Охранник пнул его ногой.
— Ты слышал меня? Одевайся.
Медленно, на четвереньках он подполз к свертку. Из-за изуродованных пальцев никак не мог развязать узлы стягивающей сверток веревки. Охранник выругался и склонился над ним. Сверкнуло лезвие ножа. Веревка распалась. Дрожащими руками он подобрал брюки, начал рассматривать их. Брюки были не его; костюм был почти новым, когда его привели в тюрьму. Одежда, которую ему сейчас дали, была старой, грязной и рваной. Он робко взглянул на охранника.
— Поторопись! Не буду же я ждать тебя весь день.
Он постарался одеться как можно быстрее. Когда он завершил свой туалет, охранник схватил его за плечо и грубо вытолкал в коридор.
— На улицу!
Он едва удержался на ногах. Потом стоял и ждал, когда солдат закроет дверь камеры. Держаться прямо ему удавалось с большим трудом.
Он старался ни о чем не думать, когда они проходили мимо лестницы, ведшей в расположенные ниже уровня земли помещения для допросов и пыток. Только когда зловещие ступени остались позади, он позволил себе погадать о том, куда его ведут на этот раз. Пыток, похоже, не будет. А мысль о том, что его выводят для того, чтобы привести в исполнение приговор, как-то совсем не беспокоила. Он предпочитал смерть тем комнатам внизу.
Они прошли через стальную дверь и свернули по коридору направо. Ни о чем не спрашивая, он вошел в комнату надзирателя.
Дородный старший сержант бросил на него свирепый взгляд.
— Это последний?
— Да.
— Хорошо.
Лицо сержанта было холодным и невыразительным. Он сверился с лежащим на столе листом бумаги.
— Заключенный номер десять тысяч шестьсот четырнадцать, известный под именем Хосе Монтес?
— Да, — промычал он.
Сержант подтолкнул ему бумагу.
— Распишись вот здесь.
Он попытался взять ручку, но пальцы правой руки ему не подчинились. Он вопросительно посмотрел на сидевшего за столом.
— Поставь крест левой рукой. Писать, похоже, ты все равно не сможешь.
Хосе молча взял ручку левой рукой, поставил внизу страницы крест. Сержант поднес лист к глазам, внимательно изучил еще раз текст и крест, затем значительно кивнул головой и прочистил горло:
— В соответствии с желанием президента и благодаря его бесконечной доброте, а также по случаю приема нашей страны в Организацию Объединенных Наций объявлена амнистия, и ты освобождаешься от ответственности за свои политические преступления. Тебя освобождают под честное слово, и ты только что скрепил его своей подписью в знак обещания, что будешь верен оказавшему тебе такое снисхождение правительству. Подписав эту бумагу, ты тем самым поклялся, что никогда не выступишь против правительства. В противном случае наказанием тебе будет смерть.
Сержант посмотрел на охранника.
— Проводи его до ворот.
Хосе продолжал стоять неподвижно, ничего не соображая. Его подтолкнули к двери. Тогда только до него начало доходить — его освобождали.
— Спасибо, ваше превосходительство. — В глазах его стояли слезы, он попытался сморгнуть их. — Благодарю вас.
Охранник толкнул его к выходу. По коридору Хосе вышел в просторный тюремный двор. Солнце больно ударило по глазам, и тогда он вспомнил о шляпе, которую держал в руке. Он натянул ее почти до самых бровей, чтобы поля прикрыли глаза от солнечных лучей.
Они пересекли двор и остановились у массивных металлических ворот.
— Это последний! — прокричал охранник часовому, стоявшему на вышке.
— Пора бы уже. Не так-то просто управляться с этими долбаными железяками.
Медленно и со страшным скрежетом ворота поползли вверх. Хосе стоял и смотрел, но даже когда между ним и улицей не осталось никакой преграды, он не двинулся с места.
Охраннику вновь пришлось толкнуть его.
— Давай!
Он обернулся и посмотрел на солдата.
Тот рассмеялся.
— Он не хочет уходить от нас! Ему здесь понравилось! — прокричал охранник часовому на вышке.
Тот захохотал. Охранник дал Хосе очередной пинок, выбросивший его за ворота.
