В пустом доме определенно кто-то обитал.
— Я чувствую, что он здесь,— прошептала она.
Вдруг она услышала слабые звуки откуда-то снизу: до нее донесся скрип, а затем глухой удар, как будто кто-то осторожно открыл и опять закрыл входную дверь.
В панике она схватилась за сердце, пытаясь унять его бешеный стук.
«Показалось»,—успокоила она себя.
Она знала, чго в пустом доме все звуки усиливаются. Мышь пробежала по коридору. Вот и все. Но пора было уходить, пока дорога для отступления еще свободна.
Уже направившись к двери, она ясно различила приглушенные шаги внизу. Они стали приближаться — человек поднимался по лестнице.
Ее глаза забегали, ища укрытия, но мышцы оцепенели и собственное тело отказывалось подчиниться. Кровь отлила у нее от головы, она стояла, уставившись на открытую дверь, еще не зная, чего же она боится.
Мертвеца в саване, с пустыми глазницами, или Веру, живую как никогда, готовую уличить ее во вторжении.
Ужас охватил ее прежде, чем она что-либо поняла. Из мрака лестничной площадки появилось белое лицо с мерцающими глазами и темной остроконечной бородкой.
Не отрывая взгляда, она зажала себе рот, чтобы сдержать вопль. Каким-то далеким уголком мозга она понимала, что происхрдит, но полностью осознать это была не в силах.
Тьма окутала ее и опрокинула назад,— она потеряла сознание. Но за мгновение до того, как полностью отключиться, ее разум содрогнулся от узнавания.
Глава XII
О, ветвь омелы!
В панике Чарли Бэкстер повернул ключ в замке стенного шкафа и бросился вон из спальни. Сколько-нибудь в безопасности он мог почувствовать себя только за пределами этой комнаты. Стоя на площадке и прислушиваясь, он вытер блестящий от пота лоб. От испуга у него тряслись колени, сердце билось, как бешеное.
Перед тем он ходил по пустому дому, уверенный в надежности своего укрытия, когда вдруг понял, что кто-то вторгся в его крепость. Незваный гость незаметно проник внутрь и забрался в самое сердце его убежища— собственную его спальню.
Тут же ему представилось, как их великолепный проект вспыхивает и шутихой взлетает на воздух, с шипением чертя по ночному небу огненный след. Все рушится, а им в удел остается лишь позорное разоблачение. Он не узнал женщину, так как был слишком взволнован, но лицо ее он смутно помнил, поэтому не было никаких сомнений, что она узнала его.
Хуже того, он понял, что не только виноват в катастрофе, но виноват дважды. Во-первых, он, вопреки инструкциям, открыл входную дверь; но даже этот промах не оказался бы роковым, выполни он указание Веры немедленно сбрить бороду. Если бы леди, сейчас сидевшая в гардеробе, увидела незнакомое гладковыбритое лицо, еще была бы надежда избежать последствий.
Но его подвело чувство собственного достоинства. За дом платил он, и он был его хозяином, однако, несмотря на это, его унизили до того, что ему приходилось прятаться под кроватью. Пагги Уильяме, носясь по комнатам, крикнул ему, будто собаке: «Вылезай!»
Ему, как всякому уважающему себя человеку, этого было достаточно, чтобы не сдвинуться с места, и он подождал, пока воцарилась полная тишина, уверившая его, что никто не будет над ним издеваться, когда он станет выползать из-под кровати на животе.
Стоило ему встать на ноги и распрямиться, как его
Г захлестнуло новое чувство свободы и покоя. Рядом не было ни Веры с ее бесконечными упреками, ни ухмыляющегося, вечно сосущего виски Пагги. Даже прислуга не гремела на кухне. Он, конечно, понимал, что в конце концов ему придется побриться, но оставил это на потом, считая спешку излишней.
