Пахло давно забытым, наползавшим издалека лет... Ладан! сообразил
Филин чуть позже, разглядывая свои руки, запихивающие в сумку бутылки с
освященной водой; у ног на клочке газеты желтая воронка с влажным зевом от
только что переливающейся жидкости. Филин поднимается, лезет во внутренний
карман и... протестующий жест старухи, сразу - мысль цену набивает! - и
еще одна, жадная - если станет сильно упираться, можно и не платить,
должны ж люди добрые радеть друг другу; и совсем уж успокаивающее
соображение: тут как тут Шпындро, все уладит, не в первый раз... Филин
хотел пошутить при прощании, но встретился глазами с иконописным ликом и
сглотнул нежданно скрутившее скоморошество, заметался, не зная, то ли
целовать сухую руку, то ли церемонно раскланяться, то ли и здесь в
каморке, будто вырубленной целиком из глыбы прошлого, не забывать, что он
- начальник, по-своему вроде святого на выгнутой черной от времени
деревяшке, начальник еще при власти, сам издающий бумажки-приказы,
штопающие или рвущие чужие жизни.
Филин не рассчитал высоты косяка, пригнулся недостаточно низко и,
споткнувшись о порожек, одновременно больно ударился макушкой о деревянный
брус.
В смежной комнате на стародавнем шкафу ультрасовременные картонные
коробки с сине-красными изображениями магнитофонов и телевизоров, коробки
эти тут не уместнее, чем в первобытной пещере плита и кастрюли. Тут же
Филин углядел сразу десяток одинаковых томов макулатурных изданий и
повеселел: внучок тож хоть и под богобоязненной старушкой ходит, а жив тем
же, что и все. Тут Филин прикинул, что связи Шпындро и Мордасова как раз и
просвечивают посредством этих коробок, но в подробности вдаваться не стал.
Одно несомненно: ребята хваткие, свое не упустят и соображение это легло
самым важным, несущим камнем в фундамент дачи Филина.
Во дворе за колченогим столом Шпындро и Колодец бросали коробок: то
плашмя шлепнется, то на ребро, то вздыбится на попа. Филина не заметили,
предавались игре страстно. Филин не поверил глазам - в плошке из щербатой
керамики мятые трояки, пятерки, рублевки. На интерес рубятся! Ишь ты...
Филин отступил в темноту прихожей и, перед тем как выбраться на свет
божий, кашлянул надрывно, благо кашель всегда ворошился в обоженном
табаком горле.
Ступил во двор - ни коробка, ни денег в плошке, понадобилось-то всего
одно мгновение.
Картина такая. Шпындро чиновно девственен, весь соткан из покоя,
благонадежности и желания угодить, Мордасову упрятать хитрованство
тяжелее, но тоже, зная колкую въедливость все подмечающих глаз, отводит их
в сторону и, перехватив тоску Филина, зацепившуюся за край бочки с
малосольными, тут же насыпал еще миску с верхом.
Видно Шпындро разобъяснил внучку, кто я, потеплел ощутимо Филин,
борясь с недавним нервным напряжением, умял молниеносно три огурца, вынул
папиросы, щелкнул новой зажигалкой. Мордасов голодно глянул на плоский
блестящий квадратик, зло поджал губы. Пластиковый пакет с дарами исчез и
Филин мог только догадываться, на чем поладили дружки.
Из дома раздался звон колокольчика. Мордасов вскочил, едва не
перевернув огурцы, ринулся в дом.
Шпындро участливо интересовался:
- Ну как?
Филин пнул сумку с бутылками носком разношенного туфля.
- Денег, знаешь, не взяла.
- Какие деньги! - Шпындро аж подскочил, - все по дружбе, люди должны
людьми оставаться.
- Колокольчик откуда? - Рука Филина плавала в миске с огурцами.
- Я подарил, чтоб бабуля его вызывала, если прихватит, случается и
голоса нет сил подать.
Филин дожевал огурец, подставил лицо солнцу.
- Выходит потратила бабка на меня силенки из последних...
- Нам-то что... проехали, - утешил Шпындро.
- Это ты зря, - весомо, по-учительски определил Филин, - ущерб
получается людям причинили.
