Но и бака не было - лишь мокрая щебенка под ногами.
Впереди был подземный сумрак - Удалов сделал несколько осторожных шагов, ступая по кирпичам и пыли, отодвинул доску - и в глаза ударил зеленый свет лесной чащи. К свету вели стесанные кривые ступени. На них темнели пятна воды. Кто-то волочил здесь бак, понял Удалов. Хорошо бы не враги - Миша этого не переживет.
Мокрые следы вывели Удалова к заросшей нехоженой тропинке, а та, через полсотни метров, к речке Скагеррак, той самой, что вытекает из озера Копенгаген и впадает в реку Гусь.
На берегу сидела и рыдала Маша. Возле нее валялся опрокинутый бак.
На коленях возле Маши стоял Миша Стендаль, нежно и неумело гладя ее темные зеленоватые волосы, и тоже плакал.
Удалов подождал с минуту, не желая прерывать горе друзей. Но потом все же поинтересовался:
– Что за беда стряслась?
– Я хотела... - ответила сквозь слезы молодая русалочка, - я хотела дочек спасти. Они же... эти... работорговцы, они бы их захватили.
– И что же ты сделала? - в ужасе спросил Удалов, уже догадываясь о страшном ответе. - Ты их убила, чтобы не достались врагам?
– Да ты что, Корнелий Иваныч, - испугалась русалочка, даже плакать перестала.
– Она их в речку выплеснула, - печально ответил Стендаль. - Уплыли мои девочки.
– Но они же могут заблудиться, простудиться, попасть в зубы щуке!
– Не терзайте мою душу, - ответила русалочка. - Я думала, лучше смерть на свободе, чем жизнь в зоопарке.
– Это я ее научил, - горько, но не скрывая гордости за возлюбленную, сказал Стендаль. - У русалки должны быть высокие принципы.
Они замолчали и стали смотреть на быструю веселую воду узкой речушки.
– Может, их выловят, - сказал Удалов. - Ты скажи своим подругам, чтобы поискали.
– Нет, туда нельзя! - закричал Стендаль. - Там их поймают и отдадут в вертеп разврата!
– Нет, наши временно победили. Сейчас обсуждается проблема, куда эвакуировать русалок, чтобы скрыть их от коммерческих структур...
– Неужели... - но Стендаль оборвал себя. Он-то знал, что в нашей действительности справедливость торжествует лишь сугубо временно, и потом за это приходится дорого расплачиваться.
– Ну, может, сколько-нибудь поймаете, - сказал Удалов.
– Правильно! - к Стендалю постепенно возвращалась способность мыслить. - Ты возьмешь тех дочек, которых удастся отловить! Я останусь здесь, и мы с Удаловым будем каждый день ходить здесь с бреднем. Правильно, Корнелий?
– Только не каждый день, - робко возразил Удалов, но Стендаль его не слышал. Он был готов нестись в город покупать бредень для ловли мальков-русалочек.
– Ой! - прервал его мысли отчаянный крик Маши.
Удалов со Стендалем обратили взоры на середину речки, где из воды высунулась голубая пришлепка - голова пана Водограя, его белесые глаза смотрели бессмысленно и нагло, в открытой пасти желтели щучьи зубы. В толстой блестящей конечности он держал маленькую русалочку, которую только что поймал, и, не скрывая торжества, подносил ее ко рту, чтобы сожрать.
Замолкнув, Маша стрелой кинулась к воде и нырнула, подняв фонтан до неба. А так как речушка была всего метров шесть шириной, то вода в ней покачнулась и оголила сизое пузо водяного. Тот потерял равновесие и промахнулся мимо пасти - русалочка ударилась о его ухо, и в тот момент русалка Маша боднула Водограя и вырвала дочку, а когда водяной выскочил, чтобы погнаться за ускользнувшей добычей, подоспевший Стендаль долбанул водяного по студенистой голове осиновой дрыной так, что голова его ушла в плечи, на ее месте образовалась круглая впадина, подобная небольшому лунному кратеру.
В таком виде водяной, как заснувшая медуза, медленно и безвольно поплыл по течению. Удалов крикнул с берега:
– Ты его не до смерти?
Маша, которая нежила, гладила, согревала дочку, ответила за Стендаля:
– А он бессмертный... к сожалению.