Отныне и впредь ничьим распоряжениям он подчиняться не будет. Это решение тут же повлекло за собой необходимость завешивать ковриком окно в ванной, чтобы не зависеть от дневного света, а иметь возможность спокойно включать электричество. Потом он стал бродить по дому, обходя подальше окна. Приятно было опять оказаться в гостиной, где он задержался, чтобы выкурить сигарету. Утомившись, он отправился на кухню и провел там пару часов в блаженном безделье, греясь у открытой газовой духовки. Он уже пошел было наверх, собираясь окончательно подготовиться к отбытию, как вдруг увидел в окно малиновку, прыгающую под кустом. В этом углу сада снег растаял, обнажив кусок земли.
От такого зрелища в глазах его появилась нежность. Он подумал, что это, вероятно, один из его подопечных, ждет — не дождется своего ежедневного рациона. Все, что он мог сделать из соображений гуманности, это положить под куст остатки хлеба птицам в запас на несколько дней.
Трудность была в том, чтобы добраться до места незамеченным, так как задняя дверь выходила к соседскому дому и была открыта для любопытных глаз. Если бы, однако, ему удалось выскользнуть через парадную дверь и пробраться по боковому проходу, то его надежно скрыла бы стена. Его могли увидеть только в одном шансе из ста, поскольку Джесмин-Коттедж был последним городским домом, или, если угодно, первым. Кроме того, уже темнело, и дороги находились в таком состоянии, что вряд ли кто-нибудь мог отважиться на загородную прогулку.
Он выполнил задуманное без помех. Никто не видел его ни выходящим, ни возвращающимся. Едва он исчез за углом, мисс Белсон остановилась около коттеджа и воззрилась на окна. Она вошла и, когда он вернулся и тихо прошел по коридору в кухню, предавалась мечтам в гостиной.
Их передвижения соответствовали друг другу с точностью тщательно отрепетированного французского фарса. Леди, в свою очередь, поднялась по лестнице в спальню.
А теперь Чарли Бэкстер из-за двери прислушивался в ожидании неизбежного вопля, судорожно обдумывая, что ему надо будет делать в этом случае.
Но тишина ничем не нарушалась, и к нему начало возвращаться чувство уверенности. Опять все прошло так гладко! Когда он сделал бессознательное движение вперед, женщина стояла спиной к стенному шкафу. Вместо того, чтобы оказать какое-то сопротивление, она хлопнулась назад, как кегля, он даже не успел до нее дотронуться.
Он еще немного подождал, а потом пошел в ванную, тщательно запер дверь и только после этого включил свет.
«Слава тебе, Господи,—думал он,— мне не пришлось ее ударить. Я не мог бы жестоко обойтись с женщиной».
Он с удовольствием напомнил себе, что практически не применял силы, а гардероб у него просторный, и падать в него ей должно было быть мягко из-за висевшей в нем одежды. Она наверняка ни ушиблась, ни поцарапалась. Конечно, она перепугалась, но это и к лучшему— от страха ей уже будет не до неудобства.
Решительно сжав в руке ножницы, он начал состригать бороду. В зеркале стал постепенно проявляться смутный образ гораздо более молодого лица, будто отраженного в подернутой рябью поверхности воды. От этого зрелища глаза его засветились, и он опять улыбнулся.
«Как я рад, что покормил птиц»,— подумал он.
В детстве старая няня учила его, что добрым людям во всем сопутствует удача. Сейчас он вспомнил ее слова и решил, что это маленькое доброе дело помогло ему выйти сухим из воды в недавнем происшествии.
Покрыв лицо мыльной пеной, он начал сбривать щетину. Это оказалось не только трудно, но и больно, особенно около губ, где кожа была оттянута усами и стала очень нежной. Он был так поглощен своим занятием, что едва расслышал приглушенный стук, раздавшийся где-то рядом. Поняв, наконец, откуда тот происходит, Чарли вскоре привык к нему.
— Ладно, с ней все нормально,— пробормотал он, успокаивая себя.
Мало-помалу к нему возвращалась молодость. Смыв мыло и посмотревшись в зеркало, он расчувствовался. Ведь он почти уже забыл линию своего рта и ямочку на подбородке.
И все же, несмотря на свое восхищение, он знал, что перед ним все тот же Чарли Бэкстер, который дома всегда подглядывал за хорошенькими девушками. Надев же очки, он впервые увидел Честера Бивербрука.
