«Как они смеют?» — подошел к двери. Резко распахнул ее, собираясь позвать сестру и спросить, как и каким образом эта открытка могла попасть в отделение правительственной больницы.
Он уже открыл было рот, но тут же сдержал себя. Осторожно прикрыл дверь. Отошел в глубину палаты.
Скрипя зубами, подумал: смешно спрашивать, как эта открытка могла попасть в отделение правительственной больницы. Да и, собственно, какие у него могут быть претензии к этой открытке? Ведь текст на обороте — самый невинный. Он вполне к месту. Верные друзья выражают ему сочувствие и скорбят вместе с ним. Хорошо еще, что смысл текста понимает только он.
Шевельнулось: а ведь они могут прослушивать его телефон. Здесь. Ведь домашний телефон они точно прослушивали, поэтому и узнали маршрут машины.
Проклятье. Но нет, он еще подержится. Только теперь он должен все пересмотреть. Все.
Подойдя к пластиковому ведру для отходов, нажатием педали поднял крышку. Мелко порвав открытку, бросил кусочки бумаги в ведро. Подумал: хорошо, что в ведре лежат окровавленные клочки ваты и спирали использованных бинтов. Санитарка все выкинет.
Отпустив педаль, подошел к окну. Почувствовал: колотится сердце. Сын. Вот что волнует его теперь больше всего. Они могут добраться до сына.
Нет, он все еще силен. Все еще. Утром, чтобы справиться, как он себя чувствует, ему звонил сам президент.
Постояв, подумал: а ведь все не так плохо. После этого покушения его шансы осуществить давнюю мечту, самому стать президентом, наверняка повысятся. Его рейтинг как политика и раньше был высок. Сейчас же, когда его имя у всех на слуху, рейтинг станет еще выше. Надо только все пересмотреть. Все.
Лег на кровать, повторяя про себя: все будет хорошо, все будет хорошо. Вот только — сын…
Попытался вспомнить, когда же будут передавать «Хаджибей» иранцам. Завтра? Послезавтра? Проклятье… Точно он не помнил. Если бы он был на работе, он бы тут же это выяснил. Но здесь он бессилен. Ясно, что по телефону из больницы он больше ни с кем разговаривать не сможет.
Но ничего, он выкарабкается. Обязательно выкарабкается.
Подойдя после завтрака к ангару, Седов увидел двух старшин из боцманской команды. Надев маски и вооружившись автогенными горелками, старшины методично разрезали ворота на части. Засовы уже были срезаны, четверть одной из створок ворот — тоже.
Глеб и Алла стояли в ангаре возле яхты. Посмотрел на Глеба:
— Что происходит?
— А… — Глеб махнул рукой. — Мужики говорят, их прислал «дед».
— Прислал зачем?
— Считает, что пора резать крейсер.
— И начать решил именно с нашего ангара?
— Наверное. Да какая разница. Осталось день-два, потерпим.
Один из старшин, откинув маску, кивнул:
— Мы не мешаем?
— Нет, — сказал Глеб. — А мы вам?
— Нет. Да мы скоро уйдем. Нам на вахту. — Снова опустив шлем, старшина включил горелку, повел струей голубого пламени по металлу.
Понаблюдав за ним, Седов подумал: спрашивать больше ничего не нужно. Надо действовать, а как действовать — он знает.
Старшины в самом деле скоро ушли. Вместе с Глебом и Аллой он до обеда занимался подчисткой яхты и мелким ремонтом такелажа. Затем ушел обедать первым, чтобы потом сменить Аллу и Глеба.
В кают-компании во время обеда Слепень, потирая руки, сказал:
— Жду не дождусь, когда окажусь на «Тимирязеве». Вот уж отдохну вволю. За все годы.
— На «Тимирязеве»? — переспросил Седов.
— Ну да. В Бендер-Аббасе ведь большинство команды списывают и переводят на военно-санитарное судно. У судна громкое название «Академик Тимирязев». К счастью, мы с Колей попали в число большинства.
— Рад за вас. А что это вообще за санитарное судно?
— В военных условиях используется как госпиталь, сейчас — как санаторий. Это бывший «рысак», ходивший в круизы. Раньше он назывался «Карелия». Каюты-люкс, бассейн на верхней палубе, все дела. «Тимирязев» потащит нас в Новороссийск, причем идти будем в два раза дольше, чем сюда. Это ж тихоход. Красота.