Оставив дочку Стендалю, Маша нырнула в речку и поплыла по течению, надеясь догнать и перехватить хоть сколько-нибудь из дочерей, а Удалов отправился обратно к озеру, где уже началась погрузка русалок на белый корабль союза «Гринпис». Некоторые русалочки, поднимаясь на борт, сразу же начинали соблазнять экологов, но капитан строго осаживал пассажирок.
Удалов понял, что устал от всей этой колготни.
Незамеченный, он пошел по тропинке обратно к городу.
Настроение у него было плохое. Ведь история не знает обратных дорог.
Обида
Восьмого числа, вечером, Удалов и Грубин решили пойти к профессору Минцу поговорить о таинственных явлениях. Собирался зайти и старик Ложкин, но запаздывал. Радиоприемник на письменном столе, еле видимый за грудами научных статей и рукописей, наигрывал нежные мелодии Моцарта. Когда Лев Христофорович предложил гостям по второй чашке чая, музыка в приемнике прервалась, и послышался резкий голос, говоривший на непонятном языке.
– Хулиганят, - сказал Корнелий Удалов. - Своей волны им не хватает, лезут на Моцарта с комментариями.
– С комментариями? - спросил профессор Минц, поглаживая лысину. - А вы, Корнелий, понимаете их язык?
– Так, через пень-колоду, - смутился Удалов. - Похоже на венгерский.
– Какие еще есть версии? - спросил Минц, обернувшись к Грубину.
– Я настрою, - сказал Грубин. - Я больше музыку люблю.
– Не надо, - остановил его Минц. - Очень любопытно.
Минц задумался. Даже забыл долить друзьям чаю. И не заметил, как вошел Ложкин и громко поздоровался.
Из этого состояния Минц вышел лишь через три минуты.
– Все ясно, - сказал он. - Такого языка на земле нет. Я мысленно перебрал возможные варианты...
– Но, может, не венгерский, - сказал Удалов. - Может, какой-нибудь очень отдаленный, с которым вы, Лев Христофорович, времени не имели ознакомиться?
– Я не знаю многих языков, - возразил Минц. - Но могу читать на любом. Дело в системе, в структуре языка. Достаточно знать элементарный минимум - языков пятнадцать-шестнадцать - которым я и располагаю, чтобы дальнейшие действия диктовались законами лингвистики. Вам понятно, коллеги?
– Понятно, - сказал польщенный Удалов. - Так что же это за язык?
– Инопланетный, - просто ответил Минц. - Итак, что будем делать? - спросил Лев Христофорович.
– А то делать, что перевести их воззвание и ответить. Это наш гражданский долг.
– Правильно, Корнелий, - сказал Грубин. - Если вам, Лев Христофорович, понадобится моя помощь, прошу рассчитывать.
– Невозможно, - сказал Лев Христофорович. - Этот язык нам не расшифровать, потому что у них нет с нами ни одного общего корня и ни одного общего падежа.
– Вот, - вздохнул Ложкин. - Даже способности профессора Минца ограничены. Придется писать в Академию наук, а пока получим ответ, пришельцы могут улететь.
– То есть как так ограничены? - не понял Минц. - Это мои способности ограничены?
– К сожалению, - согласился Ложкин.
– Саша, - сказал Минц. - Вы в самом деле не торопитесь?
– Куда мне торопиться, если предстоит эксперимент?
– Тогда, - Минц строго посмотрел на гостей, - попрошу всех посторонних очистить помещение. Жду всех по окончании работы.
– В смысле когда? - спросил Удалов, послушно направляясь к двери.
– Мы вас вызовем, - сказал Минц, широким жестом стряхивая со стола бумаги, в то время как догадливый Грубин тащил из-под кровати небольшой электронный мозг.
– Вызовите, - сказал Ложкин, - не стесняйтесь. Даже если рано будет.
– Может быть, поздно, - сказал Минц, включая портативный магнитофон.
Удалов с Ложкиным постояли немножко в коридоре, у дверей Минца, не зная, то ли им обижаться, то ли ждать без обиды.
– Ты не помнишь, на какой волне передача была? - спросил наконец Удалов.
– На тридцать одном метре, - сказал Ложкин. - Сам попробуешь расшифровать?
Удалов только покачал отрицательно головой, пошел к себе, тихонько включил приемник и начал искать передачу на инопланетном языке. Передачу он нашел, правда, не на тридцати одном метре - перепутал, как всегда, самоуверенный Ложкин, - а на шестидесяти. И потом долго сидел Корнелий Иванович, слушая треск и шум в эфире и стараясь по интонациям угадать, как там дела у пришельцев. Жалел он их, сочувствовал, беспокоился. Даже взял приемник с собой в постель, надеясь немного, что во сне может овладеть языком методом гипнопедии.
