И опять овация. Я заметил, что Джордж Болдуин, сидевший рядом с президентом, бросил на меня скептический взгляд. Я понял, чем он вызван: видимо, Болдуин был уверен в том, что мне обо всем этом было давно известно.
Но президент еще не закончил.
— Я повторяю свое приглашение, — сказал он и посмотрел в самый конец длинного стола, на меня, хотя было ясно, что слова эти предназначались для ушей Беатрис. — Выйдите вперед открыто все те, кто хочет своими речами или оружием разделить нашу многострадальную родину. Доверьте свои жизни не мне, но сеньору Ксеносу. Давайте будем вместе работать ради счастья и процветания нашей страны.
Он сел. От аплодисментов заложило уши. Головы присутствовавших повернулись ко мне. Президент продолжал улыбаться своей кроткой улыбкой. Он сделал мне знак, и я поднялся во вновь наступившей тишине.
Видя обращенные ко мне лица, я понял, что то, что я произнесу сейчас, завтра прочтет и услышит весь мир. Я начал медленно, тщательно подбирая слова:
— Испытывая понятное чувство смущения от той огромной чести, которой меня наградили столь неожиданно, я не могу быть многословным. — Я сделал паузу, раздалось несколько хлопков, и снова по залу разлилась тишина. — Позволю себе добавить только одно. Все вы были свидетелями данного обещания.
Я смотрел на сидевших за столом людей. Никто из них не проронил ни звука, пока я вглядывался в лицо президента. Оно представляло собой маску, лишь глаза поблескивали, и мне показалось, что в углах губ он прятал ироническую улыбку. Через мгновение я заговорил снова.
— Я приложу все свои силы к тому, чтобы это обещание было выполнено.
Я сел. Пораженные гости не решались хлопать до тех пор, пока президент не вдохновил их личным примером. В соседней комнате заиграла музыка, и он поднялся. Все повскакали с мест, устремляясь за ним.
Джордж Болдуин оказался в конце цепочки, выстроившейся, чтобы поздравить меня. Вскоре мы остались одни, и он вперил в меня свой по-прежнему сомневающийся взгляд.
— Старик говорил серьезно?
— Ты слышал, что он сказал, — невозмутимо ответил я.
— Я слышал тебя, — возразил он. — Ты говорил серьезно.
Я молчал.
— Если это был один из очередных его фокусов, то теперь я не дал бы за твою жизнь и двух центов. Я молча смотрел на него.
— Старый сукин сын, — с брезгливым восхищением проговорил Джордж. — И опять ему все удалось. До этого вечера я был твердо убежден в том, что у Кортегуа нет никаких шансов на получение займа от Америки. Теперь же Вашингтон, я уверен, отнесется к такой просьбе совершенно иначе.
7
В молчании сидели мы на заднем сиденье, пока Котяра по темным улицам вел машину к дому Беатрис. Я закурил сигару и посмотрел в окно. Дома, окружавшие университет, где когда-то ее отец-профессор читал свои лекции, выглядели довольно прилично. Беатрис жила в одном из них с самого рождения. Это был не совсем особняк, однако он все же довольно далеко отстоял от улицы, да к тому же его еще отделяла деревянная ограда, по верху которой вились цветы.
Машина остановилась, я выбрался наружу, помог выйти Беатрис.
— Провожу тебя до дверей.
Она не ответила, торопливой походкой пройдя в ворота. Следом за ней я поднялся по ступеням невысокого крыльца. Она повернулась ко мне. Я взял ее руку, чуть подался вперед, чтобы поцеловать.
— Нет. — Она отвернулась. Я посмотрел на нее.
В падавшем из окна свете глаза ее показались еще более темными.
— Я не могу больше с тобой видеться, — сказала она. — Все оборачивается именно так, как мне говорили, — из тебя сделали приманку для меня и моего отца.
— Говорили? Кто?
Беатрис избегала моего взгляда.
— Друзья.
— Друзья? Или те, кто заставил тебя и твоего отца служить их интересам?
— Это не имеет значения. Я не собираюсь говорить с тобой о политике.
— Хорошо. — Резким движением я привлек Беатрис к себе. Она напряглась, но не оказала никакого сопротивления. — Я неприятен тебе из-за политических разногласий.
— Позволь мне уйти. — Губы ее едва двигались.
