Значит, Режиссер задумал использовать и младшего из семейства Вороновых? Неужели он думает, что Игнат никогда не узнает о судьбе Дмитрия?
Мои вопросы не остались без ответа. Я вдруг «увидел» охваченный огнем двухэтажный особняк с вывеской на фасаде «ТОО «Наташа» и покореженный от взрыва «мерседес» Режиссера в самом центре Москвы...
Видимо, не дошла молитва Кузьмича до Всевышнего. Судьбы Игната Воронова и Режиссера были предрешены. Никто уже ничего не сможет изменить и исправить... Так думал я, направляясь к выходу с деревенского погоста.
Настенные ходики пробили два часа. Отец Сергий еще не ложился, с беспокойством ожидал моего возвращения.
— Виталий Севастьянович, дорогой, ну нельзя же так припозднятся!
— Все в порядке, — успокоил я священника.
Я не собирался пересказывать ему вес, о чем узнал за день минувший. Для него главное — судьба подлинника иконы, в утрате которого его обвинили местные власти.
— «Архангел Гавриил» в настоящее время находится в добрых руках, — сказал я и добавил: — Там ее смогут уберечь и сохранить для времен грядущих.
Отец Сергий ничего мне не ответил, только внимательно посмотрел на меня и вздохнул.
...И вновь я «присутствовал» при убийстве женщины ее мужем-алкоголиком, а потом и при его самоубийстве. И снова их дети переживали потрясение...
Нет, в этом доме положительно нельзя было ночевать! Все здесь — вещи, стены, пол, потолок — напоминало о происшедшем когда-то страшном событии.
Я вышел во двор. На улице уже рассвело. В июле ночи короткие — макушка лета как-никак. Щебетание ранних птах, встававший из-за леса диск солнца... Я успокоился, отогнал прочь ночные кошмары. Мне подумалось о том, что надо почаще выбираться из городского многолюдья в такие вот деревеньки, где люди просто живут, живут, как когда-то жили их деды и прадеды.
...Через несколько месяцев я получил письмо из деревни Берестово от отца Сергия, в котором он длинно рассказывал о своих прихожанах. В самом конце письма он сообщал: «...Недавно Бог сподобил побывать в болгарском городище Велико-Тырнове, где в храме Петра и Павла смог лично лицезреть дорогой моему сердцу лик архангела Гавриила. Думаю, что икона находится в благом месте и нет нужды «тревожить» ее суетными человеческими амбициями. Пусть она останется там, где есть...»

Как только дверь закрылась за последним пациентом, я расслабленно откинулся на спинку кресла. Можно было позволить себе несколько минут отдыха перед тем, как позвонить Лене и предупредить ее, что наша встреча остается в силе, через минут сорок я за ней заеду, и мы наконец сможем, отложив все дела, поужинать в маленьком уютном ресторанчике где-нибудь в центре города и мило поворковать о наших планах на будущую совместную жизнь.
— Девятнадцать ноль-ноль, — напомнила мне ассистентка Таня, приоткрыв дверь в кабинет. — Прием окончен!
В «коридоре ожидания» — так мы называли не-' большую квадратную комнату со стульями вдоль стен — пациентов к этому часу обычно уже не было. Но меня насторожил тон ассистентки: она явно обращадась не только ко мне. И действительно, через минуту Таня проскользнула ко мне в кабинет, осторожно прикрыла дверь и шепотом проговорила:
— Он не уходит, Виталий Севастьянович!
— Кто «он»? — не понял я.
— Да тот чудак, что пытался прорваться к вам без записи час назад.
— Ах, этот!.. Хорошо, сейчас я к нему выйду. Сняв халат и аккуратно повесив его на «плечики», я
вышел в коридор. Посетитель, совершенно не известный мне мужчина, даже не поднялся со стула.
— Вы ко мне? — спросил я, но ответа не дождался и пояснил: — Я не могу принять вас вне очереди, запись на месяц вперед. Производится она ежедневно с девяти часов утра до пяти часов вечера по телефону... Таня, разве вы не сказали обо всем этом гражданину?..