— Убирайся! Мне что, гнать тебя, что ли? Оказавшись за пределами тюрьмы, Хосе опять уставился на ворота — они не спеша опускались. Нижняя рама с клацаньем вошла в паз, а он все стоял и смотрел.
— Убирайся! — прокричал ему охранник. — Давай! — он угрожающе потряс карабином.
Хосе повернулся и, неловка переставляя ноги, бросился бежать. Движения его сделались отчаянными и оттого еще более неуклюжими. Его вдруг стал душить страх: а вдруг ему выстрелят в спину? Но сзади раздавался только хохот. Он бежал до тех пор, пока смех не смолк в его ушах, пока легкие не отказались вдыхать и выдыхать воздух. Окончательно выбившись из сил, он нырнул в тень какого-то дома, с разбегу припав к прохладному камню. Он прикрыл глаза и расслабил мышцы. Через несколько минут, поднявшись, заставил себя идти дальше.
В городе царила праздничная атмосфера. Повсюду раскачивались флаги. Государственные флаги Кортегуа и ООН висели бок о бок. Из каждого окна с портрета на него смотрел президент, улыбающийся и сверкающий в своей увешанной орденами и медалями форме. Но никакой радости Хосе не испытывал. Его просто несла с собою толпа. Очень скоро она вынесла его на широкую площадь в центре города прямо напротив президентского дворца.
Вдруг вокруг все разом закричали что-то. Он поднял голову и почувствовал, как его начинает трясти холодный озноб. Рот искривился от горького вкуса ненависти.
Вот они двое — стоят прямо перед ним. Президент со сверкающими на солнце побрякушками и его шлюха-дочь с чудесными золотистыми волосами. Рядом с ними Хосе увидел незнакомого мужчину: это был негр, одетый почему-то в европейский костюм. А сбоку от незнакомца улыбался ветреный жених Ампаро, чувствуя себя еще не совсем ловко в новенькой с иголочки полковничьей форме.
Все-таки мне нужно было убить их тогда, с горечью подумал Хосе. Будь у меня сейчас оружие... но даже и в этом случае — что бы я выиграл? Если я не смог удержать ручку, что говорить о пистолете. А ведь нужно еще прицелиться, а потом нажать курок...
Он развернулся и стал выбираться из толпы. Ничего, когда-нибудь он все же убьет их. Научится пользоваться левой рукой. Писать. И стрелять из пистолета. Но прежде нужно попасть домой, в горы. Там он найдет свое убежище, где сможет отдохнуть и восстановить силы. Там он найдет друзей и соратников.
Сердце его вдруг зашлось от холода, наверное, они уже узнали о его предательстве, о том, что он выкрикивал их имена в те мгновения, когда его зажатые в тисках пальцы хрустели. Он пытался молчать, стиснув зубы, но боль заставляла его говорить и говорить.
Он остановился, прислонился к стене, тело его сотрясала дрожь, однако ему удалось довольно быстро справиться с собой. Едва ли о его предательстве известно: все они уже должны быть мертвы. А если кто-то и остался в живых, его не выпустят из тюрьмы.
Медленным шагом он пошел дальше. Приятное чувство облегчения охватило его. Как хорошо, если все они уже мертвы! Тогда никто ни о чем не узнает, и у него появится еще один шанс. Уж больше он его не упустит.
Книга V
Моды и политика
1
Два солдата у дверей молодцевато отдали честь, когда Дакс вышел из здания, которое занимал в Токио штаб американских войск. Он ответил им небрежным жестом и стал медленно спускаться по ступеням. Мимо пробежал мальчишка с толстой пачкой газет: «Старс энд страйпс», последний выпуск! Новые бои в Корее!"
Дакс стоял на тротуаре и через шумную улицу смотрел на видневшийся чуть в отдалении императорский дворец. Откуда-то сбоку подошел Котяра.
— Едем домой? — спросил он.
С отсутствующим видом Дакс кивнул, не сводя взгляда с дворца.
— Едем домой. Больше мы им не нужны.
— А мы и не были им нужны. Мы им только мешали, если уж на то пошло.
— Президент обещал им предоставить наш батальон. Если бы он сдержал слово, возможно...
