Отныне она знала, что даже в ничтожествах могут жить сильные чувства, включая неприязнь к ее особе.
Она сошла до половины лестницы, но вдруг остановилась, внезапно вспомнив, в каком ужасном положении теперь находится. Ей просто невозможно было обойтись без наличных денег, ввиду одного обстоятельства.
Она ведь никогда ничего не покупала в долг, а с таких людей, если вдруг им приходит в голову что-то приобрести в кредит, денег требуют в первую очередь. Самый способ, которым она хотела убедить торговцев в своей обеспеченности, теперь заставит их подозревать ее.
Она решилась на отчаянный шаг. Вера поднялась обратно и распахнула дверь кабинета.
— Мистер Эйкорн,— хрипло сказала она,— я хочу сообщить вам нечто очень конфиденциальное. Я совершенно разорена.
Страховой агент крутанулся вместе со своим стулом и уставился на нее.
В эту секунду ее надежда умерла окончательно. На этот последний бросок она поставила все. Но его жесткий пронизывающий взгляд сказал ей только одно: она проиграла.
Глава XX
На иголках
В ответ на признание Веры Эйкорн лишь продолжал молча смотреть на нее. Затем он встал, закрыл дверь и, придвинув стул поближе к ней, снова сел на него.
— Вы уверены в своем желании сообщить мне что-либо?— спросил он тоном, подразумевающим, что не лучше ли сначала предупредить полицию.
— Я должна,— отозвалась Вера.— Дело в том, что когда вы только что говорили мне о подозрительных случаях, я вдруг поняла: каждое слово имеет отношение ко мне.
Сказав это, она судорожно глотнула, но лицо Эйкорна стало только еще жестче. Увидев, что на него ничего не действует, она почувствовала, как падает ее сердце. Стараясь спасти положение — насколько это вообще было возможно—она рассчитывала на свои актерские способности, но с Эйкорном это оказалось пустой тратой сил.
— Вы имеете в виду, что, когда ваш муж обратился ко мне с целью застраховать свою жизнь, он был бедным человеком? — бесстрастно спросил он.
— Нет, тогда он был богат,— соврала Вера.— Ему никогда и в голову не приходило страховать свою жизнь. Тех денег, что у нас были в то время, мне бы хватило с лихвой. Потом... это ведь не он сам к вам пришел, правда?
Эйкорн вздел глаза к потолку, пытаясь восстановить ход событий, а Вера, мысленно благодаря Пагги Уильямса за избранную им тогда тактику, поспешила закрепить отвоеванную позицию.
— Мне бы не хотелось сказать что-то неуместное, мистер Эйкорн, но я отчетливо помню, как однажды, вернувшись с гольфа, мой муж поведал мне, что вы все время настойчиво советуете ему застраховать жизнь. Кажется, я была против, но он сказал, что хочет немного помочь вашему бизнесу, так как ему нравитесь вы.
Эйкорн ожидал обычной в таких случаях лжи, поэтому даже примесь правды выбила его из скорлупы профессиональной неприступности. Смущенно усмехнувшись, он смягчился.
— Боюсь, что бизнес — это слишком сильно сказано,—признался он.— Моей профессией, как и всякой другой, занимается так много людей... Когда ваш муж лишился своих денег?
— Я не знаю. А признался он мне в этом как раз перед болезнью. Думаю, связанные с этим тревоги были главным, от чего он слег.
— Весьма возможно. Я уверен, теперь вы должны сожалеть, что в свое время не были достаточно внимательны.
Вера обрадовалась, что в лице и голосе Эйкорна стала опять заметна неприязнь. Значит, он поверил ее рассказу. До нее, наконец, дошло, что у него с самого начала было на ее счет определенное мнение и притом отнюдь не лестное. В таком случае, стоило продолжать в манере, которая подтвердила бы его предубеждение, только такая игра могла произвести желанный эффект.
— Я знаю: все считали, что я к нему невнимательна,— с вызовом сказала она.— Однако у меня имелись некоторые причины для обиды. Деньги он потерял, играя на бирже, а они были мои, по большей части. Папа сумел сколотить порядочный капитал во время войны, а я ведь была единственным ребенком.