— Поздравляю, — сказал Седов. — В самом деле отдохнете.
— Спасибо, Юра.
— Значит, переход к концу. То-то я смотрю, «дед» приказал резать на части верхние надстройки.
— Резать на части верхние надстройки? — Слепень пожал плечами. — «Дед» такого приказать не мог.
— Почему?
— Резать на части надстройки — не наша забота. Этим займутся иранцы. Кто и где чего резал?
— Двое из боцманской команды, я сам видел.
— Это у них какие-то свои дела. Придешь сегодня на вахту? Одна из последних вахт, до Бендер-Аббаса хода меньше двух суток.
— Обязательно приду.
Вернувшись после обеда в ангар, Седов, после того как Глеб и Алла ушли, взялся за работу. Подготовил электродрель, специальный скотч для ремонта корпуса, нитрокраску. Теперь, для того, чтобы осуществить задуманное, ему оставалось вырезать в двух местах корпуса небольшие углубления. Но он решил подождать — углубления могли заметить Алла и Глеб, а им пока говорить о его подозрениях было рано.
Работу он продолжил вечером, после того, как отстоял вахту в машинном отделении и поужинал. Как только Глеб и Алла ушли к себе в каюту, поднялся на яхту и, вытащив ящик рундучка, достал спрятанные в глубине ниши свертки. Развернув оба свертка, внимательно осмотрел технику. Отобрал три сверхчувствительных мини-микрофона, представляющих собой три плоских металлических диска диаметром чуть больше четырех сантиметров. Подумав, добавил к трем дискам еще два. Положил рядом с дисками настроенный на волну мини-микрофонов портативный приемник размером в портсигар. Спрятав остальную технику на прежнее место, подумал: работа дрелью, которая ему предстоит, будет связана с некоторым шумом. Но Глеб и Алла из своей каюты этого шума не услышат точно. А члены экипажа не обратят на шум никакого внимания. Пока они ремонтировали яхту, к шуму вроде этого на крейсере привыкли.
Сунув микрофоны и приемник в карман, спустился вниз. Внимательно осмотрел яхту. Затем, взяв электродрель, принялся за работу.
Сначала, встав так, чтобы корпус яхты загораживал его от обзора, вырезал на пластиковом днище у носа и кормы два дискообразных углубления. Затем, по очереди вставив в углубления микрофоны, заклеил их квадратиками скотча. Наконец, осторожно покрыв две заплатки ровным слоем нитрокраски и разгладив ее, полностью скрыл следы микрофонов. Ненадолго отойдя и вернувшись, попробовал на глаз определить места, где были скрыты «жучки». Сделать это он смог лишь после напряженного изучения корпуса.
Микрофон у дверей ангара установить было гораздо легче — здесь и раньше было полно пазов и выбоин. Сейчас же, когда всюду валялись куски металла и окалина, замаскировать «жучок» ничего не стоило. Еще два диска-микрофона он умело скрыл в разбросанной по палубе ветоши.
Все это он делал с учетом, что двери ангара сняты и за его поведением в освещенном тысячевольтовой лампой помещении могут наблюдать.
Закончив работу, выглядевшую как обычная подчистка корпуса после ремонта и окраски; взял на яхте две бутылки пива. Выставив у дверей ящик, сел на него и не спеша, смакуя, выпил одну за другой обе бутылки. Встал, погасил свет в ангаре и поднялся на яхту.
Здесь, включив в каюте внутренний свет, на всякий случай достал из рундучка и положил под подушку пистолет. Надел подсоединенные к приемнику наушники. Теперь оставалось только ждать.
Выключив свет, лег на .койку. Долгое время он слышал в наушниках только свист ветра и вибрацию ходовых двигателей. Наконец, примерно через час, услышал чьи-то громкие голоса и смех. Напрягся, но тревога оказалась ложной, это шли мимо ангара мотористы, сменившиеся с вечерней вахты. Обрывки их разговора и смех, буквально грохотавшие в наушниках, скоро стихли.
Вскоре он понял, что ему придется сделать серьезное усилие, чтобы перебороть сон. Голова клонилась к подушке сама собой, и он начал даже подумывать о таблетке кофеина, которую мог бы взять в аптечке.