— Президент много чего обещает. Война в Корее теперь уже идет к концу, и новый американский президент быстренько подпишет мир, так что нашим так и не придется понюхать пороху.
Дакс повернулся, посмотрел на него.
— А ты, я вижу, все не навоевался? Котяра пожал плечами.
— А что еще мужчине делать? Либо в постель с бабой, либо в бой, причем успехи на обоих фронтах взаимосвязаны.
Дакс уже вновь смотрел на императорский дворец.
— Как, интересно, он там себя чувствует? Наверное, скорее как в тюрьме, чем как во дворце.
— Он чувствует себя счастливым, ведь его оставили в живых. Но если он не потерял еще способности мыслить, сожалеть он может только об одном: что выиграл не он.
Вытащив из кармана картонную коробочку, Котяра принялся сворачивать сигарету.
— А теперь он остался Богом только для своих цветочков и бабочек, — закончил Котяра свою мысль.
— Пошли в гостиницу. Хочу снять с себя эту форму. Надоело мне играть солдата несуществующей армии.
Армия существовала. Дакс убедился в этом на следующий день после свадьбы с Ампаро. Но не на экспорт.
В то утро напротив его дома выстроились солдаты. Они стояли вдоль всех улиц, которые вели к собору, где должна была состояться церемония бракосочетания; затем вдоль улиц, по которым в черном президентском лимузине они ехали во дворец на прием; и, наконец, солдаты стояли по обеим сторонам шоссе, ведущего в аэропорт. Даже у трапа специально заказанного американского самолета, который должен был перенести их в сказочный медовый месяц, виднелись стройные фигуры в военной форме.
Салон первого класса на борту самолета был переоборудован в настоящую жилую комнату: несколько кресел, две кушетки около переборки, отделявшей салон от других пассажиров, два столика — кофейный и для карточной игры, и небольшой бар, расположенный в передней части салона. Напротив него, между кушетками, за шторками помещалась маленькая кабинка для переодевания и туалетная комната.
Когда самолет набрал высоту и надпись «Пристегните ремни» погасла, к ним вошла стюардесса в аккуратной голубой униформе.
— Мы совершим посадку в Мехико примерно через четыре часа. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне.
— Вы не позовете мою служанку?
— Конечно.
Ампаро посмотрела на Дакса.
— Мне нужно переодеться. Я задыхаюсь. От духоты у меня такое чувство, что меня с ног до головы обмазали клеем.
Кивнув, Дакс поднялся.
— Пока ты будешь переодеваться, пойду познакомлюсь с капитаном корабля.
Когда примерно через полчаса он вернулся, в салоне царил полумрак, иллюминаторы были зашторены. Ампаро в шелковом халате лежала на кушетке. Глаза ее были прикрыты, в ведерке со льдом у ног стояла полупустая бутылка шампанского.
Несколько мгновений Дакс стоял и смотрел на нее. На Ампаро под тончайшей шелковой тканью ничего не было. Он снял пиджак, бросил его в кресло, снял галстук, принялся расстегивать рубашку. Тут он заметил, что Ампаро раскрыла глаза и смотрит на него.
— Я уже начала думать, куда ты пропал, решила, что мне придется лететь в Мехико одной.
Только тогда Дакс заметил, что рука Ампаро совершает под халатом медленные ритмичные движения.
— Что ты делаешь?
Она улыбнулась, чувственно поведя телом.
— Подготавливаю себя для соединения с тобой. Он резко отшвырнул в сторону ее руку и вонзил два крепких пальца в ее плоть.
— Неужели ты еще не поняла, что когда я тебя захочу, я сам тебя ко всему приготовлю?
Сдавленный крик вырвался из ее горла, она вся подалась вперед, как бы стараясь нанизать себя на его руку. Дакс свободной рукой удерживал ее до тех пор, пока она не раскрыла глаза и не встретилась с ним взглядом.
— Со мною ты не принцесса, — проговорил он хриплым голосом, — со мною ты — жена.
— Да, да, — торопливым шепотом отозвалась Ампаро, обнимая его. — Ты — мой муж, а я — твоя жена, нет, твоя рабыня. Без тебя я ничто, я даже не женщина.
Дакс стоял совершенно неподвижно, не сводя с нее взгляда.
— Запомни это.
