- Забавно, - сказала она. - Я проверила числа на этом билете. И это - мои числа.
- Сказал же - не важно.
Пухл начал стонать и корчиться. Белый мужчина заметил:
- Он теряет много крови.
- Именно, - отозвалась негритянка.
- Он умрет? - спросил Бод.
- Скорее всего - умер бы.
Мужчина сказал негритянке:
- Тебе решать.
- Думаю, да.
Она ненадолго исчезла из поля зрения Бода и вновь появилась с плоской белой коробкой - на крышке нарисован маленький красный крест. Опустилась на колени рядом с Пухлом и открыла коробку.
Бод услышал, как она говорит:
- Лучше бы я стояла и смотрела, как ты умираешь, но я не могу. Никогда в жизни не могла смотреть, как умирает живое существо. Даже таракан. Даже такой жалкий мерзкий сукин сын, как ты…
Эти слова оживили надежды Бода на отсрочку приговора. Он тайком начал тереть туда-сюда запястья, чтобы ослабить веревку.
Выстрел дробовика вырвал из левого плеча Пухла кусок плоти, мышц и кости размером с бейсбольный мяч. Пухлу не слишком повезло, и он не потерял сознания от боли. Прикосновение женщины вызвало бессвязное бормотание и матерщину.
Она решительно приказала ему не дергаться.
Отвали от меня, ниггерша! Убирайся, еб твою мать! - Пухл охрип, глаза у него были дикие.
- Слышала, что человек говорит? - Это вмешался белый парень с «ремингтоном». - Он хочет истечь кровью, Джолейн, сама же слышишь.
Еще один взволнованный голос, похоже на Бода Геззера:
- Ради бога, Пухл, заткнись! Она просто пытается всю жизнь спасти, тупой ты мудак!
Ага. И точно, полковник.
Пухл встряхнулся, как собака, рассеивая кровь и мелкий песок. Велосипедная заплатка оторвалась, так что сейчас у Пухла были открыты оба глаза, чтобы держать ниггершу под прицелом, - точнее, наверное, полтора, поскольку незалеченное веко свисало как рваная занавеска.
- Э, слышь, ты чё делать-то со мной собралась, а?
- Попробовать промыть эту грязную огнестрельную рану и остановить тебе кровотечение.
- С чего бы?
- Хороший вопрос, - сказала женщина.
Вытянув шею, Пухл обнаружил, что голова его крепится к голому, заляпанному песком телу, которое ну никак не может ему принадлежать. Член, например, сморщился до размера малины - определенно не миллионерский член.
Не иначе все это кошмар, глюки от корабельного клея. Наверно, потому ниггерша и выглядит точняк как та, которую они грабанули на севере, та, что искогтила их до полусмерти своими жуткими ногтями цвета электрик.
- Ты не врач, - объявил ей Пухл.
- Нет, но я работаю у врача. У врача для животных…
- Твою бога душу мать.
- …а ты - самая тупая и вонючая тварь из тех, что я видела, - сухо сообщила женщина.
Пухл был слишком слаб, чтобы ей врезать. Он даже не был на все сто уверен, что правильно ее понял. Бред затуманивал его чувства.
- И чё ж ты будешь делать со всем этим лотерейным баблом, ниггерша?
- Да вот подумываю купить себе кадиллак-другой, - отвечала Джолейн, - и цветной телевизор с огромным экраном.
- Не смей со мной так говорить!
- И может, небольшой арбузный участок!
- Убьешь меня, да, детка? - спросил Пухл.
- Знаешь, заманчивая перспектива.
- Ты чё, нормально не можешь ответить?
Из-за плеча женщины показалось лицо белого парня.
Он удивленно присвистнул:
- Слышь, дружище, а что с твоим глазом?
Пухл напрягся и выдавил презрительную усмешку:
- А ты тут типа негролюб такой, ага.
- Я только учусь, - уточнил белый.
Перед тем как отрубиться, Пухл успел расслышать рев Бодеана Геззера:
- Эй, я передумал! Дайте ему сдохнуть! Валяйте, пускай этот паршивец сдохнет!
Джолейн не могла этого сделать.
Не могла, несмотря на то, что, ощутив зловоние грабителя, все вспомнила - и желчь в глотке, и резь в глазах. Несмотря на все, что случилось той ночью в ее собственном доме - их ужасные слова, привычность, с которой ее били, следы на ее теле, там, куда приходились их руки.