Чем больше он гляделся в зеркало, тем сильнее в нем разрасталось самодовольство, ибо он уже гордился присвоенным себе образом интеллектуала. Он решил, что вид у него исключительно умный — такой-то малый легче легкого сдаст любой экзамен.
Теперь он с новой уверенностью подумал о будущем. Ему предстояло очередное приключение. В его распоряжении было пятьдесят фунтов. Мечты одна за одной начали проноситься в его голове, но когда в них стали вторгаться мысли о других женщинах, он решительно их отбросил.
Он был женат на Вере и, во всяком случае, признавал неразрывность связывавших их уз — вне зависимости от его официального статуса.
«Никогда я плохо не обойдусь с женщиной,— постановил он.— Даже с моей женой».
Теперь он уже совершенно не обращал внимания на стук в спальне. Звуки заглушались запертыми дверями, а так как женщина не кричала, бояться ему было нечего. Но вот если ему придется затыкать ей рот, с его стороны потребуется насилие, а при одной мысли о грубом обращении он содрогался всем своим существом.
Женщины созданы для нежности. Кроме того, он смутно помнил ее лицо, бледное и морщинистое, как мягкая оберточная бумага. Он был уверен, что и тело у нее должно быть дряблым и податливым.
К счастью для его душевного спокойствия, стук прекратился. У мисс Белсон оставалось все меньше сил, а пальцы были уже в синяках и болели.
Придя в сознание, она обнаружила себя сложенной пополам на дне гардероба и судорожно хватающей ртом воздух: она чуть не задохнулась, уткнувшись лицом в одежду. С ужасом поняв, что оказалась взаперти, мисс Белсон буквально лишилась разума. Она стала
царапать дверь ногтями, колотить в нее кулаками и даже билась об нее головой. После того, как припадок иссяк, она попыталась восстановить в памяти, что произошло. Наконец, к ней пришло туманное воспоминание о жутком шоке, который был вызван сверхъестественным ужасом к чему-то.
Кажется, она видела Чарли Бэкстера... Но ведь он умер, да и при жизни он был нежен и обходителен, а этот человек сыграл с ней такую отвратительную шутку. Впрочем, как она попала в шкаф — уже не важно. Теперь главное — как из него выбраться.
Как это ни ужасно, но ее собственные усилия явно были абсолютно тщетны. Она облизала сухие губы и попыталась представить себе, что будет дальше. До обеда ее, скорее всего, не хватятся. Перед тем, как накрыть на стол, горничная всегда раскладывала на кроватях обеденные наряды своих хозяек, на этом ее обязанности заканчивались.
Они решат, что она вернулась из библиотеки и отдыхает в своей комнате. Несколько позже, когда обнаружится ее отсутствие, начнутся осторожные расспросы знакомых по телефону. Когда тревога ее сестры достигнет критической точки, она пошлет сигнал бедствия в полицию. Они подумают, что ее сшибла машина, и обыщут все улицы и переулки.
Но единственное место, в котором им и во сне не приснится ее искать — это запертый гардероб в Джес-мин-Коттедже.
Дойдя до этой мысли, мисс Белсон опять стала колотить в дверь. Она стучала, пока не сбила себе все пальцы. Пытаться кричать было бесполезно, потому что из-за простуды ее голосовые связки могли издать только хрипение.
Чарли тогда ее не слышал, так как пошел в другую комнату переодеваться. Был момент, когда он с неудовольствием подумал, что все-таки придется открыть гардероб, и решил--ладно, плевать на риск — остаться в своем старом костюме. Но затем он вспомнил, что Вера уже упаковала его чемодан и выложила его новый наряд.
Теперь, избавившись от бороды, он уже не испытывал такого отвращения к спортивной одежде. Он чувствовал, что она придает ему уверенности и развязности. Самодовольно улыбаясь, он застегнул куртку, а затем взглянул на часы.
Пора выходить. Он уже съел приготовленные Верой сэндвичи, и больше делать вроде было нечего. Однако что-то в глубине сознания все не давало ему покоя. Он знал: перед тем, как выйти из Джесмин-Коттеджа и запереть дверь, надо принять некоторые меры предосторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Я чувствую, что он здесь,— прошептала она.