Она надеялась создать впечатление, будто Чарли женился не на ровне, и еще подбавила черных красок к собственному портрету.
— Последнее время он был так замкнут, со мной почти не разговаривал, поэтому откуда мне было заметить, что он болен. А потом я сделала все, что было в моих силах, в этом я уверена.
— Он потерял все?
— Да. Он сказал мне, что у него осталась только страховка. Помню, еще он говорил, что мертвый он принесет мне больше пользы, чем живой.
— Он мог бы сэкономить деньги, отказавшись от полиса. Но вы, несомненно, с ним согласились?
— Нет, из-за Статьи о самоубийстве. Я тогда не знала, что она вступает в действие через год.
— Вот - незадача!
Вера рассудила, что пора дать выход естественным эмоциям. Да и вообще, ей хотелось выпустить пар.
— Как вы можете так говорить со мной? — заплакала она.— Есть у вас сердце или нет? Что, по-вашему, я чувствую, зная, что муж мой фактически покончил с собой ради меня—и все зря?
Это вышибло Эйкорна из его ледяного спокойствия.
— Вы обязаны объяснить то, что сейчас заявили,— сказал он твердо.
— С чего это? Я же не на суде. Потом, если не верите мне, можете спросить у доктора Дьюберри. Он сказал мне, что муж мог бы и выкарабкаться, будь у него воля к жизни.
Вскочив, она порывисто расстегнула свою сумочку.
— Глядите! — закричала она.— Семь и девять! Это все, что у меня осталось на жизнь до получения страховки. Но, кажется, теперь мне вовсе не заплатят. Кажется, я слишком много тут наговорила. Зато теперь вы понимаете, зачем я приходила к вам. Я хотела попросить у вас хоть что-нибудь в счет будущей выплаты.
Уголки рта Эйкорна опустились вниз, и все лицо его выразило нерешительность. Он был склонен поверить в рассказанное Верой, именно потому, что не любил ее. Ее поведение казалось ему вполне естественным для эгоистичной женщины, понесшей ущерб.
Он был слишком человечен, чтобы позволить ей голодать. В то же время, расходы его были велики, и он рисковал никогда не получить этот долг обратно.
— Я должен сделать несколько запросов,— сказал он.— Но если с ними все будет в порядке, обещаю вам, что потороплю с выплатой. А пока, не позволите ли вы мне одолжить вам некоторую сумму, в частном порядке... Десять фунтов вам хватит, чтобы продержаться? Ответ Веры его удивил, так как совсем не вязался с ее хищной натурой.
— Хватит и пяти—и я вечно буду благодарить вас. Надеюсь, в наших общих интересах, вскоре вы сможете сами заплатить себе эти деньги.
Сразу после ухода Веры Эйкорн велел своей машинистке позвонить домой доктору Дьюберри, чтобы узнать его адрес на континенте. Когда же экономка доктора снабдила его необходимой информацией, он написал письмо с просьбой об исчерпывающих и подробных сведениях касательно последней болезни покойного Чарльза Бэкстера. Хотя он объяснил, что это всего лишь формальность, необходимая для получения ответа на страховой иск, два из заданных им вопросов были довольно странными.
Его интересовало следующее: 1) склад ума и психическое состояние больного, а также его жизнеспособность; 2) имели ли место какие-либо симптомы, не укладывавшиеся в картину того заболевания, от которого его лечили.
Доктор Дьюберри пришел в крайнее негодование из-за того, что его побеспокоили во время отдыха. Сидя на залитом солнцем и обдуваемом восточным ветром приморском бульваре, он взирал на море через темные очки, которые окрашивали весь вид в мрачные тона, более присущие устью Темзы, и проклинал крючкотворство страховых компаний.
Однако его ответ развеял все сомнения. Сидя дома у камина и попивая какао с молоком, предписанный его женой своему кормильцу для улучшения ночного сна, Эйкорн показал ей письмо. Она не только была его верным другом и разумным советчиком, но также отличалась тем, что ей никогда не надо было объяснять очевидные вещи.
— Ты подозревал отравление? — спросила она.
— Мне необходимо было убедиться, что его любящая жена не сговорилась с Уильямсом убрать беднягу с дороги.
