– Это мое имя. Или было моим. Когда-то я им гордился. Я любил отца, восхищался им, как обычно сыновья восхищаются отцами. Хотя и видел, как несчастлива с ним моя мать – нежное создание, но в его глазах никчемное. Я долго ничего не знал о бизнесе, которым занимались мой отец с моим братом; я был робким, мечтательным школьником и мечтал об одном – остаться наедине с книгами. Мне хотелось стать книгопродавцем. Но когда пришло время кончать школу, выяснилось, что мне предназначено вступить в семейное предприятие и нести на себе деловые обязанности сполна. И только тогда я узнал, в чем заключалось это предприятие. – Питер умолк и тяжело вздохнул. – Короче говоря, они участвовали в каждом гнусном, лицемерном обмане, который затевается в Лондоне против бедных, наивных, беззащитных: незаконно содержали ломбарды, где взимали завышенную процентную ставку, а сами эти заведения служили прикрытием для сбора наворованного. Одалживали деньги подающим надежды юношам из высоких слоев общества, а потом шантажировали их или их друзей с целью вымогательства. Им принадлежала худшая недвижимость столицы: зловонные трущобы для совершенно обнищавших, из которых они выжимали последние соки; притоны, где гнездились все разновидности мыслимых и немыслимых пороков – это тоже приносило им дивиденды.
– Ну-ну, – заметил Рукьярд. – Нечего клепать на почтенного пожилого джентльмена – таких в Лондоне поискать.
– Вообрази, что означало для меня подобное открытие, – продолжал Питер, явно не услышав этой реплики. – Отец и брат, которых я боготворил, оказались всего лишь подлыми шантажистами и мошенниками! Когда я наотрез отказался принимать во всем этом какое-либо участие, они попытались всяческими способами заставить меня уступить – пустили в ход подкуп, угрозы и, наконец, насилие. Стоит ли удивляться, в кого они меня превратили? После кончины матери друзей у меня не осталось. Я проникся убеждением, что все как один вооружились против меня; что все люди на свете либо бессильны – и потому становятся жертвами, либо хищники – и ведут себя соответственно, как мой брат и мой отец. Твоя мать и ее отец были первыми достойными людьми из тех, кого я встречал. Полюбив твою мать, я нашел в себе мужество сопротивляться. – Питер замолчал и вперил в меня взгляд, словно только что очнулся от сна. – Но я совсем не о том говорю. Я хотел спросить о твоей матушке. – Его голос дрогнул. – Я не знаю, чему верить. Те, кто вокруг меня, чего только не порасскажут.
– Тысячу раз тебе втолковывать, – захохотал Хинксман. – Стала шлюхой и перед смертью сбрендила.
Глядя в его глумливую физиономию, я не мог понять, сказал он это наобум или же нет.
– Она жива и здорова, не так ли?
– Да, – промямлил я. – Она жива и здорова.
Мой голос лишь чуточку дрогнул, но слезы набухли на веках и покатились вниз по щекам.
Печальное, смиренное лицо приблизилось к моему:
– Ты, как и все остальные, говоришь мне неправду. Ведь она умерла, верно?
Язык мне не повиновался, и я молча кивнул.
– Этого я и боялся. Мне хочется только знать, что умерла она не в горе и нужде, как утверждают мистер Хинксман и прочие.
Я попытался подыскать слова, чтобы разубедить его в этом, но он, прочитав историю матушки в моем взгляде, закрыл лицо руками.
Я привстал и потянулся к нему, но плечо мне стиснула грубая рука и голос Хинксмана прохрипел:
– Хоть оно и славно, но целый день слушать, как вы о былом рассусоливаете, мне ни к чему.
Он стащил меня со стула и толкнул к двери, но я успел обернуться и пробормотать:
– Мы с вами еще поговорим.
Питер словно меня и не услышал, а я тотчас оказался в коридоре, и Рукьярд захлопнул за нами дверь.
На обратном пути Хинксман повстречал надзирателя, которого я раньше не видел, и крикнул ему:
– Эй, Стиллингфлит! Отведи этого дурня обратно в двенадцатый номер. Мне надо собраться для ночной кареты в Гейнсборо. Едем вечером на север по делам одного из клиентов доктора.
