Тут уж не до поцелуев…
Шишмарев неприязненно взглянул на Ряжского:
— Вы находите это смешным?
Кияшко внезапно притянул к себе Славушку:
— Ну-ка… — И руку ему за пазуху. — Я думал, у тебя там жаба!
Ворвался Гарбуза:
— Поймали!
Кудашкин и не думал скрываться. Сам пришел в штаб поинтересоваться, живым взяли «убивцу» Быстрова или пристукнули. Тут-то Кудашкина и взяли.
— Зачем наврал, что в лесу прячется комиссар? Как у тебя очутились ведра?…
Запутали вопросами, заплакал мужик.
— Истинный бог…
— Бог истинный, а тебя будем судить военным судом.
Кияшко приказал запереть Кудашкина в амбар.
С претензиями явился Павел Федорович:
— Господин подполковник! Амбар, как горница, в нем семена, упряжь, а этот скот все загадит со страху.
Кияшко изысканно:
— Не волнуйтесь, утром мы его ликвидируем.
Павел Федорович крякнул, потоптался на месте, крякнул еще…
Спалось Славушке плохо. Его познабливало. На лежанке сопел Петя. За стеной похрапывал Ряжский. Спал дежурный телефонист…
Проснулся Славушка ни свет ни заря. Все тихо. Вдруг за стеной волнение, зазвонил телефон, раньше обычного появился Шишмарев…
— Выступаем, — уловил Славушка.
Кое-как оделся и неумытый явился перед Шишмаревым.
— С добрым утром!
— А! — рассеянно промолвил тот. — Прощаться пришел?
У Славушки замерло сердце.
— Почему?
— Выступаем.
Все в штабе сразу засуетились. Писари, офицеры, телефонисты.
Внимание Славушки привлек шум возле волисполкома.
Мужиков двадцать скучилось на утоптанной площадке, столько же солдат стояло у крыльца, двое ставили скамейку, Кияшко размахивал стеком…
Показался щуплый и жалкий Кудашкин в сопровождении четырех конвоиров.
— Куда его? — удивился Славушка. — Вешать?
— Пороть, — объяснил Ряжский. — Ротмистр хотел повесить, а подполковник не разрешил.
Кияшко что-то крикнул, Кудашкин повалился ему в ноги, Кияшко взмахнул стеком, и Кудашкин принялся торопливо спускать штаны…
К скамейке подошел солдат, взмахнул кавалерийской плеткой, Кудашкин завизжал…
— Интересно? — спросил Ряжский.
— Противно… — Славушка передернул плечами и вернулся в дом.
Со сборами проканителились до ночи. В штаб то и дело заходили офицеры. У всех были свои особые дела. Ни на минуту не замолкал полевой телефон.
Славушка никуда не отлучался, но что еще мог он узнать?
Все уложено, даже «ремингтон» упакован и перевязан веревками.
Шишмарев устало опустился на стул.
— Все. — С грустью взглянул на Славушку. — Последняя ночь здесь. Расстаемся…
Снимает планшет, достает и разворачивает карту. Вся она исчерчена — и синим карандашом и красным.
— Вот оно… Успенское! Придется ли еще сюда попасть? А мои далеко, во Владимире. Второй год не видел сына. Тоже хороший мальчик.
Опять жужжит зуммер.
— По направлению к Новосилю! — кричит Шишмарев. — По направлению к Новосилю. Ваш батальон выступает к Скворчему и сворачивает на Залегощь. Рота охраны позже…
Славушка прислонился к распахнутой раме…
То, что происходит дальше, необъяснимо. Славушка отворачивается от окна, и глаза его замирают на планшете. Лежит на краю стола. Достаточно протянуть руку… Срабатывает какой-то импульс, который сильнее его сознания, сильнее его самого. Это все, что он еще может принести Быстрову. Славушка рывком хватает планшет и стремглав прыгает в окно…
Позже, вспоминая о происшедшем, он сам не понимал, что тогда на него накатило. Сперва делают, а думают потом. Так бросаются наперерез идущему поезду, спасая играющего на рельсах ребенка… Это было сильнее его!
Он падает на землю и прижимается к стене.
На мгновение все в комнате замирают в оцепенении.
Но уже в следующее мгновение щелкает выстрел.
— Стреляйте же! — слышит Славушка…
Ряжский выпрыгивает в сад.
Славушка ползет вдоль фундамента и через щель в заборе выбирается на огород Волковых.
По канавке, мимо Тарховых, к церкви…
Но не успевает подняться из канавки, как его принимают чьи-то руки…
Быстров!