Я поцеловал ее, и на мгновение мне показалось, что таящееся в ее груди тепло вот-вот выйдет наружу, но тут она проговорила шепотом, почти касаясь моих губ своими:
— Отпусти меня, не стоит принимать меня за одну из своих шлюх.
Я разжал руки. Ее широко раскрытые глаза мерцали.
— Твои друзья хорошо справились со своей работой, — с горечью сказал я. — Они командуют тобою не только в политике, но и в любви.
— Мой друзья исходят из самых высоких побуждений, — ответила она не совсем уверенно. — О твоих женщинах всем известно. Они не хотят, чтобы я страдала.
— Ваше превосходительство! Берегитесь! — донесся из-за автомобиля крик Котяры.
Я пригнулся, кожей ощутив, что в кустах сбоку от дома кто-то есть, и одновременно толкая рукой Беатрис вниз, на землю. Тут же раздался хлопок выстрела из пистолета с глушителем, за ним послышались быстрые удаляющиеся шаги, и, наконец, через ворота вбежал запыхавшийся Котяра, сразу бросившийся к кустам.
Выпрямившись, я хотел было присоединиться к нему, но не успел.
— Нет смысла, — крикнул мне Котяра. — В темноте мы никого не найдем.
Я бросил взгляд через лужайку позади дома.
— Хорошо еще, что успел предупредить тебя.
— Спасибо тебе, Котяра. По-видимому, ты спас мне жизнь.
— Очень жаль, — с грустью, за которой скрывался смех, протянул он. — Все оборвалось на самом интересном месте.
Я молча посмотрел на него и вернулся к Беатрис. Она только поднималась с земли, я помог ей встать. Ее прекрасные глаза были полны страха.
— Ты не ушиблась? Она кивнула.
— Я... Наверное, нет. — Она не сводила с меня взгляда. — Кто это был?
— Кто же еще, насмешливо ответил я, — как не твои друзья, которые, исходя из самых высоких побуждений, пришли сюда, чтобы убить меня. Естественно, если бы случайно пострадала ты, им было бы ужасно жаль.
Глаза Беатрис наполнились слезами.
— Я не знаю, что и думать.
Дверь позади нас раскрылась, и женщина в халате, без сомнения служанка, осторожно высунула наружу голову.
— В чем дело? Что случилось?
— Ничего. Я сию минуту войду. Отправляйся спать. Дверь закрылась, и Беатрис повернулась ко мне.
— Дакс, — рука ее прикоснулась к моей. Почувствовав внезапный прилив злости, я не заметил этого ее движения.
— Прошу извинить, но в том мире, где я живу, только дети не знают, что им думать. Они нуждаются в подсказке. А мужчины и женщины должны думать сами.
Повернувшись, я направился к машине. Котяра уже сидел за рулем.
— Подвинься, — сказал я ему грубо и тут же резко взял с места. Не успели мы свернуть за угол, как я услышал его хихиканье.
— Что ты, идиот, нашел смешного?
— Таким я тебя никогда не видел. Сказать мне было нечего.
Я молча надавил на педаль газа и тут же, скрипнув тормозами, бросил машину в новый поворот.
— Ты как мальчик, у которого отняли конфетку.
— Заткнись! — процедил я в ответ. Он смолк на мгновение, а потом проговорил мягче, как бы самому себе:
— Но она, видишь ли, та самая. Я покосился на него.
— Что?
Внезапно глаза его сделались серьезными.
— Она — та самая, которую ты введешь в свой дом, чтобы принести мир духам своих предков.
Телефон начал трезвонить с семи утра. Люди звонили со всех концов света. Газеты и радио тоже не спали. Но первым я услышал голос Джереми Хэдли из Нью-Йорка.
— Что я должен принести тебе, Дакс, поздравления или соболезнования? Что все это значит?
— Только то, что ты слышал.
— Ходит слух, что ваш президент собирается отойти от дел и передать тебе всю полноту власти.
— Это не так, — ответил я. — Об этом ничего не говорилось и сказано не будет. Президент просто объявил о том, что в ближайшем будущем состоятся выборы. Никакой речи о преемнике не было.
— Также поговаривают и о том, что доктор Гуайанос уже в Кортегуа.
— Мне о его местонахождении ничего не известно. По-моему, он продолжает находиться в эмиграции.
