- Анекдотцем не побалуешь?
Все знали, что Шпындро умел веселить начальство, не простое уменье,
требующее не малой работы над собой; рассказывал анекдот с перцем, зная,
что Филин благоволит зубоскальству крутого замеса.
- М-да... - Филин не рассмеялся, Игорь Иванович посетовал - анекдот
знать не в масть, накладка вышла, но особенно не занервничал, подумаешь,
другим сейчас перекроет из беспроигрышных. Филин выслушал и второй,
внимательно, сквозь дымное марево выныривали порознь то глаза Филина, то
приплюснутые уши, то шапка седых волос.
- М-да... - Филин так и не расщедрился на смех, вывалил пепельницу в
урну и загасил окурок с невиданным тщанием, будто от того, как он
расправится с бывшей папиросой, зависело, будут ли в мире еще пожары или
нет.
Тянет время! Шпындро узрел, что папка на коленях лежит вверх ногами и
бумаги в ней тоже. Что затевает кабан? Шпындро некстати закашлялся от
дыма.
- Горлодер? - Участливо осведомился Филин и непонятно становилось
узрел ли он, что перед вызванным на ковер бумаги лежат вверх ногами или
нет. - М-да... - Филин вытащил вторую папиросу и ритуал полностью
повторился. Вошла секретарь. Филин вытянул ладонь, помял большим пальцем
левой руки пальцы правой, будто прикидывая, не пора ли стричь ногти.
- Мы заняты... пока... пусть обождут...
Секретарь вышла.
Шпындро чувствовал себя неуютно: неужели что просочилось? Так он и
думал, однажды начнется, и тот же Филин не подсобит, будет топить и
распекать на собраниях, бить в грудь, каяться, что проглядели. Или жить,
или бояться! Так говаривал Мордасов. Алчному Прокопычу что? У торгаша
амплуа не из престижных, хоть и денежное. Тут же есть, что терять, тут,
как у саперов, раз ошибся и... вся свора набросится, искупая в ярости воя
собственные грешки.
Кресло под Филиным заскрипело, за спиной хозяина кабинета сияли
корешки привычных томиков, ни разу не тронутых, даже ключ от застекленного
шкафа давно потерялся, во всяком случае Шпындро не примечал его уже не
один год.
- Ты вот что... - начал Филин и умолк.
Шпындро пытался понять: знает что или нет. Признаваться ему, конечно,
нельзя, никак нельзя, тут поспешность смерти подобна, недаром Колодец
вразумлял: никогда не сознавайся, последнее дело, только говорят, что
послабку дадут, дуля! Накрутят не крякнешь, все отметай, а ежели припрут
вчистую, что ж... пришла видать пора по счету платить, утешайся, что и
тебе выпало Матросовым себя испытать.
Может жена Наталья где прокололась? Не раз и не два твердил ей: гони
своих девок взашей, весь этот Мосгорспикульпром, не оберешься с ними,
разве это люди? сначала возьмут, деньги заплатят, а через неделю вещь
возвращать! где такое видано? К чести Мордасова за тем не водились такие
безобразия, у комиссионщика, как и у коллег Шпындро, вырвать согласие, что
покойника у смерти, но уж, если решили, согласовали, тогда свое слово
блюди, есть же в каждом деле этика. Наталья! Наталья! Может с Крупняковым
неприятности, он же занялся продажей их машины и, хотя все давным-давно
отлажено до мелочей, вдруг сбой и не предугадаешь какой.
Филин снова потянулся к пачке папирос, подчиненный не выдержал:
- Случилось что, Николай Сергеич?
Филин принадлежал к старой школе, не привыкшей, чтоб в их кабинете их
же и вопросами гвоздили, поперхнулся, начал заливаться волной удушливой
красноты, поднимающейся снизу, от толстой шеи, распирающей ворот рубахи.
- Много курю, - Филин потрогал подбородок с нежностью и опаской,
будто у него нарывала челюсть, вопрос подчиненного повис в воздухе.
Умеет увиливать, когда надо, старый лис. Шпындро успокоился, не могла
Наталья без него дать ход делу с машиной. Может, что по линии Колодца? Не
похоже. Другие вон как неосторожны - торги чуть ли в открытую - и в ус не
дуют, он же давно отладил каналы сбыта, протирает их методично, смазывает,
не ленясь, прокола не должно быть.
