— Дед, если хочешь и дальше коптить небо, давай ключи от церкви и живи, — сказал самый рослый из пришедших.
Я им не отдал ключей, сказав, что они у церковного старосты.
— Откроем и так! — буркнул второй, припадавший при ходьбе на левую ногу.
Они и в самом деле обошлись без ключей, попросту выбив дверь кувалдой. Потом незнакомцы целый час шуровали в церкви и вышли оттуда, неся в руках что-то тяжелое, завернутое в холстину. Однако их теперь было только двое...
— Дед, — снова подошел ко мне рослый. — Там, в храме, отдал Богу душу наш приятель, так ты его прибери. И помни, если хоть кому-нибудь проболтаешься, тебе крышка. Из-под земли достанем, так и знай! — Сказав это, рослый сунул мне пятидесятитысячную купюру и добавил: — А про сломанную дверь легенда простая: алкаши постарались. Понял?..
Когда незнакомцы уехали, я вошел в храм и перекрестился. У алтаря с перерезанным горлом лежал тот, что припадал на левую ногу.
Не знаю, почему я не сообщил в милицию. Наверное, не очень-то доверял им, не верил, что смогут разобраться в этом черном деле. А уж меня-то и подавно не защитят...
Кое-как я зарыл убитого в яме, предназначенной для мусора. Нормальную могилу в промерзшей земле мне было не откопать, а с могильщиками связываться не хотелось: народ ненадежный, за лишнюю бутылку готовы отца родного продать...
На душе у меня было скверно до той поры, пока в деревню не вернулся Митька Воронов — старшенький Клавдии Петровны, нашей прихожанки. Три года назад его вместе с братом Игнатом отправил за решетку бывший руководитель зверосовхоза, ныне генеральный директор акционерного общества «Поляны» Ни-кодим Евграфович Семирсчный. Именно у него братья трудились кормачами. Он возвел на них поклеп, обвинив в краже норковых шкурок. Украл же шкурки, я думаю, он сам...
* * *
— ...Никодим Евграфович, дело швах! Горим, как
шведы под Полтавой! — схватившись за голову, причитал заместитель генерального директора акционерного общества «Поляны» по сбыту продукции Тугриков. — Если этот деляга с меховой фирмы подаст иск в суд, мы по миру пойдем...
— Не бойся, Тугриков, не подаст. В наше время в суд обращаются либо и диеты, либо дураки. Есть более быстрый и надежный способ выколачивания долгов. Он просто-напросто «продаст» наши долговые обязательства каким-нибудь крутым ребятам, и тогда уж... Попробуем, Тугриков, найти консенсус. Будь он неладен! Это ты во всем виноват! Втянул меня, понимаешь, в авантюру, предложив отправить больше, чем надо, шкурок зарубежным перекупщикам, а нашего постоянного партнера посадить на голодный паек — он, мол, потом сговорчивее станет. Чья была идея, идиёт?
— Моя, Никодим Евграфович, не спорю, — как-то сразу успокоился лысый человек с воровато бегающими глазками. — Зато с долларовым наваром тоже я придумал. Вспомните, как вы хорошо отдохнули с двумя своими красотками на Багамах.
— Да... Незабываемые деньки!..
— То-то и оно! И я неплохо провел время — порыбачил на Красном море... Есть что вспомнить!
— Правильно говоришь, Тугриков, правильно, но все же ты идиёт... Ведь прекрасно знал, за все придется расплачиваться, — погрустнел директор.
— Надо сделать так, Никодим Евграфович, чтобы расплачиваться пришлось другим, — хитро прищурился Тугриков. — Кто там из рабочих высказывал вам свое неудовольствие в последний раз?
— Братья Вороновы просили прибавки жалованья...
— Так и запишем! Завтра, Никодим Евграфович, можете вызывать милицию, только дайте мне одну ночь...
— И что же ты за одну ночь учудишь? — недоверчиво спросил генеральный.
— Подложу норковые шкурки в сарай дома, где живут братья Вороновы, а том пускай наша уважаемая милиция братьев обезвреживает, как расхитителей...
— Ты думаешь, смогут?
— Поможем, подскажем... Вы, главное, не забудьте в заявлении указать недостачу с учетом наших расходов за весь год... Тогда-то мы все на Вороновых и спишем!