Удалов проснулся оттого, что в стекло что-то стукнуло. Может быть, в другой день он бы не обратил внимания на этот стук, но нервы у спящего Удалова были напряжены: ему все время снились пришельцы, протягивающие к нему руки за помощью. Удалов осторожно сполз с постели, подбежал к окну. Там, под фонарем, стоял Грубин и махал рукой, вызывая его к себе.
Корнелий взглянул на часы. Половина четвертого. Что ж, немного времени понадобилось его товарищам, чтобы расколоть этот орешек. Стараясь не шуметь, Удалов натянул башмаки, накинул пиджак поверх пижамы и пошел к Минцу. Не так уж важны формальности, когда собираются только мужчины и только единомышленники.
Грубина Удалов нашел в коридоре. Тот стоял перед дверью Ложкина и постукивал в нее костяшками пальцев.
– Я его через окно пытался будить, - сказал Грубин, - но старик не отзывается. Может, обойдемся без него?
– А что, решили?
– Решили. Уже кое-что понимаем.
– Тогда надо будить. Иначе он нас никогда не простит. Дай-ка я.
Удалов ударил в дверь, но не рассчитал: получилось громче, чем нужно, послышались шаркающие шаги, потом голос ложкинской жены:
– Что? Что случилось? Кто стучит?
– Это я, Удалов. Вашего супруга можно побеспокоить?
– С ума сошли, бродяги проклятые, - зашипела старуха. - Я сейчас вам покажу, как людям ночью покоя не давать.
– Он сам просил, - сказал Удалов. - Он очень желает присутствовать при открытии.
– Долой! - сказала Ложкина. - Иначе пожалеете.
– Кто там пришел? - послышался отдаленный голос Ложкина.
– Удалов хулиганит, - сказала жена.
– Это с ним бывает, - ответил Ложкин. - Гони его.
– Ну как хотите, - сказал Удалов. - Потом пожалеете.
И они с Грубиным ушли к Минцу.
В кабинете Минца было накурено, гудели многочисленные приборы, слышно было, что из приемника все еще доносятся чуждые слова, но их заглушал другой, механический, переводческий голос, исходивший из приставки. Этот голос говорил по-русски.
– Где Ложкин? - спросил Минц. Он за ночь осунулся, постарел, но улыбался не без гордости. - Где этот скептик?
– Ложкин не хочет просыпаться, - сказал Грубин. - А Удалов сразу пришел.
– В Удалове я не сомневался, - сказал Минц. - Жаль, что не могу разоблачить маловера. Ну ладно, слушайте. Может представить интерес. Только с самого начала должен предупредить вас, Удалов, чтобы не беспокоились. Никакой аварии нет. Их корабль завис над нашим городом на высоте ста тридцати километров и разослал разведчиков.
– Цели мирные? - спросил Удалов.
– Какие могут быть мирные? - послышался голос от двери. Там стоял сонный, растрепанный, злой Ложкин, в халате и шлепанцах.
– Встал все-таки, - сказал Удалов.
– Молчи, - сказал Ложкин. - Военная хитрость. Так бы она меня никогда не пустила. Я ей сказал, что за милицией побежал, чтобы тебя к порядку привлечь. На такое благородное дело она меня выпустила. Понимаешь?
– Понимаю, что собственную выгоду за счет товарищей достигаешь, - сказал Удалов. - Но не обижаюсь, а даже улыбаюсь.
– И правильно, - сказал Грубин. - Главное, что мы в сборе.
– Не отвлекайтесь, - сказал Минц. - Слушайте. Это интересно.
– Разведчик-два, - произнес голос переводческой машины. - Разведчик-два. Почему не отзываетесь?
– Провожу наблюдение. Очень интересное существо. Четыре конечности. Хвост. Покрыто шерстью. Несет в зубах кость. Возможно, разумное.
– Собака, что ли? - сказал Ложкин. - Что же они, разумных от неразумных не отличают?
– Разведчик-два, - откликнулся корабль пришельцев. - Пора знать, что четвероногие не бывают разумными, так как у них нет рук, чтобы заниматься трудом.
