешеек, были уже там. Ездили загорать даже после работы, хотя какой уж там ультрафиолет в столь поздние часы.
Лев Михайлович заставил себя отвернуться от окна.
– А что у нас на границе, Николай Иванович? – спросил он у Колмакова, который с группой других сотрудников присутствовал на совещании. – Солнце и там светит?
– Светит, товарищ генерал, – ответил майор. – Беседовал я с Логиновым…
– За ухой небось, – улыбнулся генерал.
– И за ухой тоже… Тихо пока на участке Кронборгского отряда. Только некая напряженность как бы разлита в воздухе.
– По-моему, подобная напряженность – естественное состояние на границе, – заметил Митрошенко.
– Так-то оно так, Анатолий Станиславович, но тут еще примешивается нечто, – сказал Колмаков. – Даже я, случайный гость там, грибник, можно сказать, на отгуле, почувствовал…
– Что именно, товарищ майор? – заинтересовался Третьяков.
– Будто перед атакой… Такое вот состояние.
– Ну, а факты какие имеются? – не унимался Митрошенко.
– Случаев нарушений или даже намеков на них не зарегистрировано…
– И то хлеб, – вздохнул генерал. – Тут несколько вариантов. Самый простой – границу на Карельском перешейке оставили пока в покое. «Осьминогу» трудно протискивать там щупальца из-за лояльности наших соседей, которые не позволяют устраивать на общей нашей границе какие-либо фокусы. Вот они и сменили направление, пробуют на зуб морские рубежи, балтийское побережье, благо расположились прямо напротив… Опять же националистические перекосы, амбиции местных политиканов в прибалтийских республиках… Это для ЦРУ самая питательная среда.
Не исключено и другое. Нам дают понять, что Карельский регион их не интересует, перестал интересовать. Причина: заставить нас ломать головы над тем, в каком направлении нам готовится новая пакость. В любом случае это затишье перед бурей и надо ждать очередных каверз «Осьминога». Нам стало известно, что Ухгуилласун посетил заместитель директора ЦРУ. Его миссия была инспекционной. Несомненно, «Осьминог» получил инструкции. О них нам пока ничего не известно, но мы знаем, что руководители ЦРУ такого ранга сугубо в туристических целях резидентуры свои не посещают.
Из папки с грифом «только Л.М. Третьякову» генерал достал листок бумаги, положил перед собой и надел очки.
– Сообщение оттуда, – сказал Лев Михайлович, взял листок в руки. – Факт испытаний «Осьминогом» новой техники для переброски к нам лазутчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Однажды Настя подумала: «Наверно, не всю меня занимают Артем и дети. Некий уголок души незаполнен, и туда приходит Петр, оттесняет живых». Конечно, она какая-то ненормальная, но что поделаешь, не в состоянии с собой справиться. Вот найти бы такое, что забрало бы ее в полон. Потом пришло озарение: ребенок! Только он возьмет ее всю целиком, поставит все на свои места. Потом Настя засомневалась: ведь у них есть Петр, Алена, а проблема не исчезла. И все же со временем решила: значит, мало ей сына и дочери, не полностью она себя реализовала как женщина. Высший долг женщины – стать матерью, и не один раз. Все остальное – от лукавого…
– Значит, правильно сделала? – спросила она Тамару, облегченно и грустно улыбаясь.
– Лучше и быть не может, умница ты моя! – одобрила ее Тамара и принялась целовать мокрое от слез лицо подруги.
«А Николай мой прав, – с накатившей вдруг грустью подумала она. – У женщин слезы соленые…»
Невольный легкий озноб охватил вдруг ее, и Тамара поняла, что несколько минут тому назад она поддержала Настин почин вовсе не ради красного словца.
«Заведу и я малыша! – решила Тамара. – Коля будет на седьмом небе. Что тут такого? Я же на полгода моложе Насти…»
ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Когда Марк Червяга добрался до Ленинграда, он еще раз сменил документы. Теперь он был инженером-техником Астраханского рыбокомбината и прибыл в Ленинград по заданию предприятия в институт холодильной промышленности изучать новшества в изготовлении рыбных деликатесов.
Надо сказать, что ни одна из легенд, разработанных для Червяги в резидентуре, не была липовой. Если Докер выдавал себя за специалиста в какой-то области, то хоть что-то из этой области ему обязательно было известно. Так и в этом случае. В Одессе Марку доводилось работать по рыбной части и в технологии переработки рыбы он разбирался вполне достаточно.
Командировка, сработанная умельцами из ЦРУ, рассчитана была на месяц. После этого срока Марку Червяге предлагались три возможные варианта. Залечь на дно в другом месте и с другими документами. Вернуться назад, тут было три варианта. Продолжать работу в Ленинграде, если операция не будет закончена или агент, в распоряжение которого Докер поступал сразу после появления в Ленинграде, потребует продолжения работы по его усмотрению.