- Смешной второй анекдот, - ожил Филин, - х-м... муж, как всегда,
последним узнает... х-м... вроде меня, я вот тут узнал, ты... - и снова
молчок.
Сердце Шпындро замерло и вдруг понеслось опрометью: добивает рыбачок,
точно, с рыбами поднаторел водить на лесе, зацепив крючком за губу. Узнал!
Что узнал? Тянешь, прикидываешь, Филин. Мало я тебе перетаскал, всего и не
упомнишь теперь; от себя отрывал, пустил бы в дело или в переплав - никак
не меньше четверти машины, а то и половины приплыло бы... взять хоть набор
кожаных галстуков - пять штук - королевские! чего там, теперь такой не
купишь ни за какие коврижки и ни разу не видел подноситель на Филине тех
галстуков, таскает двухрублевый, лучевский, жеваный-пережеваный и сыновей
у Филина нет, две дочери, выходит Филин те галстуки сам в переплав пустил
или переподарил кому понужнее; сам Шпындро знавал эту практику, переживал
это чувство, вроде и жалко из рук выпускать, а вроде и самому досталось
бесплатно. Или зажигалки в резном футляре, красавицы, ход плавный, пьезо,
огонек аккуратный, будто рисованный и поверхность отшлифована, хоть языком
лижи...
Над Филиным заклубился дым, казалось, пожелтевшие седины начальника
переполнены табачной отравой и вскоре из желтых станут коричневыми.
Филин умел особенным образом не молчать и не говорить, а издавать
хрипы и мычания, будто прочищал глотку от мокроты или пытался унять
першащее горло: Х-м... ы-ы... м-м... ыы-хм...
Узнал! Что? Неужели? Взмокли подмышки, ворот рубахи внезапно стал
мал, врезался в разгоряченную кожу, обдавало жаром и страхом. Шпындро
должен был винить другого и лучший объект, чем жена, в голову не шел.
Наташа Аркадьева - фамилию сохранила свою - считалась и не без причин
женщиной многосторонних дарований; способности ее не имели касательства ни
к музыке, ни к литературе, ни к науке или любой другой области
деятельности, способности ее целиком сосредоточивались на умении жить и
тут она могла поучить многих. Миниатюрная, гибкая, с отменным вкусом, с
неизменно блестящими черными глазами, пользующаяся яркой помадой и давно
оценившая преимущества безапелляционного тона Наташа Аркадьева исходила из
двух очевидных - во всяком случае ей - посылок: первая - жизнь одна и
вторая - не победить, значит проиграть.

Сейчас супруга Шпындро терзала телефон, обзванивая бездельных
советниц - жен таких же выездных, как Игорь; их неформальная группа
сформировалась давно и допуск в нее новеньких был сильно затруднен:
никогда не знаешь, что выкинет новичок. Верховодила в группе Наталья.
Лидерство определилось сразу и было подарено ей без борьбы, хотя тлеющие
бунты ей приходилось изредка подавлять резким окриком или того хуже
осмеянием костюма неосторожной смутьянки. Последний способ срабатывал
безотказно, недаром Наташа годами внушала подругам: женщина есть то, как
она выглядит.
Моя квелленекермановская рать - величала Аркадьева подруг. Сейчас с
одной из ратниц бурно обсуждались выкрутасы тряпишного ценообразования и
жадность приобретателей, не желающих понять, как все дорого за границей.
- Представляешь! Я ей называю из какого магазина, а дурища
хихикает... идиотски... Ей хорошо, ее боров на овощах сидит. Мандариновый
царек! В прошлую субботу назюзюкался на водохранилище и признался, что две
алки с грушами налево толкнул. Не знаешь Алку? Чья жена? Да ничья! Фургон
такой, зелень да фрукты возит, на боку написано - alca - а ты думала
Прохорова всплыла? Теперь не всплывет, папеньку, как поперли, так окно в
Европу захлопнулось. - Аркадьева посерьезнела. - Ты Машке скажи, не хочет,
пусть не берет, мне что, у меня вон просителей запись идет. Это ты ей! А
вообще-то всучи хоть кому. Машину покупаем, сейчас стог собираю, соломинку
к соломинке, то бишь рублик к рублю. Ой! - крик, трубка шмякнулась на
рычаг. Аркадьева не опаздывала на работу, надоел треп и она разыграла
срочность выхода; фальшь Аркадьевой, доведенная до совершенства, казалось
вполне естественной. Службу ее обременительной никак не назовешь.