— Не надо, Виталий Севастьянович! — властно остановил меня посетитель. — Я пришел не на прием. То есть я не совсем на прием... — Мужчина замялся и опустил глаза.
Я воспользовался паузой и пригляделся к нему. Темные мешки под глазами свидетельствовали о бессонных ночах или о неполадках в сердечно-сосудистой системе. Припухлые веки позволяли предположить хроническое заболевание почек. Но один симптом показался мне чрезвычайно опасным, потому что он был совсем свежим. Посетитель почти наверняка испытывал резкую боль в области желудка и двенадцатиперстной кишки, у него началось обострение язвенной болезни и вчера была кровавая рвота...
— Я к вам не из-за болезни, Виталий Севастьянович, — прервал мои наблюдения неизвестный. — Мне рассказывал о ваших успехах в экстрасенсорике наш общий знакомый, полковник Стариков. Помните вы такого? И о деле, связанном с похищением и убийством девушки?..
Еще бы не помнить! Старикову, «важняку» из Главного следственного управления МВД России, я помогал неоднократно. И о деле этом я вспоминал особенно часто, потому что поиск несчастной стал для меня первым испытанием в практике моих теоретических изысканий в области экстрасенсорики. Именно тогда я почувствовал уверенность в своих силах. Я мог выходить на «информационное поле» Земли, мог получать оттуда любую необходимую мне информацию о прошлом и будущем.
— Давайте знакомиться, — протянул мне руку необычный посетитель. — Старший советник юстиции, следователь Главной транспортной прокуратуры Мат-виевский Леонид Васильевич.
— Прошу в кабинет, Леонид Васильевич, — сказал я и, пропустив его вперед, повернулся к ассистентке. — Танечка, не в службу, а в дружбу: позвогдате, пожалуйста, Елене Сергеевне, передайте мои глубочайшие извинения и сообщите, что наше рандеву сегодня вечером не состоится.
— Хорошо, Виталий Севастьянович, я сейчас же позвоню.
— Спасибо. И до свидания. До завтра... Матвиевский уже расположился сбоку от стола и,
словно забыв, что он не у себя в кабинете, то включал, то выключал настольную лампу.
Я слегка кашлянул и занял свое привычное место.
— Извините, — проговорил он, смутившись. — Я даже не знаю, с чего начать. Понимаете, со мной последнее время происходят какие-то непонятные вещи. Куда-то исчезают важные документы, пропадают свидетели... И потом, я все время чувствую чье-то давление на свое сознание. Появляются странные мысли, совершенно не свойственные мне ощущения...
Я с интересом слушал Матвисвского. Вот уже год я занимался исследованиями в области воздействия на подсознание человека, изучал парапсихологию. И сейчас передо мной сидел человек, на которого кто-то негативно влиял, давил, посылал ему отрицательные установки, то есть установки на саморазрушение. О таком пациенте я мог только мечтать. Тогда еще я и предположить не мог, что все это только хитрость следователя. Привело же его ко мне конкретное уголовное дело, по которому он, зайдя в тупик, хотел получить от меня деловой совет...
—Расскажите-ка обо всем с самого начала, — попросил я Леонида Васильевича.
— Это займет много времени... — неуверенно сказал он. — Впрочем, если вы никуда не торопитесь...
— Уже не тороплюсь, — улыбнулся я.
— Понимаю, — виновато покачал он головой. Потом, немного помолчав, начал свой рассказ...
* * *
! В то утро мне позвонил заместитель начальника следственного управления Главной транспортной прокуратуры Алексей Федорович Смирнов:
— Леонид Васильевич! Срочно отправляйтесь на Павелецкий вокзал. Погиб известный искусствовед Игорь Скорин...
Хотя дел в моем производстве было и так хоть, я не стал возражать и выехал на задание.
В кабинете у начальника транспортной милиции я застал нескольких оперативных работников, занимавшихся расследованием причин гибели Скорина.
Совещание начал полковник милиции Хайруллин. После краткого сообщения он довольно-таки уверенно, если не сказать самоуверенно, заявил: «Убийство Скорина никакой загадки не представляет. Убийца задержан с поличным и изобличен».