– Вот именно, - согласился Ложкин. - Мы это тоже учили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
Впереди был подземный сумрак - Удалов сделал несколько осторожных шагов, ступая по кирпичам и пыли, отодвинул доску - и в глаза ударил зеленый свет лесной чащи. К свету вели стесанные кривые ступени. На них темнели пятна воды. Кто-то волочил здесь бак, понял Удалов. Хорошо бы не враги - Миша этого не переживет.
Мокрые следы вывели Удалова к заросшей нехоженой тропинке, а та, через полсотни метров, к речке Скагеррак, той самой, что вытекает из озера Копенгаген и впадает в реку Гусь.
На берегу сидела и рыдала Маша. Возле нее валялся опрокинутый бак.
На коленях возле Маши стоял Миша Стендаль, нежно и неумело гладя ее темные зеленоватые волосы, и тоже плакал.
Удалов подождал с минуту, не желая прерывать горе друзей. Но потом все же поинтересовался:
– Что за беда стряслась?
– Я хотела... - ответила сквозь слезы молодая русалочка, - я хотела дочек спасти. Они же... эти... работорговцы, они бы их захватили.
– И что же ты сделала? - в ужасе спросил Удалов, уже догадываясь о страшном ответе. - Ты их убила, чтобы не достались врагам?
– Да ты что, Корнелий Иваныч, - испугалась русалочка, даже плакать перестала.
– Она их в речку выплеснула, - печально ответил Стендаль. - Уплыли мои девочки.
– Но они же могут заблудиться, простудиться, попасть в зубы щуке!
– Не терзайте мою душу, - ответила русалочка. - Я думала, лучше смерть на свободе, чем жизнь в зоопарке.
– Это я ее научил, - горько, но не скрывая гордости за возлюбленную, сказал Стендаль. - У русалки должны быть высокие принципы.
Они замолчали и стали смотреть на быструю веселую воду узкой речушки.
– Может, их выловят, - сказал Удалов. - Ты скажи своим подругам, чтобы поискали.
– Нет, туда нельзя! - закричал Стендаль. - Там их поймают и отдадут в вертеп разврата!
– Нет, наши временно победили. Сейчас обсуждается проблема, куда эвакуировать русалок, чтобы скрыть их от коммерческих структур...
– Неужели... - но Стендаль оборвал себя. Он-то знал, что в нашей действительности справедливость торжествует лишь сугубо временно, и потом за это приходится дорого расплачиваться.
– Ну, может, сколько-нибудь поймаете, - сказал Удалов.
– Правильно! - к Стендалю постепенно возвращалась способность мыслить. - Ты возьмешь тех дочек, которых удастся отловить! Я останусь здесь, и мы с Удаловым будем каждый день ходить здесь с бреднем. Правильно, Корнелий?
– Только не каждый день, - робко возразил Удалов, но Стендаль его не слышал. Он был готов нестись в город покупать бредень для ловли мальков-русалочек.
– Ой! - прервал его мысли отчаянный крик Маши.
Удалов со Стендалем обратили взоры на середину речки, где из воды высунулась голубая пришлепка - голова пана Водограя, его белесые глаза смотрели бессмысленно и нагло, в открытой пасти желтели щучьи зубы. В толстой блестящей конечности он держал маленькую русалочку, которую только что поймал, и, не скрывая торжества, подносил ее ко рту, чтобы сожрать.
Замолкнув, Маша стрелой кинулась к воде и нырнула, подняв фонтан до неба. А так как речушка была всего метров шесть шириной, то вода в ней покачнулась и оголила сизое пузо водяного. Тот потерял равновесие и промахнулся мимо пасти - русалочка ударилась о его ухо, и в тот момент русалка Маша боднула Водограя и вырвала дочку, а когда водяной выскочил, чтобы погнаться за ускользнувшей добычей, подоспевший Стендаль долбанул водяного по студенистой голове осиновой дрыной так, что голова его ушла в плечи, на ее месте образовалась круглая впадина, подобная небольшому лунному кратеру.
В таком виде водяной, как заснувшая медуза, медленно и безвольно поплыл по течению. Удалов крикнул с берега:
– Ты его не до смерти?
Маша, которая нежила, гладила, согревала дочку, ответила за Стендаля:
– А он бессмертный... к сожалению.
