Чтоб прекратить волнение и искус Рыжухи притушить, расправился с куском
скоротечно, запил добрым кваском, на ощупь вынул из-под стола колготки для
дочери Рыжухи, протянул, шелестя оберткой.
- Пять пачек, мать, по восемь, - Мордасов закрыл банку с персиками
крышкой и поставил в холодильник, чего плодам расжариваться в пекле.
- А преж-то по семь шли?.. - робко встрепенулась Рыжуха.
- Мать, прежние не той вязки, тут петля тоньше, цвет выгоднее ногу
подает. Лишний рубль для дочерниного промысла, мать, не жалей. Фривольница
твоя останется довольна.
- Фри... что? - Язык у Рыжухи заплелся, споткнулся о неизвестное и в
глазах зажегся недобрый огонь: может оскорбление? непонятность страшна,
лучше б по-матерному огулял - привычно, а в этой фри... подвох виделся. -
Фри... что?
Мордасов властно прервал:
- Деньги гони, небось медяки в бамажки уж переплавила. Невдомек тебе,
чудо-чулки, подставляться одно удовольствие. Сам бы подписался задом
вихлять, да кто позарится...
Рыжуха не утерпела, вспылила умеренно:
- Моя не подставляется.
- Брось сметанку из воды сбивать, мать. - Колодец поднялся, - всяк
подставляется, однако ж по-разному, кто передком, кто чем может. Без
подставки оклад-жалование никому не причитается. Так что все равны. Давай
двигай, вон мои орлы-соколики чичас жар души унд тела отправятся квасом
заливать, а ты не на вахте, пост оставила, а вдруг враги нагрянут? а на
посту никого, тогда что? Иди, иди... - Передразнил. - Моя не
подставляется! Ишь мудрилы! Человек для того и выпущен в мир-свет гулять,
чтоб подставляться, а иначе на черта он здесь воздух меж деревьев и цветов
отравляет. - Колодец выговорился, открыл шкаф, протянул Рыжухе японский
термос с цветами и толстой ручкой - сторговал у Шпына.
- Заправь доверху протертой смородиной, для моей бабули.
Рыжуха нетвердо взяла термос:
- Боюс ухайдакаю ещщо, крышку и ту не отверну толком.
- Дочь приспособь, она уж не промахнется, у ней навык к стране
восхода образовался.
Из ресторана, отобедав, вернулась Настурция, промытая, с
парикмахерски рельефно уложенными волосами, светящаяся внутренним светом и
довольством сытости и чистоты; не понятно, как и миновала обильно
посыпанную пылюгой площадь, не замаравшись. Настурция узрела шкурку угря и
в показной капризности поджала губы:
- А мне?
Рыжуха отвела глаза, будто именно она сподобилась умять кус,
причитающийся Настурции. Колодец видел - Настурция шутит и сыта. Мордасов
повинно пожал плечами, мол, не углядел, не выдержал натиска Рыжухи, а
квасница - вот незадача - от жары ли, от напряжения облизнула губы
по-змеиному мелькнувшим языком.
- Вишь, облизывается, - не утерпел ерник Мордасов, - всласть значит
проскочил угорек!
- Врет Сан Прокопыч, - взмолилась Рыжуха и телеса ее похоже жалобно
заколыхались под тонкой тканью, а с шеи в ложбинку меж бескрайних грудей
заструился пот.
- Я... вру? - Кровь схлынула с лица Мордасова, Колодец входил в роль,
праведное негодование считалось его лучшим сценическим достижением. -
Запомни, мать, я никогда не вру. У нас люди значительные - а я из
таковских - никогда не врут, самое большее заблуждаются, искренне, но чтоб
врать - ни-ни... запомни... и я равняюсь на маяки, - Мордасов подмигнул
Настурции - и товарищ Притыка равняется на маяки...
По лицу Рыжухи легко читалось непонимание - как это равняться на
маяки и что это такое? смутное ощущение того, чего ожидает общество от
этого равнения, конечно, присутствовало, но известное насилие над языком и
смыслом было очевидно даже кваснице.