— Запомню!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Ты слышал меня? Одевайся.
Медленно, на четвереньках он подполз к свертку. Из-за изуродованных пальцев никак не мог развязать узлы стягивающей сверток веревки. Охранник выругался и склонился над ним. Сверкнуло лезвие ножа. Веревка распалась. Дрожащими руками он подобрал брюки, начал рассматривать их. Брюки были не его; костюм был почти новым, когда его привели в тюрьму. Одежда, которую ему сейчас дали, была старой, грязной и рваной. Он робко взглянул на охранника.
— Поторопись! Не буду же я ждать тебя весь день.
Он постарался одеться как можно быстрее. Когда он завершил свой туалет, охранник схватил его за плечо и грубо вытолкал в коридор.
— На улицу!
Он едва удержался на ногах. Потом стоял и ждал, когда солдат закроет дверь камеры. Держаться прямо ему удавалось с большим трудом.
Он старался ни о чем не думать, когда они проходили мимо лестницы, ведшей в расположенные ниже уровня земли помещения для допросов и пыток. Только когда зловещие ступени остались позади, он позволил себе погадать о том, куда его ведут на этот раз. Пыток, похоже, не будет. А мысль о том, что его выводят для того, чтобы привести в исполнение приговор, как-то совсем не беспокоила. Он предпочитал смерть тем комнатам внизу.
Они прошли через стальную дверь и свернули по коридору направо. Ни о чем не спрашивая, он вошел в комнату надзирателя.
Дородный старший сержант бросил на него свирепый взгляд.
— Это последний?
— Да.
— Хорошо.
Лицо сержанта было холодным и невыразительным. Он сверился с лежащим на столе листом бумаги.
— Заключенный номер десять тысяч шестьсот четырнадцать, известный под именем Хосе Монтес?
— Да, — промычал он.
Сержант подтолкнул ему бумагу.
— Распишись вот здесь.
Он попытался взять ручку, но пальцы правой руки ему не подчинились. Он вопросительно посмотрел на сидевшего за столом.
— Поставь крест левой рукой. Писать, похоже, ты все равно не сможешь.
Хосе молча взял ручку левой рукой, поставил внизу страницы крест. Сержант поднес лист к глазам, внимательно изучил еще раз текст и крест, затем значительно кивнул головой и прочистил горло:
— В соответствии с желанием президента и благодаря его бесконечной доброте, а также по случаю приема нашей страны в Организацию Объединенных Наций объявлена амнистия, и ты освобождаешься от ответственности за свои политические преступления. Тебя освобождают под честное слово, и ты только что скрепил его своей подписью в знак обещания, что будешь верен оказавшему тебе такое снисхождение правительству. Подписав эту бумагу, ты тем самым поклялся, что никогда не выступишь против правительства. В противном случае наказанием тебе будет смерть.
Сержант посмотрел на охранника.
— Проводи его до ворот.
Хосе продолжал стоять неподвижно, ничего не соображая. Его подтолкнули к двери. Тогда только до него начало доходить — его освобождали.
— Спасибо, ваше превосходительство. — В глазах его стояли слезы, он попытался сморгнуть их. — Благодарю вас.
Охранник толкнул его к выходу. По коридору Хосе вышел в просторный тюремный двор. Солнце больно ударило по глазам, и тогда он вспомнил о шляпе, которую держал в руке. Он натянул ее почти до самых бровей, чтобы поля прикрыли глаза от солнечных лучей.
Они пересекли двор и остановились у массивных металлических ворот.
— Это последний! — прокричал охранник часовому, стоявшему на вышке.
— Пора бы уже. Не так-то просто управляться с этими долбаными железяками.
Медленно и со страшным скрежетом ворота поползли вверх. Хосе стоял и смотрел, но даже когда между ним и улицей не осталось никакой преграды, он не двинулся с места.
Охраннику вновь пришлось толкнуть его.
— Давай!
Он обернулся и посмотрел на солдата.
Тот рассмеялся.
— Он не хочет уходить от нас! Ему здесь понравилось! — прокричал охранник часовому на вышке.
Тот захохотал. Охранник дал Хосе очередной пинок, выбросивший его за ворота.