Но доктор Дьюберри пишет, что у него просто не было воли к выздоровлению и он сам дал себе умереть.
— Да, он сделал за нее всю черную работу,— мрачно и горько сказал Эйкорн.— Короче, деньги у нее будут, а это единственное, что ее тревожит.
— Как бы то ни было, есть она должна. Ты бы лучше ускорил все это дело, как можешь. В противном случае она тебе станет надоедать каждый день. Заплати и забудь о ней.
Эйкорн последовал совету жены, но вдову обнадеживать не спешил. Она же, томясь ожиданием, была вынуждена прибегнуть к жесткой экономии со всякими уловками, включавшими суровую голодную диету. Так как ей приходилось сохранять видимость благосостояния, львиная доля из пяти фунтов ушла на жалованье прислуге, которая уже начала намекать на «последнюю волю хозяина».
Вера поставила ее на место.
— Минни, ты же понимаешь,— сказала она,— что по закону я вовсе не обязана давать тебе эти деньги. Но я выполню все желания моего мужа, даже если он бредил,— со временем. Все части наследства будут выплачены сразу после продажи нашего имущества.
В том, как девушка ее поблагодарила, явно недоставало почтения. Но для Веры еще раньше стало ясно но всяким мелочам, показывавшим, куда дует ветер, что после смерти мужа уровень ее социального положения значительно понизился. Пока воображению местных жителей импонировали изящная внешность и манеры Чарли, они ее терпели.
Теперь же, когда он был в могиле, городок только ждал повода, чтобы привесить ей ярлык авантюристки. Во-первых, она была блондинкой, во-вторых, в своем девчачьем платьишке и с лазоревой гребенкой в копне белокурых волос она выглядела слишком легкомысленно для вдовы. С продавцами она также не очень церемонилась и обычно за словом в карман не лезла.
Она, при ее проницательности, не могла не заметить, как уважение к ней мало-помалу улетучивается. Раньше ее всегда называли «мадам», теперь же все чаще «мэм» или даже «мисс».
«Если они вдруг узнают, что я разорена,— мне конец,»—думала она.
Теперь у нее была только одна надежда. Узнав, что в банке денег нет, она была вынуждена нарушить свой собственный кодекс безопасности. Она написала письмо в Брикстон, непосредственно мистеру Честеру Биербруку, с просьбой немедленно выслать ей десять унтов.
«Если это прочитает кто-нибудь, кроме Чарли, он сразу поймет, что я на бобах»,—размышляла она.
Письмо было вскрыто почтовыми служащими, когда оно вернулось из пансиона на Эйкер-Лэйн с пометкой «по этому адресу не проживает».
Получив свое послание из Отдела обратных доставок, Вера вся съежилась. Ее сразу охватили мучительные подозрения, хотя насчет безопасности Чарли она не беспокоилась.
— Давай-давай, милый,—горько прошептала она.— Мне пришлось клянчить, не тебе. Но если попадешь в передрягу, напиши мне. То-то я обрадуюсь.
В этот вечер после ухода Минни Вера пошла на кухню и уселась, прижав колени к печной решетке. Запихивая в печку щепки, она стала мысленно составлять список вещей Чарли. Она собиралась тайно продать одежду старьевщику в Йорке, а Минни сказать, что послала ее в Армию Спасения.
Вскоре послышался звонок почтальона. Он принес ей уведомление от Эйкорна, несколько отпечатанных на машинке строчек, в которых сообщалось, что она может обратиться к нему за любой разумной суммой в качестве аванса в счет ее страховки, каковая вскоре имеет место быть выплаченной.
Вера разожгла огонь, закурила и, впервые за несколько недель, расслабилась. Наконец-то она может без содрогания подумать о будущем. Все небольшие счета будут немедленно оплачены. Минни получит свою пятерку—и черт с ней. Вещи Чарли пойдут жене священника для местных неимущих.
Она опять вспомнила о Чарли.
«Интересно, где ты, милый. Шикуешь в «Ритце»? Ничего, рано или поздно, ты дашь о себе знать».
Она и не подозревала, что тем же утром уже получила о нем косвенные сведения;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31