Оставив дочку Стендалю, Маша нырнула в речку и поплыла по течению, надеясь догнать и перехватить хоть сколько-нибудь из дочерей, а Удалов отправился обратно к озеру, где уже началась погрузка русалок на белый корабль союза «Гринпис». Некоторые русалочки, поднимаясь на борт, сразу же начинали соблазнять экологов, но капитан строго осаживал пассажирок.
Удалов понял, что устал от всей этой колготни.
Незамеченный, он пошел по тропинке обратно к городу.
Настроение у него было плохое. Ведь история не знает обратных дорог.
Обида
Восьмого числа, вечером, Удалов и Грубин решили пойти к профессору Минцу поговорить о таинственных явлениях. Собирался зайти и старик Ложкин, но запаздывал. Радиоприемник на письменном столе, еле видимый за грудами научных статей и рукописей, наигрывал нежные мелодии Моцарта. Когда Лев Христофорович предложил гостям по второй чашке чая, музыка в приемнике прервалась, и послышался резкий голос, говоривший на непонятном языке.
– Хулиганят, - сказал Корнелий Удалов. - Своей волны им не хватает, лезут на Моцарта с комментариями.
– С комментариями? - спросил профессор Минц, поглаживая лысину. - А вы, Корнелий, понимаете их язык?
– Так, через пень-колоду, - смутился Удалов. - Похоже на венгерский.
– Какие еще есть версии? - спросил Минц, обернувшись к Грубину.
– Я настрою, - сказал Грубин. - Я больше музыку люблю.
– Не надо, - остановил его Минц. - Очень любопытно.
Минц задумался. Даже забыл долить друзьям чаю. И не заметил, как вошел Ложкин и громко поздоровался.
Из этого состояния Минц вышел лишь через три минуты.
– Все ясно, - сказал он. - Такого языка на земле нет. Я мысленно перебрал возможные варианты...
– Но, может, не венгерский, - сказал Удалов. - Может, какой-нибудь очень отдаленный, с которым вы, Лев Христофорович, времени не имели ознакомиться?
– Я не знаю многих языков, - возразил Минц. - Но могу читать на любом. Дело в системе, в структуре языка. Достаточно знать элементарный минимум - языков пятнадцать-шестнадцать - которым я и располагаю, чтобы дальнейшие действия диктовались законами лингвистики. Вам понятно, коллеги?
– Понятно, - сказал польщенный Удалов. - Так что же это за язык?
– Инопланетный, - просто ответил Минц. - Итак, что будем делать? - спросил Лев Христофорович.
– А то делать, что перевести их воззвание и ответить. Это наш гражданский долг.
– Правильно, Корнелий, - сказал Грубин. - Если вам, Лев Христофорович, понадобится моя помощь, прошу рассчитывать.
– Невозможно, - сказал Лев Христофорович. - Этот язык нам не расшифровать, потому что у них нет с нами ни одного общего корня и ни одного общего падежа.
– Вот, - вздохнул Ложкин. - Даже способности профессора Минца ограничены. Придется писать в Академию наук, а пока получим ответ, пришельцы могут улететь.
– То есть как так ограничены? - не понял Минц. - Это мои способности ограничены?
– К сожалению, - согласился Ложкин.
– Саша, - сказал Минц. - Вы в самом деле не торопитесь?
– Куда мне торопиться, если предстоит эксперимент?
– Тогда, - Минц строго посмотрел на гостей, - попрошу всех посторонних очистить помещение. Жду всех по окончании работы.
– В смысле когда? - спросил Удалов, послушно направляясь к двери.
– Мы вас вызовем, - сказал Минц, широким жестом стряхивая со стола бумаги, в то время как догадливый Грубин тащил из-под кровати небольшой электронный мозг.
– Вызовите, - сказал Ложкин, - не стесняйтесь. Даже если рано будет.
– Может быть, поздно, - сказал Минц, включая портативный магнитофон.
Удалов с Ложкиным постояли немножко в коридоре, у дверей Минца, не зная, то ли им обижаться, то ли ждать без обиды.
– Ты не помнишь, на какой волне передача была? - спросил наконец Удалов.
– На тридцать одном метре, - сказал Ложкин. - Сам попробуешь расшифровать?
Удалов только покачал отрицательно головой, пошел к себе, тихонько включил приемник и начал искать передачу на инопланетном языке. Передачу он нашел, правда, не на тридцати одном метре - перепутал, как всегда, самоуверенный Ложкин, - а на шестидесяти. И потом долго сидел Корнелий Иванович, слушая треск и шум в эфире и стараясь по интонациям угадать, как там дела у пришельцев. Жалел он их, сочувствовал, беспокоился. Даже взял приемник с собой в постель, надеясь немного, что во сне может овладеть языком методом гипнопедии.