— Убирайся! Мне что, гнать тебя, что ли? Оказавшись за пределами тюрьмы, Хосе опять уставился на ворота — они не спеша опускались. Нижняя рама с клацаньем вошла в паз, а он все стоял и смотрел.
— Убирайся! — прокричал ему охранник. — Давай! — он угрожающе потряс карабином.
Хосе повернулся и, неловка переставляя ноги, бросился бежать. Движения его сделались отчаянными и оттого еще более неуклюжими. Его вдруг стал душить страх: а вдруг ему выстрелят в спину? Но сзади раздавался только хохот. Он бежал до тех пор, пока смех не смолк в его ушах, пока легкие не отказались вдыхать и выдыхать воздух. Окончательно выбившись из сил, он нырнул в тень какого-то дома, с разбегу припав к прохладному камню. Он прикрыл глаза и расслабил мышцы. Через несколько минут, поднявшись, заставил себя идти дальше.
В городе царила праздничная атмосфера. Повсюду раскачивались флаги. Государственные флаги Кортегуа и ООН висели бок о бок. Из каждого окна с портрета на него смотрел президент, улыбающийся и сверкающий в своей увешанной орденами и медалями форме. Но никакой радости Хосе не испытывал. Его просто несла с собою толпа. Очень скоро она вынесла его на широкую площадь в центре города прямо напротив президентского дворца.
Вдруг вокруг все разом закричали что-то. Он поднял голову и почувствовал, как его начинает трясти холодный озноб. Рот искривился от горького вкуса ненависти.
Вот они двое — стоят прямо перед ним. Президент со сверкающими на солнце побрякушками и его шлюха-дочь с чудесными золотистыми волосами. Рядом с ними Хосе увидел незнакомого мужчину: это был негр, одетый почему-то в европейский костюм. А сбоку от незнакомца улыбался ветреный жених Ампаро, чувствуя себя еще не совсем ловко в новенькой с иголочки полковничьей форме.
Все-таки мне нужно было убить их тогда, с горечью подумал Хосе. Будь у меня сейчас оружие... но даже и в этом случае — что бы я выиграл? Если я не смог удержать ручку, что говорить о пистолете. А ведь нужно еще прицелиться, а потом нажать курок...
Он развернулся и стал выбираться из толпы. Ничего, когда-нибудь он все же убьет их. Научится пользоваться левой рукой. Писать. И стрелять из пистолета. Но прежде нужно попасть домой, в горы. Там он найдет свое убежище, где сможет отдохнуть и восстановить силы. Там он найдет друзей и соратников.
Сердце его вдруг зашлось от холода, наверное, они уже узнали о его предательстве, о том, что он выкрикивал их имена в те мгновения, когда его зажатые в тисках пальцы хрустели. Он пытался молчать, стиснув зубы, но боль заставляла его говорить и говорить.
Он остановился, прислонился к стене, тело его сотрясала дрожь, однако ему удалось довольно быстро справиться с собой. Едва ли о его предательстве известно: все они уже должны быть мертвы. А если кто-то и остался в живых, его не выпустят из тюрьмы.
Медленным шагом он пошел дальше. Приятное чувство облегчения охватило его. Как хорошо, если все они уже мертвы! Тогда никто ни о чем не узнает, и у него появится еще один шанс. Уж больше он его не упустит.
Книга V
Моды и политика
1
Два солдата у дверей молодцевато отдали честь, когда Дакс вышел из здания, которое занимал в Токио штаб американских войск. Он ответил им небрежным жестом и стал медленно спускаться по ступеням. Мимо пробежал мальчишка с толстой пачкой газет: «Старс энд страйпс», последний выпуск! Новые бои в Корее!"
Дакс стоял на тротуаре и через шумную улицу смотрел на видневшийся чуть в отдалении императорский дворец. Откуда-то сбоку подошел Котяра.
— Едем домой? — спросил он.
С отсутствующим видом Дакс кивнул, не сводя взгляда с дворца.
— Едем домой. Больше мы им не нужны.
— А мы и не были им нужны. Мы им только мешали, если уж на то пошло.
— Президент обещал им предоставить наш батальон. Если бы он сдержал слово, возможно...