— После вашего заявления, Рафик Мубинович, ничего больше не остается, как только оформить все документы и отправить убийцу в суд, — усмехнулся я. — А вы ведь опытный офицер милиции и прекрасно знаете, что первое впечатление часто бывает ошибочным...
— Я сужу по фактам, Леонид Васильевич, а они весьма, на мой взгляд, убедительны... Вчера вечером в двадцать два часа тридцать минут сотрудник милиции старший сержант Васечкин, обходя с напарником вагоны электрички, направлявшейся из Ожерелья в Москву, за несколько остановок до конечной станции маршрута обратил внимание на высокого худощавого мужчину. На нем была низко надвинутая на глаза, изрядно потрепанная шапка, старая куртка с заплатами на локтях и давно не стиранные брюки. В руках он держал узел с какими-то вещами, причем из узла выглядывал воротник из каракуля. Увидев милиционеров, неизвестный стал трусливо озираться, хотел сойти на ближайшей остановке.
Сержант Васечкин, посчитав поведение этого человека подозрительным, попросил его предъявить документы...
* * *
То, о чем рассказывал полковник Хайруллин, каким-то образом обрело плоть и кровь. Именно сейчас, в своем рабочем кабинете, в котором я слушал от Матьпсьского историю гибели искусствоведа, мне вдруг почудилось, что я нахожусь рядом с Васечкиным и его напарником в тамбуре вагона электрички.
— Это у вас вместо паспорта? — спрашивал, показывая на бумагу, Васечкин у подозрительного мужчины, но тот только гугукал и махал свободной от ноши рукой.
Так ведут себя глухонемые, подумалось мне. А логом я увидел справку, даже прочитал, что лам было написано. В справке, выданной гражданину Бляхину, говерилось о том, что он был досрочно освобожден из заключения, где отбывал срок за воровство.
Васечкин попытался проверить содержимое узла, но Бляхин, оттолкнув его напарпника, бросился бежать. И наверное, убежал бы, если бы кто-то из пассажиров не подставил ему ногу...
Стати разворачивать узел и осматривать вещи. Зимнее пальто не вызвало особенных подозрений, а вот пиджак с люрексом, воротник которого был густо пропитан свежей кровью, заставил заинтригованных пассажиров охнуть. Из внутреннего кармана пиджака Васечкин извлек удостоверение личности, принадлежавшее Скорину Игорю Васильевичу, являвшемуся редактором отдела искусствоведения одного из книжных издательств.
Пока сотрудники милиции решали, в какое отделение доставить подозреваемого, мое сознание продолжало интенсивно работать, причем совсем в ином направлении. Оно фиксировало другую местность — железнодорожное полотно. По шпалам, пряча лицо от снежных зарядов, шел путевой обходчик. У бровки пути он увидел окровавленный, полураздетый труп мужчины. Рядом валялся раздавленный дипломат. Порывы ветра разносили по сторонам обрывки каких-то бумаг...
— Так возникло уголовное дело по обвинению Бляхина в тяжком преступлении — убийстве с целью ограбления, — дошли до моего сознания слова следователя транспортной прокуратуры. Но сам я почему-то в этот момент находился в большой светлой комнате. Нет, даже не в ней самой — за всем происходящим я наблюдал откуда-то сверху.
Несколько прозекторских столов. На них трупы людей, погибших при транспортных происшествиях, кровавых разборках... У одного из этих столов только что закончил работать судебно-медицинский патологоанатом. Он моет руки и одновременно диктует ассистентке результаты вскрытия: «Смерть Скорина наступила от перелома костей свода и основания черепа. Каким орудием нанесена травма? Определенно можно сказать, что орудием стал твердый и тупой предмет. Удар был нанесен с огромной силой. Человеческая рука подобное совершить никак не может. Удар нанесен какой-то частью переднего вагона электрички или локомотива».
«При таком раскладе, — делаю вывод я, — вряд ли стоит обвинять в убийстве Бляхина. Возможно, Скорин пострадал по собственной неосторожности,, попав под электричку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66