Вдруг она услышала слабые звуки откуда-то снизу: до нее донесся скрип, а затем глухой удар, как будто кто-то осторожно открыл и опять закрыл входную дверь.
В панике она схватилась за сердце, пытаясь унять его бешеный стук.
«Показалось»,—успокоила она себя.
Она знала, чго в пустом доме все звуки усиливаются. Мышь пробежала по коридору. Вот и все. Но пора было уходить, пока дорога для отступления еще свободна.
Уже направившись к двери, она ясно различила приглушенные шаги внизу. Они стали приближаться — человек поднимался по лестнице.
Ее глаза забегали, ища укрытия, но мышцы оцепенели и собственное тело отказывалось подчиниться. Кровь отлила у нее от головы, она стояла, уставившись на открытую дверь, еще не зная, чего же она боится.
Мертвеца в саване, с пустыми глазницами, или Веру, живую как никогда, готовую уличить ее во вторжении.
Ужас охватил ее прежде, чем она что-либо поняла. Из мрака лестничной площадки появилось белое лицо с мерцающими глазами и темной остроконечной бородкой.
Не отрывая взгляда, она зажала себе рот, чтобы сдержать вопль. Каким-то далеким уголком мозга она понимала, что происхрдит, но полностью осознать это была не в силах.
Тьма окутала ее и опрокинула назад,— она потеряла сознание. Но за мгновение до того, как полностью отключиться, ее разум содрогнулся от узнавания.
Глава XII
О, ветвь омелы!
В панике Чарли Бэкстер повернул ключ в замке стенного шкафа и бросился вон из спальни. Сколько-нибудь в безопасности он мог почувствовать себя только за пределами этой комнаты. Стоя на площадке и прислушиваясь, он вытер блестящий от пота лоб. От испуга у него тряслись колени, сердце билось, как бешеное.
Перед тем он ходил по пустому дому, уверенный в надежности своего укрытия, когда вдруг понял, что кто-то вторгся в его крепость. Незваный гость незаметно проник внутрь и забрался в самое сердце его убежища— собственную его спальню.
Тут же ему представилось, как их великолепный проект вспыхивает и шутихой взлетает на воздух, с шипением чертя по ночному небу огненный след. Все рушится, а им в удел остается лишь позорное разоблачение. Он не узнал женщину, так как был слишком взволнован, но лицо ее он смутно помнил, поэтому не было никаких сомнений, что она узнала его.
Хуже того, он понял, что не только виноват в катастрофе, но виноват дважды. Во-первых, он, вопреки инструкциям, открыл входную дверь; но даже этот промах не оказался бы роковым, выполни он указание Веры немедленно сбрить бороду. Если бы леди, сейчас сидевшая в гардеробе, увидела незнакомое гладковыбритое лицо, еще была бы надежда избежать последствий.
Но его подвело чувство собственного достоинства. За дом платил он, и он был его хозяином, однако, несмотря на это, его унизили до того, что ему приходилось прятаться под кроватью. Пагги Уильяме, носясь по комнатам, крикнул ему, будто собаке: «Вылезай!»
Ему, как всякому уважающему себя человеку, этого было достаточно, чтобы не сдвинуться с места, и он подождал, пока воцарилась полная тишина, уверившая его, что никто не будет над ним издеваться, когда он станет выползать из-под кровати на животе.
Стоило ему встать на ноги и распрямиться, как его
Г захлестнуло новое чувство свободы и покоя. Рядом не было ни Веры с ее бесконечными упреками, ни ухмыляющегося, вечно сосущего виски Пагги. Даже прислуга не гремела на кухне. Он, конечно, понимал, что в конце концов ему придется побриться, но оставил это на потом, считая спешку излишней.
