После скромного обеда он снова позвонил в контору. Ему сказали, что Джим Коутес отключил телефон и расплатился за электричество, но ни в том, ни в другом случае нового адреса не оставил. Не дал он его и на почте.
– Сделай последнюю попытку, – попросил собеседника Мэтерз, – прозвони телевизионные компании.
Через пять минут Билл Мэтерз уже ехал по новому адресу Джима Коутеса. Расставшись с почтой и телефоном, парень был не в состоянии пожертвовать еще и любимыми телепередачами. Он переехал в небольшую квартирку в восьми кварталах от старого жилья, где, скорее всего, в арендную плату входили дополнительные услуги. Мэтерз задумался над тем, не сделал ли он это намеренно, чтобы исключить слежку. Если это так, дураком парня назвать было нельзя. Он нажал кнопку звонка у входа в здание, и дверь открылась. Ожидавший его на третьем этаже молодой человек признаков радости не выказывал.
– Ну, Джим, как поживаешь?
– Как вы меня нашли? Я только что переехал.
– Можно войти?
Коутес, видимо, попытался сообразить, есть ли у него другие варианты, потом сделал шаг в сторону, пропуская полицейского.
– Так как же вы смогли меня найти? – повторил он свой вопрос.
– А ты что, спрятаться хотел?
Жестянщик прошел в комнату и выключил телевизор.
– Ты, Джим, ушел с работы, поменял жилье, причем все это сделал в спешке. Нас интересует, почему ты так поступил.
– Вы ведь сами мне это присоветовали.
– Я тебе рекомендовал поменять работу, заранее уведомив об этом Каплонского. А переезжать я тебе вовсе не советовал.
– Какая разница, – буркнул парень. – Настало время перемен. Ничего особенного.
– К чему такая спешка?
Коутес нервно ходил по комнате, потирая руки, как будто они у него замерзли.
– Вы же мне сами сказали, что они жулики. Вот мне и захотелось поскорее с ними развязаться.
– Но к чему все-таки такая спешка?
– Вы меня напугали, ясно вам теперь? Слушайте, да что же это такое! Я что, преступление совершил, что с этой работы ушел? Или мне переезжать запрещено?
Билл Мэтерз подошел к нему поближе, пытаясь приостановить его непрерывное движение.
– Ты не оставил на почте свой новый адрес. У тебя нет телефона. Если что-то с тобой происходит, мне надо об этом знать. Я должен быть в курсе дела.
– Да ничего со мной не происходит, понятно?
– Сегодня утром мы провели в гараже Каплонского облаву. Взяли всех.
– Всех?
– Всех его сотрудников.
– А теперь пришли за мной?
– Мы обратили внимание на то, что тебя там не было. Хотели убедиться, что с тобой все в порядке. С тобой все нормально, Джим?
– Все отлично. – Уверенности в его словах не ощущалось.
– Точно?
На этот раз жестянщик слегка замялся.
– Так в чем дело?
– Да так, ни в чем, скорее всего, это ерунда.
– Тогда тем более расскажи мне об этом.
– Как-то раз я обедал, так? Около гаража «Сампсон». Я часто тогда за угол ходил в одну забегаловку. Туда же вошел один малый. Я сидел за стойкой. Он ко мне подсел. Там полно было пустых мест за стойкой, знаете, а он ко мне как нарочно подсел. А потом стал со мной лясы точить. О погоде говорил, о хоккее, о политике. Он газету читал и что там было написано мне пересказывал. А потом спросил, чем я занимаюсь. Ну, я ему сказал. И тогда, когда я уже собрался отваливать, он меня спрашивает, не хочу ли я немного бабок срубить.
– И что ты ему ответил?
– Я уже отваливал. То есть я с ним вообще языком не чесал. Я понятия не имею, подонок он или кто, но я его уже раньше видел, а тогда уже уходить собрался.
Мэтерз сделал еще один шаг вперед, и парень вжался в угол без всякой надежды из него выскользнуть.
– Значит, Джим, ты этого малого уже видел раньше?
– Да, в том же месте.
– Может быть, он туда часто ходит, что-то вроде постоянного клиента…
– Может, и так. Только единственный раз, когда я его там видел, он говорил с Акопом. А вы знаете, теперь Акоп мертв.