— Президент много чего обещает. Война в Корее теперь уже идет к концу, и новый американский президент быстренько подпишет мир, так что нашим так и не придется понюхать пороху.
Дакс повернулся, посмотрел на него.
— А ты, я вижу, все не навоевался? Котяра пожал плечами.
— А что еще мужчине делать? Либо в постель с бабой, либо в бой, причем успехи на обоих фронтах взаимосвязаны.
Дакс уже вновь смотрел на императорский дворец.
— Как, интересно, он там себя чувствует? Наверное, скорее как в тюрьме, чем как во дворце.
— Он чувствует себя счастливым, ведь его оставили в живых. Но если он не потерял еще способности мыслить, сожалеть он может только об одном: что выиграл не он.
Вытащив из кармана картонную коробочку, Котяра принялся сворачивать сигарету.
— А теперь он остался Богом только для своих цветочков и бабочек, — закончил Котяра свою мысль.
— Пошли в гостиницу. Хочу снять с себя эту форму. Надоело мне играть солдата несуществующей армии.
Армия существовала. Дакс убедился в этом на следующий день после свадьбы с Ампаро. Но не на экспорт.
В то утро напротив его дома выстроились солдаты. Они стояли вдоль всех улиц, которые вели к собору, где должна была состояться церемония бракосочетания; затем вдоль улиц, по которым в черном президентском лимузине они ехали во дворец на прием; и, наконец, солдаты стояли по обеим сторонам шоссе, ведущего в аэропорт. Даже у трапа специально заказанного американского самолета, который должен был перенести их в сказочный медовый месяц, виднелись стройные фигуры в военной форме.
Салон первого класса на борту самолета был переоборудован в настоящую жилую комнату: несколько кресел, две кушетки около переборки, отделявшей салон от других пассажиров, два столика — кофейный и для карточной игры, и небольшой бар, расположенный в передней части салона. Напротив него, между кушетками, за шторками помещалась маленькая кабинка для переодевания и туалетная комната.
Когда самолет набрал высоту и надпись «Пристегните ремни» погасла, к ним вошла стюардесса в аккуратной голубой униформе.
— Мы совершим посадку в Мехико примерно через четыре часа. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне.
— Вы не позовете мою служанку?
— Конечно.
Ампаро посмотрела на Дакса.
— Мне нужно переодеться. Я задыхаюсь. От духоты у меня такое чувство, что меня с ног до головы обмазали клеем.
Кивнув, Дакс поднялся.
— Пока ты будешь переодеваться, пойду познакомлюсь с капитаном корабля.
Когда примерно через полчаса он вернулся, в салоне царил полумрак, иллюминаторы были зашторены. Ампаро в шелковом халате лежала на кушетке. Глаза ее были прикрыты, в ведерке со льдом у ног стояла полупустая бутылка шампанского.
Несколько мгновений Дакс стоял и смотрел на нее. На Ампаро под тончайшей шелковой тканью ничего не было. Он снял пиджак, бросил его в кресло, снял галстук, принялся расстегивать рубашку. Тут он заметил, что Ампаро раскрыла глаза и смотрит на него.
— Я уже начала думать, куда ты пропал, решила, что мне придется лететь в Мехико одной.
Только тогда Дакс заметил, что рука Ампаро совершает под халатом медленные ритмичные движения.
— Что ты делаешь?
Она улыбнулась, чувственно поведя телом.
— Подготавливаю себя для соединения с тобой. Он резко отшвырнул в сторону ее руку и вонзил два крепких пальца в ее плоть.
— Неужели ты еще не поняла, что когда я тебя захочу, я сам тебя ко всему приготовлю?
Сдавленный крик вырвался из ее горла, она вся подалась вперед, как бы стараясь нанизать себя на его руку. Дакс свободной рукой удерживал ее до тех пор, пока она не раскрыла глаза и не встретилась с ним взглядом.
— Со мною ты не принцесса, — проговорил он хриплым голосом, — со мною ты — жена.
— Да, да, — торопливым шепотом отозвалась Ампаро, обнимая его. — Ты — мой муж, а я — твоя жена, нет, твоя рабыня. Без тебя я ничто, я даже не женщина.
Дакс стоял совершенно неподвижно, не сводя с нее взгляда.
— Запомни это.
— Запомню!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121