Профессор вздохнул. Он был самолюбив.
– Еще придется поработать? - спросил Грубин.
– Придется, - сказал профессор. - Пошли ко мне.
Непонятного вида установка стояла посреди комнаты. По обе стороны вертикальной стойки, опутанной приборами и начерно прикрепленными печатными схемами, располагались две небольших платформы.
– Вот, - сказал профессор. - Вот то максимальное расстояние, на которое я могу передать материю. На сегодняшний день...
Он взял со стола бутылку кефира, поставил на одну платформу, включил ток, нажал несколько кнопок. Раздалось низкое жужжание, и бутылка исчезла с платформы, тут же возникнув на другой.
Раздались аплодисменты. Грубин и Удалов горячо поздравили профессора с принципиальным открытием.
– Сегодня метр, - сказал Удалов. - Завтра - на Луну.
– Конечно, так, - согласился Минц. - Но до Саратова нам далеко. Вы, друзья, не представляете, сколько нужно для этого энергии.
– Значит, и у Эдуарда не получится, - сказал Грубин. - Ведь в данной ситуации вы, Лев Христофорович, как Аполлон.
– А он Марсий? - Лев Христофорович кинул взгляд на пыльную свирель, лежавшую на подоконнике. - Нет, я никогда не буду снимать шкуру с человека, посвятившего себя науке. Даже если он ошибается, даже если он переоценил свои силы. Пускай дерзает и дальше.
– Я попробую? - спросил Удалов.
– Можно, - сказал профессор. - Вот этот рычаг до нулевой отметки, эту клавишу не до конца. Ясно?
Удалов подошел к телепортирующей установке, но не удержался, перевел рычаг за нулевую отметку, а клавишу выжал до отказа.
Бутылка исчезла, но на другую платформочку не выскочила. Вместо этого послышался глухой удар и возмущенный крик со двора.
Там, облитый кефиром, стоял старик Ложкин и был разгневан.
Пришлось просить прощения, а потом разрешить ему телепортировать свои часы.
– Сделаем рычаг побольше, - сказал Удалов, - уже завтра добьемся ста метров.
Он не был удивлен и не чувствовал себя виноватым. Он был участником. А добрый Саша Грубин между тем сбегал за кефиром, чтобы Минцу было что пить утром.
Напряжение росло. Приближался день, когда к пивному ларьку придет соперник. Как у него? Саратов или не Саратов? А может, провал?
С одной стороны, хотелось провала, потому что человек слаб, и патриоты из дома № 16 хотели приоритета для своего профессора. С другой стороны, врожденное чувство справедливости желало успеха неизвестному самоучке и славы городу в целом.
Ровно через месяц после того, как случайно был подслушан разговор в парке, Удалов, Грубин и Минц пошли туда вечером. Играл духовой оркестр, играл хорошо, солидно, барабан и кларнет вышли с бюллетеня. Вечер был теплым, славным, за пивом стояла очередь. Соседи подошли к крайнему столику. Возле него нашли небольшого, сутулого человечка, который в одиночестве пил пиво.
– Тюпкин? - спросил Удалов.
– Я - Тюпкин, - сказал тот испуганно. - Но я ни при чем.
– Эдуард придет?
Тюпкин захлопал глазами, но ничего не ответил.
– Не беспокойтесь, - сказал Грубин. - Мы к вам претензий не имеем. Нам нужен Эдуард. И не столько он, сколько его открытие.
– Не знаю, - пискнул Тюпкин. - Не в курсе.
– Неправда, - сказал Удалов. - Вы ждете Эдуарда, потому что он назначил вам здесь свидание по поводу его мысли о передаче материи на расстояние. В частности, в Саратов. А нам любопытно узнать, удалось ли...
И вдруг маленький Тюпкин пригнулся и бросился кустами к эстраде.
Вообще-то не к лицу серьезным людям гоняться по парку за всяким Тюпкиным, но на этот раз речь шла об открытии мирового значения. Поэтому пришлось догонять.
Тюпкина настигли на берегу реки, где он пытался спрятаться под скамейку.
– Зря ты так, - сказал Удалов, извлекая человечка. - Ты сознайся и иди себе на здоровье. Мы зла не имеем.
– Имеете, - возразил Тюпкин, дрожа, словно выкупался в проруби. - Только я ни при чем. Я так с ним разговаривал. Я вообще его почти не знаю...