— Что там случилось?
Рассказ Славушки бессвязен, однако Быстров быстро уясняет себе, что произошло.
— Ну, ты отчаянный, — не то осуждая, не то одобряя его, произносит Быстров. — Стоило рисковать…
Забирает планшет и толкает мальчика в темноту.
— Быстро. К Введенскому. Стукнешь в крайнее окно. Три раза.
Вот уж чему Славушка никогда не поверил бы: Андрей Модестович сочувствует коммунистам! Хоть бы сказал когда слово в пользу Советской власти. А Быстров, выходит, ему доверяет!
Темно, но на всякий случай дорогу Славушка перебежал. Одиноко белеет церковь.
В парке хоть глаз выколи. В доме Введенского ни огонька. Да и какое окно крайнее?
Тук. Тук. Тук.
Голос с крыльца:
— Степан Кузьмич?
— Это я, — отзывается Славушка.
Введенский сошел с крыльца. Чиркнул спичкой, осветил на секунду мальчика.
— Очень приятно… Идемте.
— Куда?
— В баню.
Ведет мальчика к небольшой баньке на отлете от дома.
Но Славушка здесь не один…
Какой же тут поднялся радостный визг! Возле бани, оказывается, привязан Бобка.
— Заходите, заходите, — строго командует Введенский. — А то собака поднимет шум…
Мальчик на ходу здоровается с Бобкой.
— Темно, но не беспокойтесь, чисто. Здесь вы будете жить. Вы курите?
— Нет.
— Очень хорошо. Огонь зажигать нельзя. Дверь не заперта, сюда никто не зайдет. Утром навещу.
Славушка переступил порог, и дверь тотчас закрылась. Пахнет сырым деревом. Вытянул руку, нащупал скамейку. Шагнул. Еще скамейка, застелена не то половиком, не то какой-то попоной. В темноте отыскал дверь в баню. Принес из предбанника попону, ощупью нашел полоз, залез по ступенькам на верхнюю полку. Постелил, лег. Не страшно, а одиноко. Думалось почему-то не о Быстрове, а о маме. Ничего, завтра он как-нибудь даст о себе знать. Захотелось заплакать, до того одиноко. Нечаянно всхлипнул, сказалось нервное напряжение. Припомнились события минувшего дня, полезли в голову посторонние мысли. Мальчик подогнул ноги, шмыгнул носом и заснул.
26
Когда Славушка выпрыгнул из окна, всех, кто находился в штабе, на мгновение охватило оцепенение. Раньше других пришел в себя Шишмарев, он привык к треволнениям войны и почти без промедления сообразил, что произошло. Встретил милого культурного мальчика, да еще чем-то похожего на собственного сына, потянуло к семье, вообразил, что мальчик испытывает такие же чувства!
Свалилась, как снег на голову мирным жителям, толпа утомленных и обозленных солдат, нарушила мирное течение жизни, все перебаламутила, а подполковник Шишмарев, командующий этой толпой, почему-то должен возбуждать у кого-то симпатии… Затмение усталого ума! Нисколько не нужен мальчику какой-то там Евгений Антонович Шишмарев. Мальчик подослан. Большевики привлекают на свою сторону зеленую молодежь…
Шишмарев тут же подскочил к окну, выхватил револьвер и крикнул:
— Стреляйте же, стреляйте!
И прапорщик Численко, и Ряжский без промедления кинулись вдогонку.
Но мальчишка растворился во тьме и был таков!
Шишмарев озверел: попадись ему сейчас под руку этот милый мальчик, он бы его пристрелил.
На выстрелы прибежал вездесущий Кияшко. В расстегнутом кителе, без фуражки.
— Я вас предупреждал…
На поиски не оставалось времени, на рассвете полк выступает. Речь могла идти только о возмездии.
Кияшко предложил сжечь Астаховых: дом, амбары, сараи — словом, все.
В пылу гнева Шишмарев готов был согласиться, но тут в комнату ворвался Павел Федорович.
— Да вы что, в уме? — возопил он. — Жечь своих?!
Шишмарев сразу взял себя в руки.
— Вы откуда взялись?
— Из соседней комнаты! — взвизгнул Павел Федорович. — Очумели вы, что ли? Или этот паршивец помутил вам рассудок?!
— Вы о чем?
— О том, что жечь хотите!
— Подслушивали?
— Да как же не подслушивать?! Я в своем дому, и меня жечь…
— Это еще не решено, — сказал Шишмарев. — Ваш племянник обокрал штаб.