Отныне и впредь ничьим распоряжениям он подчиняться не будет. Это решение тут же повлекло за собой необходимость завешивать ковриком окно в ванной, чтобы не зависеть от дневного света, а иметь возможность спокойно включать электричество. Потом он стал бродить по дому, обходя подальше окна. Приятно было опять оказаться в гостиной, где он задержался, чтобы выкурить сигарету. Утомившись, он отправился на кухню и провел там пару часов в блаженном безделье, греясь у открытой газовой духовки. Он уже пошел было наверх, собираясь окончательно подготовиться к отбытию, как вдруг увидел в окно малиновку, прыгающую под кустом. В этом углу сада снег растаял, обнажив кусок земли.
От такого зрелища в глазах его появилась нежность. Он подумал, что это, вероятно, один из его подопечных, ждет — не дождется своего ежедневного рациона. Все, что он мог сделать из соображений гуманности, это положить под куст остатки хлеба птицам в запас на несколько дней.
Трудность была в том, чтобы добраться до места незамеченным, так как задняя дверь выходила к соседскому дому и была открыта для любопытных глаз. Если бы, однако, ему удалось выскользнуть через парадную дверь и пробраться по боковому проходу, то его надежно скрыла бы стена. Его могли увидеть только в одном шансе из ста, поскольку Джесмин-Коттедж был последним городским домом, или, если угодно, первым. Кроме того, уже темнело, и дороги находились в таком состоянии, что вряд ли кто-нибудь мог отважиться на загородную прогулку.
Он выполнил задуманное без помех. Никто не видел его ни выходящим, ни возвращающимся. Едва он исчез за углом, мисс Белсон остановилась около коттеджа и воззрилась на окна. Она вошла и, когда он вернулся и тихо прошел по коридору в кухню, предавалась мечтам в гостиной.
Их передвижения соответствовали друг другу с точностью тщательно отрепетированного французского фарса. Леди, в свою очередь, поднялась по лестнице в спальню.
А теперь Чарли Бэкстер из-за двери прислушивался в ожидании неизбежного вопля, судорожно обдумывая, что ему надо будет делать в этом случае.
Но тишина ничем не нарушалась, и к нему начало возвращаться чувство уверенности. Опять все прошло так гладко! Когда он сделал бессознательное движение вперед, женщина стояла спиной к стенному шкафу. Вместо того, чтобы оказать какое-то сопротивление, она хлопнулась назад, как кегля, он даже не успел до нее дотронуться.
Он еще немного подождал, а потом пошел в ванную, тщательно запер дверь и только после этого включил свет.
«Слава тебе, Господи,—думал он,— мне не пришлось ее ударить. Я не мог бы жестоко обойтись с женщиной».
Он с удовольствием напомнил себе, что практически не применял силы, а гардероб у него просторный, и падать в него ей должно было быть мягко из-за висевшей в нем одежды. Она наверняка ни ушиблась, ни поцарапалась. Конечно, она перепугалась, но это и к лучшему— от страха ей уже будет не до неудобства.
Решительно сжав в руке ножницы, он начал состригать бороду. В зеркале стал постепенно проявляться смутный образ гораздо более молодого лица, будто отраженного в подернутой рябью поверхности воды. От этого зрелища глаза его засветились, и он опять улыбнулся.
«Как я рад, что покормил птиц»,— подумал он.
В детстве старая няня учила его, что добрым людям во всем сопутствует удача. Сейчас он вспомнил ее слова и решил, что это маленькое доброе дело помогло ему выйти сухим из воды в недавнем происшествии.
Покрыв лицо мыльной пеной, он начал сбривать щетину. Это оказалось не только трудно, но и больно, особенно около губ, где кожа была оттянута усами и стала очень нежной. Он был так поглощен своим занятием, что едва расслышал приглушенный стук, раздавшийся где-то рядом. Поняв, наконец, откуда тот происходит, Чарли вскоре привык к нему.
— Ладно, с ней все нормально,— пробормотал он, успокаивая себя.
Мало-помалу к нему возвращалась молодость. Смыв мыло и посмотревшись в зеркало, он расчувствовался. Ведь он почти уже забыл линию своего рта и ямочку на подбородке.
И все же, несмотря на свое восхищение, он знал, что перед ним все тот же Чарли Бэкстер, который дома всегда подглядывал за хорошенькими девушками. Надев же очки, он впервые увидел Честера Бивербрука.