Она до сих пор ощущала вкус ствола револьвера, маслянистый и холодный, на языке - и все равно не могла оставить этого человека умирать.
Хотя он это заслужил.
Джолейн заставила себя увидеть в Пухле животное - больное, сбитое с толку животное, мало чем отличавшееся от енота, которого она лечила ночью. Это был единственный способ подавить гнев и сосредоточиться на сочащемся кратере в плече этого человека - промыть рану, насколько возможно, выдавить туда целый тюбик антибиотика и перевязать все кусками плотной марли.
Ублюдок наконец отключился, что упростило дело. Не приходилось слушать, как он зовет ее ниггершей, - это явно к лучшему.
В какой-то момент, когда Джолейн пыталась наложить пластырь, голова Пухла оказалась у нее на коленях. Вместо отвращения ее охватило антропологическое любопытство. Изучая Пухлово изможденное бесчувственное лицо, она искала разгадку источника яда. Можно ли различить ненависть в его глубоко посаженных глазах? В суровых морщинах на обожженном солнцем лбу? В унылом несчастном положении его щетинистого подбородка? Если и была какая-то указующая отметина, особая врожденная черта, выдающая в человеке жестокого социопата, Джолейн Фортунс ее не находила. Его лицо было таким же, как у тысяч других белых парней, что ей доводилось видеть, кое-как проживающих свою нелегкую жизнь. И не все они при этом были ужасными расистами.
- Ты в порядке? - спросил Том Кроум, склоняясь над ней.
- Вполне. Напоминает о моих деньках в травматологии.
- Как наш Гомер?
- Кровотечение уже остановилось. Это все, что я могу сделать.
- Хочешь поговорить со вторым?
- Ну еще бы, - ответила Джолейн.
Приблизившись к обломанному платану, Кроум понял - что-то не так. Ему стоило бы сразу остановиться и понять, что же именно, но этого он не сделал. Напротив, он ускорил шаг, торопясь к Бодеану Геззеру.
Когда Кроум увидел обвисшую веревку и заметил, что пленник поджал ноги под ягодицы, упираясь каблуками сапог в ствол дерева, было уже слишком поздно. С воинственным криком приземистый ворюга подпрыгнул, ударив Кро-ума в грудь. Том опрокинулся навзничь, глотая воздух, но при этом продолжая обеими руками изо всех сил цепляться за дробовик. Приподняв голову с влажного песчаного ложа, он увидел, как Бодеан Геззер бежит прочь, в мангровые заросли.
Бежит на другой конец Перл-Ки, где Том и Джолейн спрятали вторую лодку.
Которая была теперь единственным средством выбраться с острова.
Кроум не бил никого уже много лет. В последний раз такое случилось на стадионе «Мидоулендз», где они с Мэри Андрее смотрели игру «Гигантов» с «Ковбоями». Температура была тридцать восемь по Фаренгейту, и небо Нью-Джерси напоминало взбитую грязь. Прямо за Кроумом с женой сидели двое необычайно шумных мужиков откуда-то из Квинса. Портовые рабочие, хмуро предположила Мэри Андреа, хотя впоследствии они оказались товарными брокерами. Мужчины перемежали «отвертку» и пиво, а каждый гол «Гигантов» на поле праздновали, сбрасывая куртки и свитеры и до слез щипая друг друга за соски. Ко второму тайму Кроум уже высматривал другие места на трибунах, а Мэри Андреа собиралась домой. Один из нью-йоркцев извлек пневматический лодочный клаксон, который и использовал по назначению, разражаясь продолжительным дудением меньше чем в десяти дюймах от основания черепа Кроума. Мэри Андреа гневно развернулась и огрызнулась, на эту парочку, побудив одного из них - щеголявшего заляпанными пивом усами, как у моржа, - вслух прокомментировать скромные размеры груди Мэри Андреа, а тема эта была для нее весьма болезненной.
Диалог быстро угас (несмотря на волнение в связи с блокированным ударом Далласа), пока один из мужчин не нацелил клаксон на безукоризненный носик Мэри Андреа и ее не оцарапал. Кроум не видел другого выхода, кроме как врезать жирному паразиту, да так, что тот упал. Его закадычный дружок, конечно же, предпринял неряшливый свинг в голову Кроуму, но у Тома было достаточно времени, чтобы Увернуться (Мэри Андреа его опередила) и отвесить мужику основательный апперкот в область мошонки. Нокаутирование грубиянов вызвало шквал ободрения, прочие футбольные фанаты приняли взрыв Кроума за акт супружеского рыцарства. По правде сказать, то был чисто эгоистичный гнев, который Кроум и продемонстрировал: он выхватил клаксон, развернул его отверстием к Моржовой Морде и дудел, пока не опустел баллончик и заунывное завывание не угасло до комичной отрыжки.