Администратор в одном из творческих домов столицы: приход вольный, уход
тем более - для нее, не для всех. Директору дома тоже нужны календари и
прочая дребедень: две заноски в год и служи по вольному расписанию; к тому
же на клапане сидишь - билеты на вечера, на просмотры, тоже статья дохода
и удобрения для огорода, на котором Наташа любовно растила связи.
Много ли человеку надо для счастья? Чтоб помнили! У Наташи имелся
кожаный бювар-поминальник с датами рождений, памятными днями и юбилеями
любых металлических оттенков - от медных и серебряных до золотых.
Какая вы внимательная, Наташенька! Что вы, Марь Пална, как можно
забыть, я вас так люблю. И Степана Сергееча! Такой широкий, такой...
ворковала самозабвенно, натурально, не могла найти слов и смеялась
заразительно и искренне.
Наташа расчесала волосы, оглядела себя в зеркале, приготовила рубль
для частника, больше никогда не давала, хоть на Марс ее вези, считала, что
она сама награда и у мужика за рулем не повернется язык возмущаться; за
годы и годы рублевой езды Аркадьева ошиблась лишь раз и то до послушной
доплаты не опустилась, поджала губки, выскочила из машины и, еще не успев
захлопнуть дверцу, прошипела в щель - жлоб!!
Долго ждать не пришлось, машина устремилась к обочине почти с осевой,
резко сбрасывая скорость и поднимая задними колесами пыль. Наташа юркнула
на переднее сиденье и, высоко задрав юбку, оголила колени.

Колодец обедал степенно. Начинал - и это при обильном столе -
непременно с черной корочки, вымазанной горчицей, ритуал пришел из детства
и для Мордасова считался незыблемым; вообще Колодец любил создавать опоры
бытия - неприступные твердыни собственных обычаев: бумажник старый и зев
заколотый булавкой... любую трапезу начинать с черной корочки под
горчицей... баня только парная, без всяких там финских выкрутасов и, чтоб
веник непременно из березовых веток, собственноручно ломанных Мордасовым в
пристанционном лесочке и ждущих своего часа-времени на мордасовском
чердаке.
Горчица случилась жестокая, вышибла из Мордасова слезу, пришлось
промакнуть подглазья салфеткой. Официант Тёма - по ресторанному Боржомчик
- высшим шиком считавший осведомиться: боржомчика не желаете? навис над
Мордасовым.
- Всплакнулось? Ба! Товарец знатный мимо проплыл?
Колодец хотел отбрить официанта, пусть знает свое место, но лаяться
не хотелось.
- Боржомчика занеси, Тёма! Горчица у вас на скипидаре, что ли?
Официант кивнул на четверых в ондатровых шапках и бывших белых
халатах, трапезничающих через три стола, нагнулся и прошептал:
- Слыхал, эти-то кураги десять тонн продали на рынке, а курага под
чирик кило. - Боржомчик распрямился и, уже ни к кому не обращаясь,
добавил: - Интересуются магнитофонами и телевизором оттедовским.
Подсобишь?
Колодец знал, что Боржомчику за наводку полагается от обеих сторон:
куражиный люд, судя по довольной ряшке Боржомчика, его уже зарядил;
Колодец нехотя выудил пятерку и расставаясь с ней не без жалости,
размешивая ядреную горчицу короткой ложечкой, присовокупил. - Ты им
намекни, что лучше моего товара не найдут... и пусть не жмутся. - Колодец
нервно повел плечами. - Десять тонн кураги. Надо ж! Поди целую рощу
абрикосовую пересушили. Смекай, Боржом, была роща и нет. Вся курагой
вышла. Народец разумеет, будто сердцу от кураги помога, калий для мышцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45