Чем больше он гляделся в зеркало, тем сильнее в нем разрасталось самодовольство, ибо он уже гордился присвоенным себе образом интеллектуала. Он решил, что вид у него исключительно умный — такой-то малый легче легкого сдаст любой экзамен.
Теперь он с новой уверенностью подумал о будущем. Ему предстояло очередное приключение. В его распоряжении было пятьдесят фунтов. Мечты одна за одной начали проноситься в его голове, но когда в них стали вторгаться мысли о других женщинах, он решительно их отбросил.
Он был женат на Вере и, во всяком случае, признавал неразрывность связывавших их уз — вне зависимости от его официального статуса.
«Никогда я плохо не обойдусь с женщиной,— постановил он.— Даже с моей женой».
Теперь он уже совершенно не обращал внимания на стук в спальне. Звуки заглушались запертыми дверями, а так как женщина не кричала, бояться ему было нечего. Но вот если ему придется затыкать ей рот, с его стороны потребуется насилие, а при одной мысли о грубом обращении он содрогался всем своим существом.
Женщины созданы для нежности. Кроме того, он смутно помнил ее лицо, бледное и морщинистое, как мягкая оберточная бумага. Он был уверен, что и тело у нее должно быть дряблым и податливым.
К счастью для его душевного спокойствия, стук прекратился. У мисс Белсон оставалось все меньше сил, а пальцы были уже в синяках и болели.
Придя в сознание, она обнаружила себя сложенной пополам на дне гардероба и судорожно хватающей ртом воздух: она чуть не задохнулась, уткнувшись лицом в одежду. С ужасом поняв, что оказалась взаперти, мисс Белсон буквально лишилась разума. Она стала
царапать дверь ногтями, колотить в нее кулаками и даже билась об нее головой. После того, как припадок иссяк, она попыталась восстановить в памяти, что произошло. Наконец, к ней пришло туманное воспоминание о жутком шоке, который был вызван сверхъестественным ужасом к чему-то.
Кажется, она видела Чарли Бэкстера... Но ведь он умер, да и при жизни он был нежен и обходителен, а этот человек сыграл с ней такую отвратительную шутку. Впрочем, как она попала в шкаф — уже не важно. Теперь главное — как из него выбраться.
Как это ни ужасно, но ее собственные усилия явно были абсолютно тщетны. Она облизала сухие губы и попыталась представить себе, что будет дальше. До обеда ее, скорее всего, не хватятся. Перед тем, как накрыть на стол, горничная всегда раскладывала на кроватях обеденные наряды своих хозяек, на этом ее обязанности заканчивались.
Они решат, что она вернулась из библиотеки и отдыхает в своей комнате. Несколько позже, когда обнаружится ее отсутствие, начнутся осторожные расспросы знакомых по телефону. Когда тревога ее сестры достигнет критической точки, она пошлет сигнал бедствия в полицию. Они подумают, что ее сшибла машина, и обыщут все улицы и переулки.
Но единственное место, в котором им и во сне не приснится ее искать — это запертый гардероб в Джес-мин-Коттедже.
Дойдя до этой мысли, мисс Белсон опять стала колотить в дверь. Она стучала, пока не сбила себе все пальцы. Пытаться кричать было бесполезно, потому что из-за простуды ее голосовые связки могли издать только хрипение.
Чарли тогда ее не слышал, так как пошел в другую комнату переодеваться. Был момент, когда он с неудовольствием подумал, что все-таки придется открыть гардероб, и решил--ладно, плевать на риск — остаться в своем старом костюме. Но затем он вспомнил, что Вера уже упаковала его чемодан и выложила его новый наряд.
Теперь, избавившись от бороды, он уже не испытывал такого отвращения к спортивной одежде. Он чувствовал, что она придает ему уверенности и развязности. Самодовольно улыбаясь, он застегнул куртку, а затем взглянул на часы.
Пора выходить. Он уже съел приготовленные Верой сэндвичи, и больше делать вроде было нечего. Однако что-то в глубине сознания все не давало ему покоя. Он знал: перед тем, как выйти из Джесмин-Коттеджа и запереть дверь, надо принять некоторые меры предосторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31