— Дело буровишь, Тугриков. Поощрю!
* * *
...В общем и целом, сели братья, так толком и не уразумев, за что. «Паровозом» пошел младший Игнат, которому дали пять лет. Митька же отделался тремя годами лишения свободы с конфискацией имущества. Ну а мать, конечно же, убивалась. Да и в деревне, надо сказать, никто в их вину не верил. И я сам, еще ничего не зная, верил в честность братьев. С малолетства знал их. Мать, бывалоча, в поле едет, а братьев ко мне пришлет, чтобы я за ними приглядывал...
Три года прошли-пробежали незаметно, как один день. Смотрю, летним днем заявляется ко мне Митька.
— Вернулся, — говорит. — Хочу всю подноготную разузнать о делишках Семиречного.
Я его отговаривал, как мог. Даже рассказал известную у нас историю, как Семиречный, находясь в сильном подпитии, вместе с дружками основательно отметелил двух офицеров налоговой полиции. Однако осудили только дружков. Уголовное дело против самого Семиречного было прекращено, поскольку он являлся членом областного законодательного собрания, которое разрешения на привлечение своего депутата к ответственности не дало.
— Ничего, Кузьмич, я этого гада задушу без разрешения парламента! — сказал Дмитрий Воронов. И я ему поверил. Этот задушит, если пообещал...
Уходя, Дмитрий подарил мне зажигалку из гильзы — он смастерил ее в зоне...
* * *
Когда я вновь взглянул на Кузьмича, он все еще спал, сидя на табуретке. Трубка, вывалившись из беззубого рта, валялась на каменном полу, а вот подаренную зажигалку он крепко сжимал в пальцах своей единственной руки.
И тогда я решил наладить «общение» с духом Дмитрия. Для этого мне нужна была любая вещь, принадлежавшая ему при жизни. Зажигалка подходила как нельзя лучше.
Она была простенькая. Такие делали в прежние времена солдаты, вернувшиеся с фронта. Кузьмич потому и дорожил подарком Воронова, что сам был фронтовиком.
«Что ты за человек был? Поведай о себе», — мысленно начал я разговор с духом Дмитрия, держа в левой руке зажигалку, взятую у деда. Дух отозвался тотчас, будто давно ждал, когда его призовут к покаянию...
* * *
Я не собирался никого убивать! Просто хотел посмотреть в глаза тому подонку, который отправил нас с братом в тюрьму.
Вернувшись из мест лишения свободы, я первым делом наведался к своему корешу. Его звали Федор. Он единственный, если не считать матери, отвечал на мои письма из зоны.
У Федора была своя семья, подрастали сын и дочь. А его жена Галя когда-то считалась у нас в деревне моей невестой...
Мы сидели за столом, и, когда было достаточно съедено и выпито, я спросил:
— Ты все еще горбатишься на Семиречного?
— А где еще можно найти работу в наших местах?
— На грузовике вкалываешь?
— Нет. В личных водилах числюсь.
— Какую машину водишь?
— «Мерседес»...
Я пытался вызвать Федора на откровенность, узнать, как он относится к шефу.
— Была бы возможность, дня бы у него не задержался, — признался Федор. — Сволочь, каких еще поискать...
— Чем же он тебе не угодил?
— Ему, видишь ли, моя дочка приглянулась, а ей недавно только пятнадцать исполнилось...
Помолчав, я пристально посмотрел на Федора и спросил:
— Ты поможешь мне сотворить этому ублюдку козью морду?
— Я мечтаю об этом! Скажи только как...
— Скажу. Вот только повидаюсь с одним большим человеком в городе.
Прекрасно понимая, что одному мне с Семиречным не совладать, я решил сначала заручиться поддержкой босса мощной группировки, державшей в
руках значительную часть нашей области. Он, как
меня уверяли знающие люди, не откажется от возможности присоединить к своему «послужному списку»
жертву «несчастного случая», члена законодательного
собрания, к которому почему-то испытывал большую
неприязнь. Вот только какую цену потребует от меня
уголовный авторитет за помощь?..
Уголовник по кличке Тундра, с которым я парился а
на лесоповале в Восточной Сибири, называл Режиссера большим человеком.