Мэтерз кивнул и перевел дыхание, чтобы лучше контролировать собственные чувства.
– Значит, ты оттуда просто выскочил, или что?
– Я ему сказал, что мне это не интересно. Он засмеялся и ответил, что я не понял. Он ко мне наклонился, понимаете, и стал в ухо нашептывать. Меня даже жуть прошибла. Он сказал, что у него ко мне деловое предложение. Я спросил его, какое. Тогда он стал говорить по-другому, у него даже выговор изменился. Как будто он теперь настоящим своим голосом говорил, а сначала подражал кому-то. Он мне сказал, что хочет, чтоб я с Каплонским кое-что перетер. Сказал ему пару ласковых. Он сказал, что хочет, чтобы я ему в ухо жучка вставил.
– Он так и сказал? Слово в слово?
– Да, жучок в ухо. А у меня из-за Акопа поджилки дрожали. Поэтому я сказал ему, что не могу этого сделать. Я с Каплонским никогда не разговариваю. Он мне сказал, что за один разговор пятихатку даст. Я от страха чуть штаны не обмочил. Ведь Акоп тоже с тем малым сначала языком зацепился, а потом его замочили. И мне, понимаете, этот урод пять стольников предлагает, чтоб я с шефом побазарил, так что, мне после этого считать, что он не опасен? Я не знаю, что там делается, и знать этого не хочу.
Мэтерз почесал шею под воротничком.
– Давай-ка, Джим, присядем. Опиши мне, пожалуйста, того малого. Расскажи мне все, что тебе в нем запомнилось. Не торопись. Постарайся вспомнить все до мельчайших деталей. Ты хорошо сумел замести следы, но все-таки кто-нибудь сможет тебя выследить, как это сделал я. Прежде всего, расскажи мне все, что запомнил. Рост, цвет волос, прическа, цвет глаз, одежда, украшения, какой у него был выговор, отличительные особенности, все. Давай, Джим, рассказывай.
Детектив Мэтерз сел на неуклюжий диван. Он раскрыл блокнот и стал аккуратно записывать. Он записал все детали, перечисленные жестянщиком, выудив у свидетеля дополнительные подробности, как будто был большим художником, с любовью отделывающим почти написанный портрет. Ему очень хотелось понять, кто же был на нем изображен. Особенно важной деталью, которую он подчеркнул тремя чертами, был шрам размером в два ногтя на пальце, который выглядел как заплатка, под правым глазом.
Следуя указанию доктора, Джулия Мардик разделась в небольшом смотровом кабинете. Хотя врач поставила обогрев помещения на максимум, в комнатке все равно было прохладно. Джулия накинула тонкий халатик, который дала ей врач, взобралась на гинекологическое кресло и положила ноги на упоры. Несмотря на надписи граффити в студенческом городке, она была совершенно уверена в том, что Бог женщиной не был. Если бы Господь был женского рода, он никогда не стал бы оснащать женщин таким сложным половым аппаратом. И еще это проклятое влагалищное зеркало! Господь должен был быть женоненавистником, если допустил изобретение такого устройства. Его создание наверняка восходит корнями к чудовищным орудиям пыточных камер.
Доктор Мелоди Уизнер вошла через несколько минут, на ее губах играла широкая, открытая улыбка.
– Ну, давай посмотрим, что там у нас, – мелодично проворковала она.
Сначала она, по крайней мере, нагрела зеркало. Джулия охнула, когда инструмент стал входить в ее тело. На лбу выступили капельки пота. «Какое унижение», – мелькнула мысль.
– Ты уже в курсе, что у тебя загиб матки?
– Это у меня наследственное, – отмахнулась Джулия от слов доктора. – Ну, может быть, это и не совсем так, но у мамы то же самое. У меня что, с этим проблемы? Мама говорит, что она как-то справляется, а я не могу.
– С этим мы закончили, – сказала врач, вынимая инструмент и снимая резиновые перчатки.
– И каков приговор?
– Джулия, у тебя очень высоко расположенный и узкий вход во влагалище. Иногда такую особенность строения тела называют «скачка с препятствиями».
– Что это значит? – Джулия снова откинулась на спинку.
– Отсюда боль, которую ты испытываешь при половом акте, неприятное ощущение…
Врач смолкла.
– Значит, это не остаточные явления, связанные с моей девственностью?