Первое, что сделал Марк Червяга, когда сошел с поезда на Московском вокзале, – поехал в институт холодильной промышленности и отметил в канцелярии командировку, причем поставил сразу две печати: и на въезд, и на выезд. Никто не поинтересовался: к кому он приехал, чем будет заниматься, кто его посылал и как он здесь оказался. Сероглазая девушка дважды тиснула его липовое командировочное удостоверение треугольной печатью, поставила закорючку, с улыбкой прощебетала «сэнк ю», когда Червяга, мужчина видный и по-южному обаятельный, положил на краешек стола плитку шоколада – и дело было в полном ажуре. Заокеанский шпион получал карт-бланш на месячное пребывание в Ленинграде на законных основаниях: человек в командировке. Теперь ты и для милиции наш человек, и в гостиницу, хотя и со скрипом, но устроиться можно.
Поселившись в гостинице моряков Балтийского пароходства – далековато от центра, но место тихое, неприметное, обстановка патриархальная, чекистами и не пахнет, – Червяга решил завтра же совершить первый подступ к контакту с агентом, который был для него, согласно инструкции, начальником.
Систему связи со Школьником, которого лично передал Сократу мистер Ларкин, разрабатывал сам Джон Бриггс. Червяга не должен был знать кодового имени агента, для него Школьник был Пятым. Червяга не имел права выходить на Пятого, тот находил его, когда было нужно. От Докера требовалось только оставлять в условленном «почтовом ящике» координаты пребывания и там же получать инструкции.
Первый заочный контакт должен был состояться на Финляндском вокзале. Но до того Марку Червяге предписывалось заглянуть в общественный туалет на Невском проспекте. Там, на внутренней стороне двери крайней справа кабинки, ожидало первое послание Пятого.
Так оно и оказалось… Когда Докер закрыл за собой дверь и повернулся, то увидел надпись, сделанную карандашом. Печатными буквами было написано: «Адик + Вика =». Далее изображалось нечто, вовсе не похожее на традиционное сердце со стрелою в середине. Но суть была не в рисунке, а в именах. Первое расшифровывалось как А590 – это был код для автоматической камеры хранения. Вика, соответственно, превращалась в В901. Три следующие буквы имени становились цифрами, под которыми они значились в алфавите.
С номером камеры было еще проще: сегодняшнее число плюс порядковый номер текущего месяца. Вот и все. Но непосвященному человеку ни за что не догадаться, что означает невинная надпись на туалетной двери.
Марк Червяга запомнил тайное «уравнение», вышел на Невский проспект и по левой стороне направился к станции метро.
На станции «Финляндский вокзал» Докер вышел из вагона и неторопливо двинулся по перрону. В этот момент, когда мужской голос произнес. «Осторожно! Двери закрываются!» и створки стали сходиться, он неожиданно прыгнул в вагон. На следующей станции проделал такой же фокус: стоя в вагоне, дождался, когда двери стали закрываться, и очумело вывалился на перрон. Не заметив ничего подозрительного, Докер вернулся на вокзал.
В ячейке автоматической камеры хранения Марк Червяга нашел скромную хозяйственную сумку, наполненную яблоками. Докер достал сумку и оставил взамен коробку с тортом. Кроме торта, там было сообщение о том, что он прибыл, устроился, передавал координаты.
Теперь кружным путем Докер повезет эти яблоки в гостиницу, чтоб там найти в сумке инструкции Пятого: как поступать ему дальше.
II
– Академиком поручено заниматься лично мне, мистер Фергюссон, – напомнил Джон Бриггс.
– Вот именно, – согласился руководитель «Осьминога». – Поэтому я и прошу вас доложить в Лэнгли мои предложения по осуществлению второй акции ликвидации. По операции, связанной с устранением Лассе Огрена, все ясно. Я готовлю ее сам, и дело подвигается успешно. Мистер Ларкин одобрил наши планы, намечены исполнители и дублирующий состав. В последний, кстати, я включил Аргонавта. Правда, неизвестно, какие сюрпризы ждут его в столице, может быть, директор назначит вашего питомца нашим шефом… Но пока он сотрудник «Осьминога», и я позволил себе наметить его будущее.
– Ладно, Стив, вы все сделали правильно, – устало проговорил Джон Бриггс. – Только не забывайте, что мы через два часа вылетаем. В чем суть второй акции?
– Тут необходима ваша помощь, Джон. Напишите прямо сейчас записку для Марины Резник, ее передаст Викинг. Я хочу использовать этот объект для первого удара по академику.
– Каким образом?
– Уберем руками Марины его сына. Это сломает Колотухина.
– Неплохо задумано… Только зачем он нам такой, сломленный, нужен?
