У него были широко посаженные глаза, густые вьющиеся коротко стриженные черные волосы, вокруг ушей он их брил. По глубокой горизонтальной морщине над бровями можно было предположить, что он постоянно напряженно над чем-то думает.
– Здесь сдаются меблированные комнаты, которые снимают в основном студенты. Половина из них на праздники разъехалась по домам. Некоторые днем таскались по магазинам, а вечером ушли в гости. Дома весь день торчал только один малый – не то надрался, не то обкурился. Сказал, что видел фургон для перевозки мебели. Его загружали каким-то барахлом с этого этажа, может быть, из этой квартиры. Скорее всего из этой. Еще один парень ходил к мессе – можете себе представить? Никто ничего не слышал. Как сказал один парнишка, у всех так орет музыка, что ничего другого не слышно. Это я его процитировал. То есть то, что он сказал. – Обращаясь к Санк-Марсу он заметно нервничал.
– Что было написано на фургоне?
– Он, когда начал мне говорить, остановиться уже не мог. Дал мне семь вариантов. Я к ним еще несколько других добавил, а он сказал, что и они могли бы быть написаны на фургоне.
– Замечательно. А кто здесь жил?
– Наша жертва. Его опознали все, кому я показывал фотографию. Ни о каких Санта-Клаусах никто ничего не слышал. Его звали Акоп Артинян.
– Акоп? Это имя такое?
– Да, сэр.
– Это армянское имя, – вставил Мэтерз.
– Хорошо. Дегир, утром свяжись с владельцем здания. Он, может быть, планирует удвоить на этой неделе свой доход. Мне нужно, чтобы эта квартира была опечатана до Нового года.
– У меня завтра выходной, сэр, – ответил Дегир.
Он засунул блокнот в карман и не мигая смотрел в лицо Санк-Марсу в надежде, что тот отменит приказ.
– Что у тебя завтра?
– Выходной, – повторил Дегир, агрессивно задрав подбородок, как бы протестуя против вопиющей несправедливости. – Сейчас Рождество.
– И тебе будет трудно сделать такую мелочь?
Волнение его проявлялось совершенно отчетливо, но было ли оно вызвано авторитетом Санк-Марса или просто опасениями за свою репутацию, определить было трудно. Может быть, Дегир расстроился от того, что ему испортили Рождество, как он недвусмысленно дал понять, и теперь бесился, потому что старший по званию офицер снова нарушает его планы.
– Да, сэр. Я об этом позабочусь.
– Ты отличный полицейский, – сказал ему Санк-Марс без особого энтузиазма.
Дегир выскочил из квартиры. Эмиль Санк-Марс посмотрел ему вслед, потом проводил взглядом мертвеца, которого наконец начали сносить вниз. Только после этого он в сопровождении Билла Мэтерза вышел из квартиры.
Когда комната опустела, из туалета донесся шум спускаемой воды. Вслед за этим из ванной комнаты, отчаянно чихая и сморкаясь, вышел еще один следователь – сержант-детектив Андре Лапьер. Он огляделся по сторонам. Заглянув в пустой шкаф, он крикнул полицейскому в форме, чтобы тот вернулся и объяснил ему, что случилось с телом.
– Где труп? – завопил он. – Кто забрал мой труп?