Так ей было сказано после предварительного обследования. Джулия сняла ноги с упоров и слезла с гинекологического кресла.
– Это не связано ни со шрамами, ни с проблемами тканей.
– Значит, все дело в матке, так?
– При половом акте из-за ее расположения шейка матки касается полового члена, и это может вызывать боль.
– Так всегда и бывает! Но это чувство, будто во мне что-то рвется – описать это ощущение невозможно, – а от мужского члена я себя чувствую не лучше, чем от этого зеркала.
– Боль, которую ты испытываешь, Джулия, и ощущение неудобства, скорее всего, не пройдут.
– Эта боль не пройдет? И вы говорите об этом так, будто я должна этим гордиться!
– Джулия…
– Нет! О чем вы мне говорите? О том, что секс всегда будет причинять мне боль? А если я боль эту превозмогу и забеременею, меня резать будут, чтобы достать ребенка, а потом живот мне зашьют, как у какого-нибудь Франкенштейна? Вы об этом мне хотите сказать?
– Джулия… – Доктору совсем не хотелось разговаривать в таком тоне.
– Я правильно вас поняла? – Джулия была высокой широкоплечей девушкой и говорила резко и вызывающе. Доктор Уизнер не могла увильнуть от ответа на прямо и четко поставленный вопрос.
– Тебе, возможно, будет больно при половых сношениях. В период беременности тазовые мышцы женщины расслабляются, влагалище становится способным к расширению, но маловероятно, что в твоем случае этого будет достаточно. Роды потребуют хирургического вмешательства, но это нередкое явление.
– Черт! – вырвалось у девушки. – Проклятье!
– Мне очень жаль, Джулия.
– Будь все проклято! – Она заплакала.
– Есть и другие возможности.
– Какие?
– Так сразу трудно сказать. Ты можешь полюбить человека, который… Как бы это поделикатнее выразиться? У которого этот орган будет не очень большим. Это могло бы решить часть твоих проблем.
Доктор Уизнер ненадолго оставила девушку одну, чтобы дать ей возможность прийти в себя.
Джулии Мардик был двадцать один год, она чувствовала, что все надежды ее обмануты. Ее все сильнее охватывало отчаяние – предвестник душевного кризиса. Она оперлась о гинекологическое кресло, не будучи в состоянии бороться с нараставшим чувством надвигающейся беды.
«Что мне теперь делать с этой жизнью? Как мне жить дальше?»
На улице ее ждал Селвин Норрис, чтобы отвезти домой.
«Будь оно все проклято! Я сделаю это, Селвин. Я все для тебя сделаю».
Эмиль Санк-Марс последним пришел на совещание, которое проводилось на самом верхнем этаже управления. Было уже за полночь. Там собрались Трамбле, Лапьер, Мэтерз, Бобьен и Дегир. Они расселись на массивных стульях и креслах в небольшой комнате для совещаний, вытянув перед собой ноги, – все присутствующие провели на работе уже чуть ли не две смены.
– Спасибо тебе, Эмиль, что ты, наконец, почтил нас своим присутствием, – не без издевки сказал Лапьер.
– Ну, так что там у нас? – спросил лейтенант-детектив Рене Трамбле и распрямился в кресле, как будто его должностные обязанности требовали от него занять начальственную позу.
Лапьер громко выдохнул, давая понять, что пришло время начать разговор.
– Вперед, – сказал ему Трамбле.
– С Каплонским у нас полный прокол. Он человек необузданный, кое в чем разбирается, прикрылся адвокатом, ушел в глухую защиту, и теперь из него слова не вытянешь. Самое интересное в этой истории – адвокат, который его защищает. Это Гиттеридж.
Из всех находившихся в комнате озадаченным выглядел только Мэтерз. Он уперся взглядом в раскрытые ладони и спросил, кто это такой.
– Юрист, который раньше работал на мафию, – ответил ему Санк-Марс.
– А теперь он связан не только с мафией, – добавил Ален Дегир. Как и Билл Мэтерз, он никогда раньше не присутствовал на таких совещаниях с руководством, и ему очень хотелось воспользоваться представившейся возможностью, чтобы зарекомендовать себя с лучшей стороны. От избытка серьезности он так наморщил лоб, что верхняя складка рассекавшей его бровь морщины накрыла нижнюю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84