Подоспели полицейские, быстренько записали имена, никого не арестовали. Сам Кроум в бою сломал два сустава на пальцах, но нисколько об этом не жалел. Мэри Андреа бранила его за потерю самоконтроля, но при этом названивала всем своим друзьям, чтобы им похвастаться. Месяц спустя с Кроумом связался поверенный, представлявший одного из брокеров, который заявил, что в результате избиения начал страдать хроническими головными болями, глухотой и несметным числом психологических проблем. Второй фанат завел аналогичное судебное дело, заявив о необходимости сложного хирургического вмешательства для косметического восстановления смещенного левого яичка. Адвокат Тома Кроума настоятельно рекомендовал ему избежать процесса, что Кроум и сделал, согласившись приобрести каждому из пострадавших брокеров билеты на сезон игры «Гигантов», а также купив (благодаря связям приятеля, спортивного журналиста) официального вида футбольные мячи НФЛ с личным автографом Лоуренса Тейлора .
Кроум не предполагал аналогичных исков от Бодеана Геззера и готов был вывернуться наизнанку, чтобы не дать грабителю смыться с Перл-Ки и оставить их с Джолейн на острове без лодки. Чтобы не отстрелить себе пальцы ног, Кроум, прежде чем броситься в погоню, благоразумно оставил дробовик. У гопника было пятьдесят ярдов форы, но выследить его, ломившегося через заросли, как сумасшедший носорог, было несложно. Всю маскировку, которую позволял камуфляжный костюм Геззера, сводила на нет неосторожность бандита. Длинноногий Кроум догонял его, ни разу не приняв за мангровое дерево.
Он нагнал Геззера на поляне и сбил его с ног. Гопник высвободил короткую ногу и с силой пнул сапогом Кроума прямо в скулу, быстро вскочил и снова пустился наутек. Он уже добрался до «Бостонского китобоя» и пытался стащить ялик в воду, когда Кроум снова его настиг. Они с плеском рухнули, камуфляжник размахивал руками точно мельница.
Кроум почувствовал, как накопившаяся за всю жизнь эмоциональная отчужденность растворяется в потоке пузырьков и пробуждении неконтролируемой ярости. Чисто смертоносный порыв, и за долю секунды он внес ясность во все кровопролитные действа, о которых Кроум писал для газет. Он понимал, что должен быть в ужасе, но ощущал лишь первобытное бешенство. Когда дикий бросок локтя ударил его в горло, Кроум понял, что впервые (в тридцать пять лет) участвует в битве не на жизнь, а на смерть.
Он бы предпочел, чтобы все было тщательнее поставлено с точки зрения хореографии, как перебранка на стадионе «Гигантов», но понимал, что такое случается редко. Кроум по долгу службы посетил немало мест преступления и знал, что насилие нечасто бывает достойно кино. Обычно оно неуклюже, неосторожно, хаотично - грязное месиво.
Прямо как сейчас, подумал он. Если хотя бы на полсекунды не смогу поднять голову, наверняка захлебнусь и утону.
Утону на каких-то несчастных четырех футах глубины.
Они подняли со дна столько ила, что Кроум не видел ничего, кроме зеленоватой дымки взвеси. Он ослабил хватку на шее Геззера, но они так и оставались сцеплены, он и мошенник, - уже не боролись друг с другом, а сражались за воздух.
Когда уже опускалась смертельная тьма, в голове Тома Кроума начали разматываться слова:
ЖУРНАЛИСТ НАЙДЕН МЕРТВЫМ…
ЖУРНАЛИСТ, СЧИТАВШИЙСЯ МЕРТВЫМ, НАЙДЕН МЕРТВЫМ…
ЖУРНАЛИСТ, СЧИТАВШИЙСЯ МЕРТВЫМ, НАЙДЕН МЕРТВЫМ НА ТАИНСТВЕННОМ ОСТРОВЕ
Кроум подумал - заголовки!
Он живо представил, как они будут выглядеть в газете, под сгибом на первой полосе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60