– Вы сами утверждали, что, по заключению вашего человека, академик – стойкий в психологическом отношении субъект. Но потеря единственного сына ослабит его духовно, подготовит к тем дальнейшим мероприятиям, которые мы начнем против него.
– У меня нет оснований не доверять такому опытному профессионалу, как мой агент, но я хорошо знаю русских, Стив. У меня есть основания полагать, что ученый может ожесточиться, начать работать с утроенной энергией. Вы ведь не хуже меня знаете: русские непредсказуемы…
– Вы имеете собственный план?
– Может быть, замотать на чем-нибудь этого Андрея? – задумчиво произнес Джон Бриггс. – Алкоголь, наркотики, тряпки, женщины… Нет, судя по тем данным, которые мы имеем, этим его не возьмешь. Спровоцировать какую-нибудь уголовку? Скажем, попытку изнасилования той же Марины. Разыграть подобную сцену у нее ума хватит. Но с чего бы этому парню ее насиловать. Такой ее взбрык сразу насторожит чекистов, они поймут, что удар косвенно направлен по академику. Устранение же чревато…
– Здесь все будет чисто, – заверил Стив Фергюссон. – Естественный конец от спазма в сердце. Спустя три дня. Новейшее средство из медико-санитарного управления.
– Кондрашка, – усмехнулся Джон Бриггс.
– Что вы сказали? – не понял Стив Фергюссон.
– Так русские называют в просторечии этот ваш «естественный конец». Хватил, мол, его кондрашка… Фольклор.
Джон Бриггс поднялся из кресла и сделал несколько шагов по комнате.
– Хорошо, – решительно сказал он. – Я напишу Марине Резник, чтобы она сделала все, что скажет ей Викинг. Во имя нашей негасимой любви!
– Вы циник, Джонни, – бесстрастно произнес Стив Фергюссон.
III
Из окна кабинета виднелся добрый кусок Невы, и генерал Третьяков невольно залюбовался золотыми красками, которыми полуденное солнце расцветило широкую полосу реки.
Вот уже вторую неделю ленинградцев радовала чудесная солнечная погода. У Петропавловской крепости, где ярые любители позагорать появляются уже в апреле, яблоку негде было упасть. Все, кто имели возможность податься в Стрельну, Петергоф, Ораниенбаум, на Карельский перешеек, были уже там. Ездили загорать даже после работы, хотя какой уж там ультрафиолет в столь поздние часы.
Лев Михайлович заставил себя отвернуться от окна.
– А что у нас на границе, Николай Иванович? – спросил он у Колмакова, который с группой других сотрудников присутствовал на совещании. – Солнце и там светит?
– Светит, товарищ генерал, – ответил майор. – Беседовал я с Логиновым…
– За ухой небось, – улыбнулся генерал.
– И за ухой тоже… Тихо пока на участке Кронборгского отряда. Только некая напряженность как бы разлита в воздухе.
– По-моему, подобная напряженность – естественное состояние на границе, – заметил Митрошенко.
– Так-то оно так, Анатолий Станиславович, но тут еще примешивается нечто, – сказал Колмаков. – Даже я, случайный гость там, грибник, можно сказать, на отгуле, почувствовал…
– Что именно, товарищ майор? – заинтересовался Третьяков.
– Будто перед атакой… Такое вот состояние.
– Ну, а факты какие имеются? – не унимался Митрошенко.
– Случаев нарушений или даже намеков на них не зарегистрировано…
– И то хлеб, – вздохнул генерал. – Тут несколько вариантов. Самый простой – границу на Карельском перешейке оставили пока в покое. «Осьминогу» трудно протискивать там щупальца из-за лояльности наших соседей, которые не позволяют устраивать на общей нашей границе какие-либо фокусы. Вот они и сменили направление, пробуют на зуб морские рубежи, балтийское побережье, благо расположились прямо напротив… Опять же националистические перекосы, амбиции местных политиканов в прибалтийских республиках… Это для ЦРУ самая питательная среда.
Не исключено и другое. Нам дают понять, что Карельский регион их не интересует, перестал интересовать. Причина: заставить нас ломать головы над тем, в каком направлении нам готовится новая пакость. В любом случае это затишье перед бурей и надо ждать очередных каверз «Осьминога». Нам стало известно, что Ухгуилласун посетил заместитель директора ЦРУ. Его миссия была инспекционной. Несомненно, «Осьминог» получил инструкции. О них нам пока ничего не известно, но мы знаем, что руководители ЦРУ такого ранга сугубо в туристических целях резидентуры свои не посещают.
Из папки с грифом «только Л.М. Третьякову» генерал достал листок бумаги, положил перед собой и надел очки.
– Сообщение оттуда, – сказал Лев Михайлович, взял листок в руки. – Факт испытаний «Осьминогом» новой техники для переброски к нам лазутчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72