– Не так, не так... - поморщился Грубин. - Все по порядку.
– По порядку в милиции спрашивайте, - сказал Тюпкин. - Взяли его сегодня. Сразу после обеда.
– Как? Такого ученого? - Профессора Минца охватили гнев и жалость к коллеге. - Где его содержат? Это ошибка! Мы сейчас же освободим!
– Не освободить, - сказал Тюпкин. - Его с поличным взяли. Он как раз со своего склада материю в Саратов отправлял.
– Со склада... - Удалов нахмурился, потому что начал догадываться о том, что произошла трагикомическая ошибка.
– Откуда же еще, - сказал Тюпкин. - Он складом заведовал, материю воровал и на сторону сбывал. Плохой человек, недостойный, но с размахом.
Когда соседи возвращались к дому, оживленно обсуждая события, Грубин сказал:
– Если с этого Марсия снимут шкуру, я не возражаю. Но свою положительную роль в науке он сыграл.
– Это точно, - согласился Удалов. - Без подсказки Льву Христофоровичу на эксперимент не пойти бы.
– Почему? - вдруг обиделся профессор. - Идея витала в воздухе. Из воздуха я ее изъял и материализовал. Если бы подсознательно не думал о телепортации, сразу бы понял, что жулики разговаривают.
В этот момент с неба на мостовую упал котенок, мяукнул и бросился бежать.
– Немедленно домой! - крикнул Удалов. - Подросток Гаврилов забрался к вам в кабинет. Если его не остановить, он перетелепортирует все, что есть в комнате!
И соседи побежали домой.

Дар Данайца
Часов в пять вечера, в пятницу, в середине сентября, пошел дождь. Похолодало. Удалов возвращался домой с работы и жалел, что не взял зонтика. Но дождь был таким занудным, мелким, осенним, что пережидать его не было никакого смысла - лучше было потерпеть и добежать поскорее до Пушкинской улицы.
Когда Удалов перебегал площадь, то услышал над головой какой-то гул, поднял голову и таким образом стал первым гуслярцем, который увидел, как на город опускается Конструкция.
Космического корабля за облаками не было видно. Так и осталось неизвестным, приближался он к Великому Гусляру или обронил Конструкцию из космоса.
Удалов еле успел метнуться в сторону, к зданию музея, а Конструкция тяжело ухнула на асфальт, продавив его. В стороны побежали узкие трещины.
Удалов перевел дух и пригляделся к Конструкции.
Вид ее был неприятен. Под острыми углами из центрального столба вырастали оси и стержни, частично снабженные колесами и шариками, которые, как только Конструкция как следует встала, начали вращаться с различными скоростями. Господствующий цвет Конструкции был черным, кое-где поблескивал металл. Высотой она достигала метров пяти и производила чуть заметный, но неприятный скрежущий звук.
Удалов, забыв о дожде, раздумывал, чем бы могла оказаться Конструкция и насколько она опасна для населения, но ничего придумать не мог, потому что ничего подобного еще не видел.
Из задумчивости его вывели удивленные голоса горожан, сбегавшихся на площадь. Вскоре народу накопилось немало, и пришедший старшина милиции Перепелкин с помощью пожарников обнес центр площади канатом на столбиках, чтобы никто не приближался и Конструкции до приезда ученых.
Ученые прилетели на вертолетах тем же вечером, а к утру подоспели другие, менее оперативные, на автобусах и служебных машинах. С этого дня площадь кипела толпой специалистов самых различных областей знания, к тому же приходилось как-то защищать Конструкцию от туристов и зевак. Но, несмотря на суровую охрану и принятые меры, к утру третьего дня на металле Конструкции появились две надписи. Одна говорила о личных отношениях какой-то Любы и какого-то Пети, а вторая была еще лаконичнее: «Были: Коля, Ира, Шляпиков из Сызрани». Так как ни одно сверло, ни один бур не смогли оставить на Конструкции ни единой царапины, осталось тайной, каким образом Шляпиков с друзьями и Петя запечатлели себя. Поиски Шляпикова продолжаются.
Пока ученые осматривали, обмеряли и зарисовывали Конструкцию, в доме № 16 по Пушкинской улице шли горячие дебаты, зачем и почему из космоса забросили Конструкцию и чем это грозит Земле в целом и Великому Гусляру в частности.