- Ущерб компенсирован в полном объеме, - доложил Шпындро.
Филин объяснения принял.
- Раз так, значит так. - Рубанул ладонью по столу, давая понять, что
стенания по старушке окончены. - Огурцы хороши, спроси, как рассол
определяет, сколько смородинового листа, соли, чеснока, укропа, сколько
держит, какие еще тонкости имеются.
- Непременно. - Шпындро уже шагал к машине и даже походка его, только
что безмятежного дачника, под взглядом начальника стала внушительной и
государственно важной.

Пока Шпындро-муж обхаживал Филина, Аркадьеву, его жену, Крупняков уже
подвозил к своему дому; не доезжая трех кварталов, ухажер остановил такси,
вылез и закупил пяток прозрачных целлофановых кульков с гвоздиками. Наташа
Аркадьева прижимала цветы к груди и отражение их головок залепляло
водителю зеркало заднего вида. Приехали. Крупняков выложил деньги на горб
кардана посреди передних кресел, вышел из машины, протянул руку
Аркадьевой.
Наташа еще сильнее прижала руку к груди и сдавленно усмехнулась от
волнения: будто школьница, будто впервые в жизни; Крупняков великодушно не
заметил смущения и подставил локоть крендельком.
Лифтерши, отставники и прочая приподъезная живность, как по команде
опустили глаза, умудряясь все видеть не хуже, чем если б вооружились
стереотрубой.
Солнце расцвечивало целлофановые обертки и настроение Аркадьевой
ухало сверху вниз от хорошего к неважному и снова к хорошему.
Миновали смиренных соглядатаев на лавочках под козырьком, и Крупняков
набрал код, щелкнул замок, предлифтовая прохлада вперемешку с запахами
муниципально вымытых стен и ступеней окутала молчаливую пару.
Крупняков припоминал, убрана ли постель, и никак не мог восстановить
картину сегодняшнего утра.
Наташа мечтала: хорошо, чтобы все уже было позади, она одна, не глядя
ни на кого выходит из подъезда и стремительно направляется к стоянке такси
за углом. Именно так; провожать себя Крупнякову она не разрешит. Деловых
знакомиц не провожают, пусть думают, что они по делу заскочили, вот только
цветы обнаруживали не обычные свойства ее визита к Крупнякову, правда
спасал час визита, всего три, день в разгаре. Лифт спустился и скрипом
тяжелых пружин амортизаторов напомнил о себе.
Крупняков не изменился: распахнул дверь в проволочной сетке с
величественностью дворецкого, пропускающего гостей в тронную залу.
В лифте многозначительно оглядел Наташу Аркадьеву и почудилось, что
Крупняков вознамерился поцеловать ее прямо в исцарапанной гвоздями кабине,
его мощное тело стало клониться к ней, но Крупняков лишь пощекотал себе
нос гвоздичными головками и мечтательно закатил глаза:
- Отменное мясцо! А?..
Меж передними верхними зубами Крупнякова красовалась широкая щель.
Наверное, такие же щели у него и меж другими зубами, думала Аркадьева и в
них сейчас упрятались кусочки отменного мясца. Губы ее тронула усмешка.
Брезгливости Крупняков не углядел, а саму усмешку перевел в ранг ласковой
улыбки, истолковав к своей пользе: нравлюсь ей все же. Соки, напитывающие
его полнокровную натуру вскипели, выдав бурление красными пятнами на щеках
и шее.
Переступив порог квартиры, Аркадьева замерла: знала, что часто штурм
начинают прямо в прихожей, пытаясь подстегнуть себя и выдать отсутствие
страстей за их взрыв, но Крупняков помог ей снять легкое пальто и за руку
повел в гостиную, с накрытым заранее кофейным столом.
Значит, не сомневался, что приму приглашение. Аркадьева села, красиво
вытянув ноги и отметив, что Крупняков слишком быстро отвел взгляд от
приютившего ее дивана.
Да он смущается!
Стало смешно, и еще она подумала, что крупные мужчины теряются чаще
мелких: мелкие сжились, смирились с неказистостью и давно похоронили
смущение, иначе не проживешь, а вальяжные великаны, вроде Крупнякова,
нередко мнутся и не знают, как подступиться, будто малые дети.