Отпихнув меня, он удалился. Вспомнив, что именно об этом надзирателе мистер Ноллот отзывался как о сохранившем кроху человечности, я обратился к нему:
– Мистер Стиллингфлит, если я предложу вам соверен, вы поможете мне выбраться отсюда? Готовы на это пойти?
– Нет, – без колебаний ответил он. – Обмануть моего хозяина?
Согласия я не ожидал, но такой ответ, как ни странно, меня ободрил: так или иначе, а он был честным. Ведь он мог легко меня провести за нос – взять деньги и ничего не сделать. Что ж, помочь себе я был не в силах, однако, вспомнив страшную незажившую рану под галстуком, сказал:
– Вы знаете Питера Клоудира?
– Да, знаю беднягу. А что с ним?
– Что скажете, если я предложу вам деньги для посильной ему помощи?
– Скажу, что сперва хотел бы на денежки взглянуть.
Я решил ему довериться: мы на минутку остановились, я из шва ночной сорочки извлек подаренный мне Дэниелом Портьюсом соверен и вручил его моему стражу со словами:
– Проследите, чтобы цепь не слишком давила ему на шею.
– Постараюсь, – буркнул он, принимая монету. Оставшись один у себя в каморке, я рухнул на солому и расплакался. Все последующие часы я не мог изгнать из памяти тонкое, искаженное страданием лицо; не мог скрыть от себя, что невольно навлек на этого человека еще большую муку.
Более того: теперь уже не приходилось сомневаться, что Питер и в самом деле совершил чудовищное преступление. Мистер Ноллот вряд ли мне лгал: он и сам был введен в заблуждение. Я верил теперь, что жизнь, по крайней мере, не готовит для меня новых ужасов: смерть казалась мне неотвратимой и желанной.
Глава 80
Невзирая на такую решимость, весь вечер я тревожно прислушивался к малейшим шорохам в надежде, что мистер Ноллот скоро появится. Если не поделиться опасениями с сочувственным слушателем, думал я, мне и вправду грозит сумасшествие. В темноте тянулись долгие ночные часы: по коридору проходили только надзиратели, которых я узнавал по грузной поступи. Но вот наконец – наверное, уже после полуночи – из коридора послышались легкие шаги: я кинулся к решетке – за ней стоял мистер Ноллот. Он повинился в том, что не мог прийти раньше, и передал мне немного снеди и питья: я принял их с радостью, однако куда Дороже была возможность рассказать о недавней встрече, поделиться своим беспокойством. Прежде всего я описал то, чем кончился наш разговор.
– Не допускайте и мысли, будто я вас укоряю, – выслушав меня, ласково проговорил добрый старик. – Но последствия меня пугают.
– Если бы мне удалось скрыть свои чувства! – простонал я.
– Не упрекайте себя. Вы поступили так, как и следовало ожидать.
Когда я передал рассказ Питера Клоудира об убийстве моего дедушки, мистер Ноллот вздохнул:
– Он сейчас в этом убежден, но поверьте, это неправда. Нимало не похоже на правду. А вот то, что он рассказал мне в самый первый вечер, самоочевидная истина.
Я упросил его продолжить повествование с того момента, на котором нас прервали в прошлый раз, и заставил себя играть роль адвоката дьявола, поскольку желал удостовериться, что услышанное мной признание – ложное.
– Из записей вашей матушки вам известно, что разыграть сцену притворной ссоры удалось точно по плану: ваши родители покинули дом и направились к каретному двору на Сноу-Хилл. Там ваш отец переменил верхнюю одежду – чтобы его было труднее опознать – и вернулся в дом.
– Теперь он отрицает, что следовал предварительной договоренности.
– Знаю, – согласился мистер Ноллот. – Но если бы мистер Эскрит не оставил черный ход незапертым, каким образом он проник бы в дом?
– Он этого не пояснил, – с готовностью подхватил я.
– Питер направился в библиотеку, где никого не оказалось. Минуту спустя из сервизной вышел мистер Эскрит и сообщил, что ваш дедушка беседует с мистером и миссис Фортисквинс, но что он получил от него пакет, доставленный мистером Фортисквинсом. Ваш отец взял пакет и собрался уходить. Как это согласуется с тем, что вы от него услышали?