— Ты только ему вякни: «Привет от Тундры!» —-он тебя как родного встретит, — инструктировал меня уголовник перед выходом на свободу (самому ему са близкое освобождение не светило). — Мы с ним корефаны. Такие дела вместе обделывали — до сих пор ... А теперь мотай на ус! Он президент фирмы «Наташа». Занимается туризмом и строительством, но это так, для отвода глаз. Есть у него своя студия манекенщиц... Ему сорок лет. Настоящая фамилия Павлышев. Сергей Никитич. Ты должен подойти к нему тринадцатого июня в девятнадцать ноль-ноль в спортклуб «Класс». Если опоздаешь, останешься ни с чем...
Но больше всего мне запало в память последнее наставление бугра.
— Режиссер человек крутой и начитанный. Он физически не выносит «фени». Так что гляди не крякни лишнее...
Спортклуб «Класс» в областном городе я отыскал без труда — почти все телеграфные столбы здесь были обклеены рекламными плакатами с завлекательными цветными картинками, обещавшими «райский отдых для новых русских». Однако проникнуть в сам клуб оказалось не так легко — у его дверей торчали двое вышибал с бульдожьими физиономиями. Они пропускали только тех, кого знали. Мне же посоветовали «исчезнуть». Я не испугался и пообещал им, что Режиссер «размажет их по асфальту за срыв важного мероприятия». Они сразу стали сговорчивее и разрешили пройти, правда, в сопровождении.
Режиссера я увидел в бассейне. Он резвился с тремя красотками, которые дико визжали. По-моему, больше для вида...
— Сергей Никитич, — боязливо обратился к Режиссеру мой сопровождающий, когда тот вылез из воды и устроился на кушетке для массажа. — Тут к вам человек...
— Как зовут? Должность? — мельком взглянув на меня, пробасил Режиссер.
Пришло время заговорить и мне.
— Вам передает привет и низко кланяется Тайга... Режиссер отстранил массажистку, завернулся в
простыню и сказал:
— Пойдем погуляем.
Когда мы оказались на другом краю бассейна, он спросил:
— Чего ты хочешь?
— Мне требуется ваша помощь. Необходимо разобраться с одним типом.
— Кто такой?
— Депутат Семиречный.
Услышав эту фамилию, Режиссер вздрогнул и как-то странно на меня посмотрел.
— Что у тебя с ним?
— Личные счеты. Он меня посадил...
— Стоп! — прервал меня Режиссер. — Твои байки меня не волнуют. А помочь я тебе помогу. Потом сочтемся. Согласен?
— Конечно! — воскликнул я, не заглядывая в будущее. Я всегда жил одним днем. День завтрашний меня мало волновал.
Прощаясь со мной, Режиссер сказал:
— Тебе дадут денег и номер в гостинице. Приведи себя в надлежащий вид. Потом я тебя найду...
Честно говоря, я и подумать не мог, что все сложится так хорошо. Потому, наверное, легко позволил увлечь себя двум молоденьким девицам в сауну, где они, нисколько не смущаясь, освободили мое грешное тело от грязи, а затем занялись моей шевелюрой.
Вскоре на мне сидел чудесно сшитый костюм, роскошная машина доставила меня в гостиницу. Я вошел в номер-люкс и, заглянув в зеркало, остался собой доволен. Все было очень романтично! Правда, когда я попытался одну из девиц затащить к себе в постель, мне недвусмысленно дали понять, что «эта услуга не входит в оговоренный прейскурант». Я было обиделся, но потом махнул на «детали» рукой и уснул...
* * *
Неожиданно ударили в колокола. Кузьмич вскочил со стула и забегал по склепу, приговаривая:
— Опять нечистая сморила! Опять на утреню опоздал!
Прихватив упаковку свечей, он, не обращая на меня внимания, выскочил из склепа. Я последовал за ним.
Церковь преобразилась. Как только зажгли свечи и лампадки, сразу появились таинственные светотени на ликах святых. Сильнее запахло ладаном. Какие-то убогие старушки в черном быстро и сноровисто приготовили все необходимое для утреннего богослужения.
Я стоял и смотрел. Церковь постепенно заполнялась людом из окрестных селений.
Рядом с отцом Сергием находился низкорослый
полный дьяк с козлиной бороденкой и не менее козлиным тенором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66