Крупняков вынимал старое серебро: ковшик для сливок, сахарницу,
фруктовые ножи, щипцы для кускового сахара, которыми никто ни разу не
пользовался, но которые и впрямь украшали стол; каждая вещь находила свое
место мгновенно и свидетельствовала, что Крупняков учинял подобную
сервировку сотни раз.
- Не хочу кофе, - Аркадьева нарочито медленно встала, нарочито
медленно прошла мимо Крупнякова, едва задев его бедром, взяла вазу,
наполнила на кухне водой, вернулась, расставляя в воде гвоздики и любовно
отводя одну головку от другой.
Нежелание гостьи пить кофе повергло Крупнякова в смятение, сценарий
рушился и перестроиться на ходу хозяин апартаментов, похоже, не успевал.
- Может выпьем? - Неуверенно предложил Крупняков.
- Не хочу...
- Что ж тогда? - Мощные руки разъехались в жесте недоумения.
Аркадьева видела, что Крупняков хочет приблизиться к ней и не
решается. Еще бы! Она не из дурочек, что он таскает отовсюду, этих
полу-студенток, полумолодых специалистов, изнывающих от скуки и
непроясненности перспектив, вбивших в голову, что Крупняков живописец или
композитор, или кто-нибудь другой из безбрежного мира неподдельного
искусства.
Решив, что Крупняков получит свое, Аркадьева не отказала себе в
удовольствии издевки: злость свою оправдывала тончайшими унижениями из
тех, что ей приходилось переживать, сгибаясь перед сильными мира сего и, в
особенности, их женами; Аркадьева ненавидела более удачливых, чем муж;
судьбу таких, как муж, решали - поедет, не поедет; другие же решали сами,
стоит ли им ехать, когда и куда и на сколько, такие люди заставляли
Аркадьеву испытывать страх; роль веселой говоруньи с каждым годом давалась
все труднее, и если промашки артистизма раньше восполнялись внешностью, то
сейчас, уже предощущая увядание, Аркадьева металась, выбирая маску,
обещавшую обеспечить, и дальше безбедное житье. Театр выездных не прощал
ошибок и любая неверная реплика могла стать гибельной. Аркадьева ушла в
себя, и Крупняков возликовал: женщина прислушивается к внутренним голосам,
нашептывающим о Крупнякове разное, но по большей части привлекательное и
сейчас пытается разобраться и вычленить важное, именно то, из-за чего она
согласилась после недвусмысленно обильного обеда нанести ему визит.
Крупняков застыл посреди комнаты, как макет человека в натуральную
величину, как робот, из которого вынули моторчик или обеспечили приводы,
руки и ноги нелепо напряжены, глаза вперены в красивую женщину, которая
умолкла так внезапно, не хочет ни пить, ни есть и вообще не ясно, чего
добивается. Крупняков подумал, что, быть может, Аркадьева гневается из-за
сделки с машиной, но сегодня машина не всплыла ни разу и вообще деловых
разговоров не вели и всем поведением Аркадьева показала, что сейчас для
нее Крупяков мужчина и только мужчина, и все, что связывало их раньше -
дела, купля-продажа, клиенты, разделы сфер влияния, рынки сбыта, - все это
ушло, выпало за пределы сегодняшнего дня и ни на что не повлияет.
Аркадьева видела краем глаза кровать, где ее намереваются любить и
пыль в углублениях резных ножек и застывшие пятна, - то ли варенья, то ли
ликера, который Крупняков глотал прямо в кровати - на светлом ковре и еще
она видела давно немытые окна, выглядывающие из-под тяжелых и также
наевшихся досыта пылью штор, и трещины на потолке и подтеки по углам; и
фигура владельца квартиры из нелепой превращалась в жалкую, смехотворную,
постыдно пыльную внутри, как зевы бронзовых подсвечников в углах спальни.
Причуды воображения: Наташа одновременно с крупняковской квартирой
видела мужа, суетящегося в аэропорту, его переговоры с таможенниками, его
руку, размахивающую белыми листками деклараций, и каменное лицо молодого
пограничника в будке паспортного контроля, и уходящий к самолету
коридор-шланг, выплескивающий чету Шпындро в иной мир и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45