Романтически настроенный Удалов энергично мерял короткими шагами захламленный кабинет профессора Минца и рассуждал:
– Основное чувство в космосе - сотрудничество, дружба. Мне приходилось с некоторыми встречаться, редко кто настроен к нам отрицательно.
– Это еще не значит, - возразил известный скептик старик Ложкин.
– Должна быть цель... - задумчиво произнес профессор Минц, рассматривая фотографию Конструкции. Наяву ее уже нельзя было увидеть, потому что, спасая от туристов, ученые прикрыли ее брезентовым куполом, который раньше употреблялся для цирка шапито.
– Зачем они бросают на Землю эту отвратительную, на наш непосвященный взгляд, Конструкцию? - продолжал Удалов. - С одной только целью. Приобщить.
– Приобщить? - спросил Грубин. - Если приобщить, то к чему?
– К космическому прогрессу.
– Чепуха, - сказал профессор Минц. - Когда я приобщаю кого-то, я прилагаю к прибору объяснительную записку. На понятном языке. На что нам приобщение, если мы не знаем, к чему нас приобщают?
– Вот! - воскликнул Удалов радостно. - Именно так! Казалось бы, чепуха, а на самом деле все продумано! Представьте себе, сидят сейчас на своей планете наши продвинутые братья по разуму. И думают: доросла ли Земля до уровня космических цивилизаций? Можно ли принять ее в галактическое содружество? Ну, как им решить этот вопрос?
– Приехать и спросить, - сказал Ложкин.
– Тебя спросишь, - возразил Удалов, - а ты необъективный. Всю картину исказишь.
– Я не лжец!
– Ты путаник. Любой из нас путаник. И неосведомленный. Я вот, например, не в курсе последних успехов теоретической механики. Может, только Лев Христофорович все науки знает. Да и то... Попробуй-ка найди объективного.
– Ага, - сказал Минц. - Найти нелегко.
– И вот присылают они нам Конструкцию. Такой мы раньше не видали. И эту Конструкцию нам надо расшифровать и пустить в дело. Не знаю уж, чем она должна заниматься - может, сады сажать, может, землю копать, следят за нами и думают - справимся или не справимся? Справимся - получим все блага экономической и научной помощи и прогресса. Не справимся - антракт еще на сто лет.
Все задумались. Идея Удалова звучала соблазнительно. Был в ней смысл. Только упрямый Ложкин возразил:
– Так зачем они к нам ее спустили? Тогда бы в Москву или в Париж. Там специалисты, там общественности больше.
– А вот ты и не прав, Ложкин, - сказал Удалов. - Выбирали они по жребию. Самый обыкновенный город, самых обыкновенных людей. От того, что не в Москве, - что изменилось. Ты погляди, вся гостиница забита академиками, по три человека на койке спят.
– Я знаю, - тихо сказал профессор Минц. - Я все понял.
Он поднялся, подошел к окну, взял с подоконника самодельную свирель, сунул ее в верхний карман замшевого пиджака, обвел задумчивым взглядом соседей и разъяснил:
– Конструкцию опустили именно сюда, потому что там знают, что в этом городке живу я. И задача эта - лично для меня. Для скромного Марсия. К сожалению, все сбежавшиеся сюда Аполлоны - бессильны.
С этими словами профессор покинул комнату, а Удалов спросил:
– Кто этот Марсий?
– Бог войны, - сказал Ложкин. - Только он себя переоценивает. Они ведь академики, а он простой профессор.
– Марсий был всего-навсего сатиром и играл на свирели, - сказал Грубин. - Аполлон содрал с него за это шкуру.
– Так плохо? - расстроился Удалов. - Неужели так плохо?
Академики обмерили, освоили, исследовали Конструкцию еще несколько раз и не смогли прийти к единому мнению. Минц с ними почти не общался, хотя со многими учился на одном курсе в университете. Он думал.
Конструкция мирно поскрипывала на площади под брезентовым куполом, старик Ложкин обходил площадь стороной, потому что не верил данайцам, а Лев Христофорович незаметно для окружающих построил двадцать разного размера моделей Конструкции и бессонными ночами вертел их в руках, размышляя, куда бы их можно было определить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258