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЧАС НОЧИ, РОЖДЕСТВО
Детектив Эмиль Санкт-Марс ехал домой в собственной машине – синем пикапе «форд-торес», установив на автомате скорость на пятнадцать пунктов выше разрешенной, как всегда делал это зимой. Он вел машину к западу от горы, от ярких рождественских огней центра Монреаля по равнинным районам престижных окраин, заселенных в основном англоязычными монреальцами, которых манили радости сельской жизни. Друзья беззлобно подшучивали над ним из-за его ежедневных дальних поездок на работу и домой. Но Санк-Марсу эти путешествия были по душе, они восстанавливали его силы, и каждый раз, переезжая длинный мост, проложенный на границе острова, детектив неизменно расслаблялся. Он спешил домой, где мирно спала его американка-жена, в этот край коней, страну лесов, полей и белых изгородей, где неспешно текла жизнь людей, селившихся в больших домах, окруженных широко раскинувшимися вокруг дворами, садами и фермами, где в ясную морозную ночь, как выдалась тогда, все небо было усыпано яркими звездами. Наступало утро Рождества, Санта-Клаусу сейчас положено было летать в своей колеснице по небу, низко опускаясь над крышами, и через трубы домов навещать во сне ребятишек. «Хорошо», – думал Санк-Марс. Он имел в виду, что время от времени мир должен возвращаться к своим мифам и сказкам; хорошо, думал он, что работу тех, кто должен защищать Санта-Клаусов от страшных крюков для подвески мясных туш, можно ненадолго отложить, забыть на время о жестокой реальности. Проезжая привычной дорогой с острова за город через мост, под яркими звездами Санк-Марс размышлял о том, о чем многие думают на последнем повороте к пенсии, вспоминал события, которые мягко и незаметно подвели его жизнь к этому повороту.
Когда он начинал, никому бы в голову не пришло – и прежде всего самому Эмилю Санк-Марсу, – что со временем он станет первым полицейским в этом городе. Он гордился тем, что вникал во все подробности, не оставлял без внимания ни единой детали, был по природе своей человеком дотошным и здравомыслящим. «Все у тебя вроде как у людей» – так он отозвался о карьере Билла Мэтерза. В первые годы службы Санк-Марса в полиции и о его работе можно было сказать то же самое. О нем говорили, что работает он не жалея сил, основательно, доводит дело до конца, что человек он осторожный и целостный, его непросто выбить из колеи или вывести из себя, что он в меру занудлив и не без странностей, к тому же ведет себя как истинный католик. Его продвигали по службе потому, что на него можно было положиться, дело свое он делал как следует – без лишней спешки, всему у него было свое время. Так и шла его служба, пока внезапно все не изменилось.
В первые годы работы в полиции Эмиль Санк-Марс все больше расследовал мелкие преступления. Вооруженные грабежи, убийства, изнасилования, сделки с наркотиками, о которых кричали все газетные передовицы, хищения в сверхкрупных масштабах, совершаемые крупными чиновниками, – все эти громкие дела не входили в число тех, которые поначалу позволили бы ему проявить свой талант. С другой стороны, на угонщиков машин, воров, выхватывающих или срезающих на улице у женщин сумочки, взломщиков и домушников, работавших в округе, карманников, уличных бандитов, грабивших на гоп-стоп – он называл их паразитами, – у Санк-Марса было особое чутье, достойное его выдающегося носа. Работа Санк-Марса спорилась за счет его естественного стремления доводить любое дело до конца. Он свято верил в то, что смышленый и проворный преступник не стремится просто затеряться в людской толпе, чтоб его никогда не нашли, наоборот, считал детектив, у нарушителя закона возникает желание чем-то выделиться, в чем-то даже блеснуть, он как бы гордится отточенностью совершаемых преступлений, и любому полицейскому остается только внимательно наблюдать, когда жулик проявит себя в очередной раз. Санк-Марс нередко раскрывал не только те преступления, которые расследовал. Он никогда не давал спуска нарушителям, никогда не забывал обстоятельств и особенностей каждого совершенного преступления. Глубокое знание жизни преступного мира неизбежно приводило его и к нахождению улик, и к выявлению подозреваемых. Поэтому, по существу, проблема скорее сводилась к правильному определению подозреваемого в совершении данного преступления, чем в подгонке преступления под личность подозреваемого. Бывало, другие расследовали ограбление банка, и следствие заходило в тупик; а Эмиль Санк-Марс, внимательно изучая привычки какого-нибудь подозрительного типа, на которого случайно натыкался, в результате раскрывал именно то ограбление банка, которое не удавалось раскрыть его коллегам. Он часто повторял, что занимается не столько раскрытием преступлений, сколько пытается понять, кто из преступников мог их совершить.