— А еще шепчутся, что тебя часто видят в обществе его дочери, что ты стал своего рода инструментом, который должен облегчить достижение перемирия между Гуайаносом и вашим президентом.
Я задумался. Слухи. Иногда мне начинало казаться, что весь мир разделен на две половины — люди и слухи. Да и половины ли?
— Я действительно встречаюсь с его дочерью, но с ней мы не ведем никаких политических разговоров.
— Брось, Дакс, не думаешь же ты, что я этому поверю. Неужели тебе удается избегать политики во время встреч с дочерью лидера оппозиции вашему режиму?
— Запросто, Джереми. Уж тебе-то это должно быть известно лучше, чем кому-либо другому. Когда это для встреч с женщиной мне было мало такого предлога, как ее красота?
Я услышал в трубке смех.
— Ты успокоил меня, дружище. Я уж было испугался, что ты совсем пропал. Желаю удачи!
Я положил трубку, и телефон тут же зазвонил снова. На этот раз собеседником был помощник управляющею отелем. В голосе его звучала тревога.
— Вестибюль битком набит журналистами, ваше превосходительство. Что мне им передать?
— Проведите их всех в ресторан и накормите завтраком. За мой счет. Затем скажите, что я спущусь, как только побреюсь и оденусь.
Не успел я снять руку с трубки, как раздался новый звонок.
— Да?
— Это Марсель, — проговорил знакомый голос. — Поздравляю.
— Спасибо.
— Твой отец был бы очень горд, доживи он до этого дня.
— Да, спасибо еще раз. — Я гадал, что заставило Марселя позвонить. Не тот он был человек, чтобы тратить время на любезности.
— Когда собираешься в Нью-Йорк? Нам нужно разрешить с тобой кучу проблем, — спросил он.
— Не знаю. Пока еще президент не поставил передо мной никаких конкретных задач. — Что он, черт побери, имел в виду под «проблемами»? — Что-нибудь срочное? Требуется немедленное вмешательство?
— Нет, — колеблющимся голосом ответил Марсель. — Помнишь эту телевизионную штучку у меня дома? — спросил он уже более уверенно. — Может, тебе нужно что-нибудь в этом роде?
До меня дошло: таким образом он хочет дать мне понять, что он знает — линия прослушивается.
— Нет, — ответил я. — Не беспокойся. Я уверен, подобные вещи есть и здесь.
— Я думаю. Ну ладно. Когда соберешься в Нью-Йорк, дай мне знать. Для тебя я всегда найду время.
— Обязательно.
— И поздравь от моего имени президента. Передай ему мои заверения в уважении и поддержке.
Я опустил трубку только для того, чтобы услышать очередной звонок. Однако не обратив на него ни малейшего внимания, я встал с постели и проследовал в ванную. В этот момент вошел Котяра.
— Скажи им, что пока я на звонки не отвечаю. Котяра кивнул и подошел к аппарату. Я уже закрывал за собой дверь ванной комнаты, когда он позвал меня:
— Это президент!
Я поднес трубку к уху.
— Да, ваше превосходительство? Голос старика звучал звонко и чисто.
— Хорошо спалось?
— Да, сэр.
— Чем ты сейчас занят?
— Собираюсь принять душ, а потом спуститься вниз к газетчикам. Полагаю, это моя обязанность — встретиться с ними?
— Да, это одно из неудобств, присущих светской жизни. Теперь они не оставят, тебя в покое. — Он негромко рассмеялся. — Когда ты со всем этим покончишь, не подъедешь ли во дворец? У меня сидит один человек, и я очень хочу, чтобы вы встретились.
— Постараюсь освободиться как можно раньше ваше превосходительство. — Любопытство пересилило меня. — А кто это? Какая-нибудь важная персона?
— Да как посмотреть. Будь я на твоем месте, я решил бы, что это очень важная персона. Но я — это я, а ты — это ты. По многим вещам наши с тобой мнения расходятся. Мне будет интересно взглянуть на твою реакцию, когда ты его увидишь.
— Его?
До меня опять донесся смешок президента.
— Да. Это тот, кто хотел убить тебя прошлой ночью. Его схватили сегодня утром.
8
Это был тот самый мужчина, которого я увидел рядом с Беатрис у билетной кассы в аэропорту Майами. Но выглядел он уже не таким аккуратным и изящным, когда вошел в комнату в сопровождении двух солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121