Удалов проснулся оттого, что в стекло что-то стукнуло. Может быть, в другой день он бы не обратил внимания на этот стук, но нервы у спящего Удалова были напряжены: ему все время снились пришельцы, протягивающие к нему руки за помощью. Удалов осторожно сполз с постели, подбежал к окну. Там, под фонарем, стоял Грубин и махал рукой, вызывая его к себе.
Корнелий взглянул на часы. Половина четвертого. Что ж, немного времени понадобилось его товарищам, чтобы расколоть этот орешек. Стараясь не шуметь, Удалов натянул башмаки, накинул пиджак поверх пижамы и пошел к Минцу. Не так уж важны формальности, когда собираются только мужчины и только единомышленники.
Грубина Удалов нашел в коридоре. Тот стоял перед дверью Ложкина и постукивал в нее костяшками пальцев.
– Я его через окно пытался будить, - сказал Грубин, - но старик не отзывается. Может, обойдемся без него?
– А что, решили?
– Решили. Уже кое-что понимаем.
– Тогда надо будить. Иначе он нас никогда не простит. Дай-ка я.
Удалов ударил в дверь, но не рассчитал: получилось громче, чем нужно, послышались шаркающие шаги, потом голос ложкинской жены:
– Что? Что случилось? Кто стучит?
– Это я, Удалов. Вашего супруга можно побеспокоить?
– С ума сошли, бродяги проклятые, - зашипела старуха. - Я сейчас вам покажу, как людям ночью покоя не давать.
– Он сам просил, - сказал Удалов. - Он очень желает присутствовать при открытии.
– Долой! - сказала Ложкина. - Иначе пожалеете.
– Кто там пришел? - послышался отдаленный голос Ложкина.
– Удалов хулиганит, - сказала жена.
– Это с ним бывает, - ответил Ложкин. - Гони его.
– Ну как хотите, - сказал Удалов. - Потом пожалеете.
И они с Грубиным ушли к Минцу.
В кабинете Минца было накурено, гудели многочисленные приборы, слышно было, что из приемника все еще доносятся чуждые слова, но их заглушал другой, механический, переводческий голос, исходивший из приставки. Этот голос говорил по-русски.
– Где Ложкин? - спросил Минц. Он за ночь осунулся, постарел, но улыбался не без гордости. - Где этот скептик?
– Ложкин не хочет просыпаться, - сказал Грубин. - А Удалов сразу пришел.
– В Удалове я не сомневался, - сказал Минц. - Жаль, что не могу разоблачить маловера. Ну ладно, слушайте. Может представить интерес. Только с самого начала должен предупредить вас, Удалов, чтобы не беспокоились. Никакой аварии нет. Их корабль завис над нашим городом на высоте ста тридцати километров и разослал разведчиков.
– Цели мирные? - спросил Удалов.
– Какие могут быть мирные? - послышался голос от двери. Там стоял сонный, растрепанный, злой Ложкин, в халате и шлепанцах.
– Встал все-таки, - сказал Удалов.
– Молчи, - сказал Ложкин. - Военная хитрость. Так бы она меня никогда не пустила. Я ей сказал, что за милицией побежал, чтобы тебя к порядку привлечь. На такое благородное дело она меня выпустила. Понимаешь?
– Понимаю, что собственную выгоду за счет товарищей достигаешь, - сказал Удалов. - Но не обижаюсь, а даже улыбаюсь.
– И правильно, - сказал Грубин. - Главное, что мы в сборе.
– Не отвлекайтесь, - сказал Минц. - Слушайте. Это интересно.
– Разведчик-два, - произнес голос переводческой машины. - Разведчик-два. Почему не отзываетесь?
– Провожу наблюдение. Очень интересное существо. Четыре конечности. Хвост. Покрыто шерстью. Несет в зубах кость. Возможно, разумное.
– Собака, что ли? - сказал Ложкин. - Что же они, разумных от неразумных не отличают?
– Разведчик-два, - откликнулся корабль пришельцев. - Пора знать, что четвероногие не бывают разумными, так как у них нет рук, чтобы заниматься трудом.
– Вот именно, - согласился Ложкин. - Мы это тоже учили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258