— Да какой он мне племянник! — завопил Павел Федорович. — Пришей кобыле хвост, вот он кто мне! Привез брат, подобрал их голодных… Какое я имею к ним отношение?
— А вот найдите мальчишку! — вмешался Кияшко. — Тогда поверим вам…
— Да где ж я его возьму? Он рад меня сжечь! Разве генерал Деникин за то, чтобы жечь помещиков?
— Но ведь вы не помещик, — сказал Шишмарев. — Вы кулак, торгаш…
— А кулаки Деникину разве враги?
— Не кричите, — сказал Шишмарев. — Лучше помогите найти.
— Мне он не исповедовался, — не без насмешки уже отозвался Павел Федорович. — Спросите мать, может, она знает…
— Правильно! — подхватил Кияшко. — А ну, Астров, позвать!
Астров нашел Веру Васильевну в галерее, она стояла и вслушивалась в темноту.
Астров тронул ее за плечо.
— Просят…
— Да-да, — тотчас отозвалась Вера Васильевна. — Я понимаю.
Вошла в зал, несмело улыбнулась. Шишмарев всегда любезен, а на этот раз не предложил сесть.
— Вы знаете, что сделал ваш сын?
— Нет.
— Похитил важные бумаги.
Вера Васильевна пожала плечами.
— Где он?
— Не знаю.
Тут опять вмешался Кияшко:
— Мы поведем вас по селу, и вы будете его громко звать.
— Нет, — сказала Вера Васильевна.
— Значит, вы с ним заодно?
— Нет.
— Тогда помогите его найти.
— Нет.
— Да что вы заладили нет и нет? — рассердился Шишмарев. — Он у вас лжец, вор и обманщик!
— Нет.
Кияшко гадко усмехнулся.
— А вы…
— Ротмистр, без оскорблений, — вмешался Шишмарев. — Все-таки она женщина…
— Она такая же предательница, как ее сын, — ответил Кияшко. — Астров, выведите ее и посторожите. И вы тоже уйдите, — приказал он Павлу Федоровичу.
Астров застыл у двери, шутки с Кияшко плохи. Вера Васильевна и Павел Федорович безучастно поглядывали на Астрова. Только Вера Васильевна ушла куда-то в себя, а Павел Федорович старался не пропустить ни слова из того, что говорилось за дверью.
— Преступление не может быть оставлено без возмездия, — сказал Кияшко.
Шишмарев не ответил.
— Передайте ее в контрразведку, — сказал Кияшко.
— То есть вам? — спросил Шишмарев.
— Вот именно, — сказал Кияшко.
— Она не виновата, я уверен, — возразил Шишмарев. — Она не знала.
— Это не имеет значения, — сказал Кияшко. — Я устрою так, что мальчишка найдется.
— Каким образом? — недоверчиво спросил Шишмарев.
— Очень просто, — сказал Кияшко. — Оповещу Успенское и Семичастную: если к десяти ноль-ноль Вячеслав Ознобишин не явится с повинной, его мать будет повешена.
— Но она не будет повешена? — спросил Шишмарев.
— Будет, — сказал Кияшко. — Если преступник не явится, я повешу его мать, иначе население перестанет верить в неотвратимость наказания.
Наступило молчание, кто-то не то пальцем, не то карандашом долго постукивал по столу.
Павел Федорович прислушивался уже совсем откровенно, не обращая внимания на скачущего Астрова.
— Делайте как знаете, — устало согласился Шишмарев.
— Штаб выступит на рассвете, не хочу видеть, как будут вешать невинную женщину, оставлю вам взвод охраны, закончите и нагоните нас в Скворчем.
— Вот что, Астров… — Кияшко указал на Веру Васильевну. — Отведете ее в амбар, а ключ принесете мне.
По поручению Павла Федоровича Надежда отнесла Вере Васильевне хлеба и огурцов, просунула в щель под дверью, посочувствовала, утешила как могла.
Вера Васильевна попросила прислать Петю.
Громадный двор наполнен шорохами, тенями, опасностями. Петя выскочил из дома, осмотрелся… Вот что наделал этот дурак Славка! Петя не знал, что натворил брат. Что-то взял, убежал, опять какая-то новая фантазия. Но ведь не все же будут относиться к нему, как мама. А маму арестовали. Из-за Славки. Петя слышит, как дышат коровы в коровнике. Жуют себе и жуют. На ступеньке у крыльца часовой. Даже без винтовки. Сидит себе и попыхивает цигаркой.
— Ты что, мальчик?
— Ничего.
— Гуляй себе…
Вот Петя и гуляет. Перед часовым. Тот не обращает внимания на мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117