Тут Настурция заметила краешек торчащей из сумки Рыжухи пачки с
колготками; внезапность броска ошеломила даже железобетонно невозмутимого
Мордасова. Притыка ухватила с торжеством и уже неподдельною злостью пачку
и помотала сверкающим конвертом перед носом Мордасова. Рыжуха смекнула,
что некстати встряла в противостояние корыстей и попятилась к двери.
Мордасов скрытно колупнул колготные запасы Притыки, образующиеся из сдачи
на комиссию интуристовскими переводчицами, и сейчас опасался, что всплывут
его манипуляции с ценами.
Настурция засверкала глазом, колко, с нестерпимой яростью, так она
отбривала неугодных кавалеров, проштрафившихся скаредностью или жлобским
обхождением, и злобность блеска заставляла широкоплечих молодцев гнуть
головы к земле и пятиться мелкошажно, не отдавая и себе отчета, что их -
неустрашимых по природе своей - заставляло пугаться.
- Почем слупил? - Настурция уперла руки в боки, притиснула Рыжуху под
стенд с грамотами; вышло, что как раз из левого уха квасницы вылилась
затейливая подпись по кремовому тисненному листу и, казалось, тряхни
Рыжуху без жалости - из ушей у нее высыпится и еще много-много подписей,
которыми можно украсить-уснастить разные грамоты от Москвы до самых до
окраин...
- Почем слупил? - Не унималась Настурция и похоже собиралась начать
карабкаться по телесам Рыжухи, чтоб добраться до бесстыжих глаз пособницы
Мордасова в недобром деле, наносящем урон стараниям Притыки.
- Почем слупил?
Рыжуха партизанила безответностью и Настурция вмиг смекнула, что из
квасницы каленым железом не выжечь признания в ущерб Мордасову; и лишний
раз Притыка уяснила, что вес Колодца на площади намного превосходит ее
собственный, надо б угомониться, упрятать гонор подальше, как товар
никчемный, во всяком случае, в побоище за авторитет с Мордасовым.
- Схлынь, - едва сдерживая хохоток, одернул сотоварищницу Мордасов, -
ишь допрос третьей степени... учинила! оставишь нас без квасу, а до сезона
дождей еще жить - месяц тужить...
Мордасова не раскочегаришь, ему все трын-трава, Притыка наползла на
живот скупщицы колготок, напоминавший бочку, обтянутую дешевеньким ситцем
и с яростью, таявшей, подобно маслу на растопленной сковороде, скорее по
привычке пугать слабого выдохнула:
- Сниму твою курву с довольства! Без тряпья оставлю! Ей, небось,
голяком сподручнее промышлять! - Уже неуверенно подытожила Настурция,
потому что в последний год дочь Рыжухи чаще сдавала тряпье Притыке, чем
покупала у нее. В пору вошла дочурка квасная, тоскливо подумала приемщица
и сразу все стало противно и мелко: сиди себе здесь дурой-дурищей в
кривобокой обшитой дранкой коробке, притулившейся к краю забытой богом
площади не шибко важной станции и пересчитывай невозвратимые денечки
собственных годов, а девиц пошустрее раскосые ухажеры улещают и водят
кормить мясом бычков, чьи тушки везут самолетами из Японии, а при жизни
тех бычков молоком отпаивают, как раз, чтоб дочь Рыжухи впослед отужинала
приличествующим образом.
Мордасов чавкнул холодильной дверцей - на свет божий явил банку с
персиками, из шкафа извлек две неказистые тарелки, одну склееную, с
щербинками по краю, выловил два могутных персика, водрузил на тарелку и
халдейски угодливо протянул женщинам.
- Прошу откушать по персику мира, вроде как замириться, женщины вы
обе достойные и конфронтации на моей территории я не потерплю.
Настурция первой припала к персику, вымазав губы, одарила Рыжуху
улыбкой прощения; квасница расправилась с персиком одномоментно, не
испытывая недавних затруднений Мордасова, потому как щеки ее могли
растянуться не только прикрываючи персик, но и арбуз средних размеров.
Мир воцарился уверенно. Колодец глянул на толпу у входа - после
перерыва отщелкало минут двадцать - и побрел к дверному крючку.