Эмиль Санк-Марс не стеснялся открыто говорить о том, что главной причиной роста преступности является плохая работа полиции.
– Жулики, – сказал он как-то, пропустив пару рюмок на вечеринке полицейских, – чем-то похожи на лошадей. Они красиво смотрятся, когда берут препятствия на скачках, но, по сути, всегда остаются туповатыми животными.
Это его высказывание вызвало одобрение и смех сослуживцев. А чуть позже, слегка перебрав виски, Санк-Марс закончил свою мысль и сказал:
– Но самый кайф туповатое жулье ловит тогда, когда его вяжут еще более тупые полицейские.
Этот его афоризм не вызвал у соратников по оружию даже улыбки.
Тем не менее карьера Эмиля Санк-Марса была достаточно предсказуемой: хоть к нему относились с уважением и со временем он мог рассчитывать на соответствующие почести, основными причинами его продвижения по службе были неукоснительное соблюдение должностных обязанностей и выслуга лет. Его никто специально не продвигал, и сам он не совершал героических подвигов, которые могли бы ему обеспечить быстрый карьерный рост. Санк-Марс не внес большого вклада в совместные операции полицейских подразделений по выявлению и пресечению связей монреальской мафии с нью-йоркской и торонтской, не содействовал разрушению ее союза с «Ангелами ада». Его добычей были подлецы и негодяи, уличные хулиганы и бандиты, крутые парни, которым хотелось по-быстрому срубить большие деньги. Одних еще молено было наставить на путь истинный, других могла исправить уже только могила. Сложилось мнение, что он слишком церемонится с жульем и бандитами, что манера его расследований местечковая, захолустная и на крутого полицейского в большом городе он никак не тянет. В сущности, такое мнение отражало действительное положение дел – Санк-Марс был таким, каким сам себя создал, – уличным полицейским с дипломом по животноводству. Его целью, основой его существования в профессии была борьба с уличной преступностью.
Но со временем такое положение изменилось – все в жизни меняется со временем. Это случилось, когда ему стукнуло пятьдесят два. В таком возрасте большинство мужчин начинают трезво оценивать пределы своих карьерных перспектив и возможностей, которые жизнь оставляет им вместе со скукой, амбициями и тоской по несбывшимся надеждам. Но мир Эмиля Санк-Марса на этом жизненном повороте неожиданно завертелся быстрее, колеса тарантаса, несущего его в привычной колее, стали скользить и разъезжаться, меняя привычный ритм бытия и вытекающие из него обстоятельства. Его экипаж подбросило раз, потом другой, а в третий он вообще оторвался от земли, продолжая нестись вперед.
Судя по его внешности – выразительному взгляду, сильному характеру и трудноопределимой расовой принадлежности, – он был мужчиной хоть куда. Выпуклый лоб, на удивление большой орлиный нос с заметной горбинкой и мясистым кончиком свидетельствовали как о его франко-норманнских корнях, так и о крови ирокезов, разбавившей кровь его предков несколько поколений назад. Что касается французской линии, его слегка смущало присутствие в ней гугенотов. Временами ему казалось, что эта протестантская составляющая, доставшаяся ему в наследство от бабушки, посягала на его римско-католическую душу, подтачивая изнутри ее целостность. Теперь ему было пятьдесят шесть – именно столько, сколько детективу можно было дать на глаз. Ни больше ни меньше. Величественная осанка придавала его облику строгую, прямую манеру держаться. Его скорее можно было принять за судью или епископа, чем за полицейского, а если говорить о его увлечениях, скорее можно было бы предположить, что они вращаются вокруг политики, а не торговли лошадьми. Но мера его авторитета определялась упорством, непокорностью силе, предпочтению своего суждения принятой норме, ориентации на собственный путь, а не на общепринятые представления. По тому, как он поджимал губы, как из стороны в сторону покачивал головой, будто творил ритуальное заклинание, как выгибал выразительные, кустистые брови, можно было безошибочно определить, что у Эмиля Санк-Марса был колючий, мятежный нрав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84