Все же в конце концов сон удалось отогнать.
Примерно в три часа ночи он услышал в мембране характерный шорох. По опыту он знал: в сверхчувствительных наушниках так, с характерным попискиванием-поскрипыванием, должна шуршать обувь, когда человек пытается идти бесшумно.
Шорох стих. Через несколько секунд он услышал в наушниках шепот:
— Думаете, спит?
— А что ему еще делать?
Это были спецназовцы. Второй голос принадлежал Кули-гину. После некоторой паузы этот голос прошелестел в наушниках:
— Пошли.
Снова раздалось попискивание-поскрипывание шагов. По мере удаления от одного микрофона и приближения к другому шум в наушниках то стихал, то увеличивался.
Он нарочно оставил дверь каюты открытой. Однако сейчас, пытаясь понять, используют ли вошедшие в ангар фонарь, он не смог увидеть даже отблеска. Но профессионалы вроде спецназовцев могли работать со специальным ночным фонарем, с лучом синего цвета.
— Ну что? — еле слышно прошелестел даже в сверхчувствительных наушниках голос Кулигина. — Краска готова?
— Да, — ответил такой же тихий шелест.
— Ткань?
— Ткань тоже…
— Давай. Здесь будет хорошо…
Шепот стих. В наушниках теперь раздавалось лишь легкое поскрипывание, изредка сменяемое шорохом. Вслушавшись в это поскрипывание и шорох, Седов в конце концов понял: Ку-лигин и его напарник занимаются сейчас тем же, чем он сам занимался несколько часов тому назад. Они устанавливают что-то на корпусе яхты, причем устанавливают так, чтобы затем это «что-то» скрыть. Метод, с помощью которого они хотят скрыть следы своей работы, тот же, к которому прибег он: скотч и нитрокраска. Причем работают они где-то в районе кормы.
Наконец шорох и поскрипывание стихли. Голос Кулигина прошептал:
— Сваливаем…
Шаги двух человек, старающихся идти бесшумно, некоторое время отчетливо звучали в наушниках. Затем все стихло.
Полежав, подумал: сейчас выходить из яхты нельзя. От Кулигина и его напарника вполне можно ожидать засады. Эту засаду они очень даже запросто могли устроить, чтобы проверить, крепко ли он спал. Что ж, у него есть самый простой и естественный выход: заснуть. Заснуть без всяких задних мыслей. Единственная предосторожность, к которой он прибегнет, — наушники. Он их просто не снимет. А утром, проснувшись, выйдет и проверит, что именно могли установить на корме с такими предосторожностями Кулигин с напарником.
Он так и сделал. Провалившись ненадолго в сон, в шесть утра без всякого будильника проснулся. Полежав, понял: ход крейсера и вибрация корпуса остаются такими же ровными. С момента, когда здесь побывал Кулигин, прошло около трех часов. Если они и устроили засаду, то должны были давно ее снять. Да и вообще, теперь, когда все закончено, он может вести себя естественно. А естественным для него будет сделать то, что он делает каждое утро: зарядку на пятачке перед ангаром.
Раздевшись до плавок, спустился с яхты, вышел из ангара. Оглядевшись, размялся, сделал несколько упражнений на растяжку, затем перешел к кувыркам и кульбитам.
Он оказался прав: и рядом с ангаром, и вообще на палубе было пусто.
Покончив с зарядкой, вернулся в ангар. Делая вид, что занимается подчисткой, начал осматривать корпус. Нарочно начал осмотр с носа. Подойдя к корме, вгляделся. Тщательно осмотрел все поверхности, в том числе винт и лопасть руля. Нет, ничего подозрительного здесь, на корме, не было. Во всяком случае, он ничего не видел.
Постояв у кормы, подумал: ладно. Его глаза не замечают никаких изменений, но у него ведь есть техника. Самая совершенная разведтехника, которую смог достать для него Гущин. Чтобы понять, что мог здесь установить Кулигин, не нужно быть мудрецом. Теоретически Кулигин мог установить здесь две вещи: или скрытый мини-микрофон, или мину. И то, и другое он может выявить с помощью приборов, которые он отобрал из кейса Гущина. У него есть и особо чувствительный миноискатель, и определитель местонахождения «жучков».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73