Шпындро бездумно ворошил бумаги, будто на вкус пробовал резолюции,
ток воздуха от вентилятора шевелил волоски на проборе. Филин при встрече
сегодня утром кивнул вяло, мутно, по-рыбьи взглянул на подчиненного,
Шпындро глотал слюну при мысли, что Кругов - опасный конкурент -
поглядывает на него с особым вниманием неспроста, Игорь Иванович допускал,
что битва за выезд уже началась без объявления войны, началась с тайных
разведопераций, с прощупываний и обходных маневров. Битвы эти изматывали
донельзя, просушивали до песчаной пыли, будто прах на донце неглубоких
колодцев в пустыне. Филин мог вести двойную игру, мог оповестить о
забугорной вакансии и Шпындро и Кругова одновременно, в попытке потянуть
из обоих. С момента намека на выезд стоило забрезжить отходному застолью,
работа и вовсе прекращалась, не считая прихода и отсиживания на службе,
остальное и без того не обременительное, только по первости суетное и
будто бы неоглядное, переставало что-либо значить. Бумаг исторгалось
столько по всяческим поводам, что даже призрака опасности быть пойманным
за руку по причине безделья не существовало.
В ногах Шпындро лежал пакет с дарами дочерям Филина. Передача дара
при кажущейся простоте акта считалась делом непростым, со своими извивами,
тупиками и тонкостями, вскрывающимися лишь от многолетней практики - ни
учебников не полистаешь, ни советов прилюдных не услышишь. Тут каждый
первопроходец и опыт его остается втуне до конца дней.
До полудня Филин не вызывал и после обеда тоже, в половине четвертого
Шпындро взял проект бумаги, составленный месяца три назад, как раз на
случай, если понадобится мотивированно вломиться к Филину. Настала пора
пустить проект письма в ход. Письму повезло - родилось на свет, а могло
так и остаться упокоенным в баллоне шариковой ручки Шпындро. Письму
предназначалась роль повода для беседы и время использовать этот повод
прикатило.
С утра Кругов - случайно ли? наив уверовать в такие случайности - все
время держал Шпындро в поле зрения и даже обедать напросился вместе.
Кругова могло волновать одно - примет ли сегодня Филин Шпындро или нет?
Шпындро заботило то же самое касательно сослуживца и поэтому взаимная
опека не казалась слишком обременительной и вполне устраивала обоих.
В половине четвертого Шпындро сделал решительный ход. Поднялся,
провожаемый взглядом Кругова, и вышел в коридор, зная, что Кругов
последует за ним. На половине пути до кабинета Филина Шпындро замер, не
слишком продуманно выбрав место остановки, обернулся и увидел позади
Кругова, тот безразлично приближался и неожиданно свернул к двери туалета.
Ах, черт, укорил себя Шпындро, не там тормознул. Кругов прикинулся, что
шлепает в туалет, а сам Шпындро выглядел дурацки, застыв посреди коридора
и пристально патрулируя взором поход Кругова по нужде.
Далее Шпындро уловки отмел, до приемной Филина дошагал бодро и с
учетом изменения соотношения сил, которое стало очевидно вчера ему и
секретарю, решительно попросил всезнающую фурию сплетен и недомолвок
уведомит Филина, что у Шпындро неотложное дело.
Если Филин не примет - дело дрянь, если заставит ждать, расценить это
толком не удастся, если примет с места в карьер, пожалуй, у Игоря
Ивановича неплохие шансы.
Филин принял Шпындро через двадцать минут. Предварительно ничего не
прояснилось. В приемную, будто ненароком по дороге из туалета заглянул
Кругов и увидел Шпындро с проектом на коленях. Коллеги скрестили взгляды и
секретарь тут же сообразила, что становится очевидцем важных событий.
Филин с последней встречи не изменился, те же желтоватые седины,
наколки, грубой лепки лицо, окутанное клубами беломорного дыма, но в
глазах-щелках Шпындро почудился свет решимости, которого в прошлый раз не
было, а значит сегодня разговор мог принять более определенный характер и
тогда наличие даров дочерям - сувкам филинова помета величал их Игорь про
себя - под рукой подтверждало необыкновенную предусмотрительность Шпындро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45