– Питер сказал, что столкнулся с моим дедушкой и мистером Эскритом в сервизной, набросился на них – и скрылся, полагая их мертвыми.
– Это невозможно. К примеру, сабля, послужившая орудием убийства, висела на стене в коридоре между сервизной и парадной дверью – иными словами, в противоположной части дома. Нет, истина заключается в том, что Питер попросту взял пакет у мистера Эскрита и направился к черному ходу, не повстречавшись с вашим дедушкой.
– Мистер Фортисквинс видел, как он шел мимо столовой, но из-за другой верхней одежды его не узнал.
– И это может означать только то, что мистер Фортисквинс дольше продолжал верить в его невиновность. Но, оказавшись у двери черного хода, Питер обнаружил, что она заперта и ключа нет.
– Это странно.
– Да, весьма. Как видите, его первоначальный рассказ озадачивает гораздо более и потому более правдоподобен, нежели та простая версия, в которую он уверовал. Он предположил, что кто-то из слуг поднялся тем временем из кухни наверх и по возвращении с заднего двора запер дверь за собой. Решив, что придется воспользоваться парадной дверью, Питер направился в холл.
– А мистер Фортисквинс вновь увидел его из столовой и начал гадать, кто бы это мог быть.
– В самом деле? Вот видите, как эта версия согласуется с показаниями других лиц! Теперь во всей этой истории наступает самый загадочный момент. Ваш отец увидел, что застекленная дверь между холлом и вестибюлем также заперта, а ключ отсутствует. И это совершенно противоречило, как он меня уверял, заведенному в доме правилу, согласно которому ключ всегда оставался в замке, а дверь запиралась только на ночь для пущей надежности. Он уже собирался разбить стекло в двери, ведущей в вестибюль, но вдруг заметил через него, что ключа от парадной двери также нет на месте.
– Непонятно!
– Подождите. Далее произошло нечто еще более удивительное. Большой ключ от парадной двери лежал у самых его ног.
– Что за диковина! И как он это объяснил?
– Ни одно объяснение не подходило. Но теперь, во всяком случае, путь оказывался открытым. Питер со всеми предосторожностями разбил стекло в двери, ведущей в вестибюль, однако поранил руку и порвал рукав.
– Вот откуда взялась кровь, так испугавшая матушку! – радостно воскликнул я.
– Именно так. Однако ваш отец не мог объяснить, почему кровь оказалась и внутри пакета, который они с вашей матушкой вскрыли рано утром в гостинице в Хартфорде. И почему там не нашлось завещания. Это по-прежнему загадка.
– Да, матушка говорила, что там лежали только выпачканные в крови банкноты, хотя отец явно искал чего-то иного. – Помолчав, я не сразу задал мистеру Но л лоту вопрос: – Есть ли ответ на вопрос, кто же все-таки убийца моего дедушки?
– Мы с вашим отцом пришли к выводу, что ответ ясен.
Мистер Ноллот умолк, настороженно вслушиваясь в отдаленные шорохи. Оба мы, затаив дыхание, подождали, пока вокруг вновь не воцарилась полная тишина.
– В доме, похоже, какой-то беспорядок. Возможно, у одного из несчастных приступ буйства. Мне нельзя здесь задерживаться. – После паузы мистер Ноллот медленно произнес: – Что касается убийства мистера Джона Хаффама, то, боюсь, ваш отец в известной степени несет за это ответственность.
– Как? – вскричал я. – После всего того, что вы мне рассказали?
– Не в том смысле, какого вы опасаетесь. Покидая дом, Питер не мог запереть за собой парадную дверь – из-за отсутствия в ней пружинного стопора. Кто-то заметил, как он уходит, немедля проник в дом, по дороге снял со стены саблю и вошел в сервизную. Увидев обоих джентльменов, стоявших у сейфа, он нанес мистеру Эскриту удар сзади, умертвил вашего дедушку, обшарил сейф, а затем покинул дом тем же путем, каким пришел. Все это, очевидно, произошло почти сразу же после разговора мистера Эскрита с вашим отцом, и потому неудивительно, что он, ошеломленный случившимся, едва придя в себя, обвинил его в совершенном преступлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102